Это просто Вьюи блог

О том, как провести главный праздник в году, лучше подумать заранее. Вот люди и думают. Кто-то покупает билеты в дальние края, к пальмам или замкам. Кто-то остается в родной стороне. Потому что не нужен нам берег турецкий и Африка нам не нужна.

У голубого экрана
И тут патриотов ждет неминучая засада. Долгожданный праздник легко может вылиться в банальную объедаловку-оппиваловку у телевизора под елочкой. Ну выпьют гости под бой курантов. Послушают очередной спич очередного генсека, попляшут, поглазеют «Голубой огонек», потом разудалой толпой вывлются на воздух популять фейерверки и хлопушки. Поорут приветствия братьям по празднику на соседнем балконе. А поутру оставшиеся в живых устало сядут, доедят подвядшие салаты и расплывшийся холодец.
А дальше? А дальше ранние сумерки, и помятые невыспавшиеся гости разбредаются по своим норкам. Праздник кончился, похмелье осталось.
Ах, господа, господа! Этого ли ждали мы целый год!..

Бросок на амбразуру
«Слушай, что же у нас с Новым годом?» - в очередной раз спросил меня муж. Я тупо смотрела на привычную московскую слякоть за окном. Привычные –2 по Цельсию – под ногами хлюпает соленая жижа, сверху что-то мокрое сыплется. «Может в клуб пойдем?..»
«Слушай, а поехали на дачу!».
Сказано – сделано. Через пять минут мы уже обзванивали друзей. И самые отважные согласились.
Зимняя дорога в российской глубинке - тема особая. Это Пушкину хорошо было на саночках, с ямщиком и под медвежьей полостью. Наш же караван из легковушек, нагруженных по самое никуда людьми, провиантом, санками, лыжами, детьми и собаками, не раз и не два застревал в сугробах. Выкапывались, выгружались из машин и впрягались сами, и толкали. Прямо как Шарик и Матроскин в мультфильме. Но все-таки прорвались и приехали.

Вот моя деревня
Снегу-то! Не по колено, по пояс! Привычно уже прокапываем телами проход к крыльцу. Дом, милый дом. Даже не верится, что добрались. Дети и собаки сходят с ума: валяются, зарываются, голосят и вопят, играют в снежки. Взрослые понимают, что попали – в доме холоднее, чем на улице, света нет, а печка топиться не желает.
Достаем пыльные керосиновые лампы, тихо поминая матушку, раскочегариваем-таки старую «голландку», молча пьем чай из термоса и жуем слипшиеся бутерброды. Кой черт нас занес на эти галеры?
Но из жерла печи начинает идти тепло и люди, глядящие на огонь начинают верить в лучшее.

Подмосковная зима
Последнее утро старого года светило в окна. Гости и хозяева вылезают из постелей. Хорошая новость – пришел сторож. Мужичок с лохматой дворнягой и в телогрейке. Улыбается нам щербатым ртом: « А я-то (п-ип) думал тово…(пи-п) залез хто…Можа вам эта… свет включить?.. Так это …щас…».
Свет, конечно, здорово – цивилизация. Но и при свечах с керосином тоже неплохо.
Компания разделяется – мужчины колют дрова, идут по воду. Дамы заняты стряпней - в кухне дым коромыслом, стук ножей, запахи, и разговоры и смех. Двое племянников посланы в лес за елкой. Им отданы валенки и топор. Через час возвращаются с пустыми руками: «Жалко. Зачем рубить! Вон, у вас на участке растет! Давайте ее нарядим!» Взрослые не спорят – люди городские, и вправду жалко рубить молодое дерево. Обматывают трехметровую голубую ель электрической гирляндой (спасибо, тебе, добрый сторож, наш Дедушка Мороз!), обвешивают мишурой. Да, такой елки в моей жизни еще не было – живой и с настоящим снегом. И думаю, вряд ли была у кого-то из моих гостей.

Ночь без телевизора
Ночь приходит быстро – в пять начинает темнеть. До Нового года осталось несколько часов. Все угомонились, разбрелись по большому старому дому. На круглом столе – стопка разномастных тарелок, закуски и стаканчики. Два пса растянулись перед печью, храпят без задних лап. Далеко над головой слышны гулкие шаги – дети исследуют чердак, хихикая, скатываются вниз в старых летних шляпах. Плюется на плите закипевший чайник. На печке сохнут варежки и носки. Пахнет дымком, жильем и уютом. Время растекается, - в каком же мы веке? в каком году? – непонятно. Покой, умиротворение, тишина. То ли Диккенс, то ли «Чук и Гек».
В одиннадцать усаживаемся за стол. Пьем, едим и, конечно же, поем по гитару, слушаем и разговариваем без конца. Ближе к полуночи включаем радио – не пропустить бы! А то ведь за приятной беседой время, как известно, летит незаметно. Салютуем новому году выстрелами петард – они взвиваются в бесконечную высь огромного неба. В синей бездне ярко мерцают звезды – их не забивает смог и мертвый свет большого города.

Возвращение
А потом была раздача подарков Дедом Морозом и Снегурочкой, и надевание смешных париков и костюмов - белые заячьи шапки с ушками, клоунские колпаки и короны снежинок – кто-то привез с собой, кому-то дали приготовленное хозяевами. И, конечно хоровод с «В лесу родилась елочка», снежки и салки, костер и шашлык, фанты и угадайка (две команды, одна задумывает слово или название фильма и пантомимой показывает другой).
А на следующий день мы катались на лыжах, на санках и просто на попе, гуляли, играли в шашки, в лото, читали, снова ели и пили чай из самовара. Следуя лучшим традициям, истопили русскую баню – веники, из парной в снег, - но все прилично, и в Ленинград никто не улетел, и не простудился.
Но все хорошее когда-нибудь кончается. Третьего января гости разъезжались по домам. И увозили с собой не только остатки еды и подмокшие прокопченные вещи. Увозили теплоту, хорошее воспоминание. О том, как все «срослось, и склалось», и было так, как должно быть. О настоящем празднике.

«..В лесу она росла…» - радостно подтягивают малые ребята и седые старики. Песенку эту знает все население Эсенговии. И слова эти столь много говорят! И прежде всего то, что без елки новогодние праздники – вовсе и не праздники.

Откуда что растет
Почитание елки, как символа торжества над смертью и средства, защищающего родной очаг от злых демонов, холода и мрака существовал у германских племен еще до принятия христианской веры. А ежели зрить еще глубже, то есть, в корень, как советовал Козьма Прутков, то все гораздо запущенней. Потому как дерево во всех древних культурах – знак полной проявленности, динамичности жизни, неистощимой силы и неистощимой силы. Погруженное корнями в земные недра, оно соприкасается с подземными водами, растет в центре Времени, наращивает кольца, как показатель своего возраста, а ветви его достигают небес и вечности. Это мировая ось, существующая вне пределов добра и зла, единство противоположных начал, - мужского и женского, вечный андрогин. Вечнозеленое дерево для наших предков было живым воплощением бесконечного Космоса, неумирающего духа и бессмертия.

Окорока и золотые яблоки
Первые подарки стали развешивать на священных деревьях (в основном соснах, посвященных Аттису и Дионису) стали римляне и греки. Это были скромные подношения простых смертных бессмертным богам. Варвары пошли дальше просвещенных эллинов – племена Северной Европы решили, что все должно быть по справедливости. То есть, если ты оказываешь почести дереву своего кумира, то он тебя за это поощряет. Так на священных елях тевтонского бога Водена стали появляться подарки. Приурочивалось это к самой длинной ночи в году –с 24 на 25 декабря, когда мрак наступает, а силы зла властвуют безраздельно. До сих пор в Германии существует поверье, о том что в эту ночь на ели вырастают золотые яблоки (вроде цветка папоротника под Ивана Купала у нас). И вроде бы даже отдельным счастливцам везло, и они эти чудесные плоды находили. Так что первые украшения – яблоки и орехи вполне соответствовали контексту. Фонарики же и свечки были луной, солнцем и звездами, сияющими в ветвях мирового древа. Наряжали, кстати не только елки и сосны, но молодые вишневые и буковые деревья. Хотя перевес явно был на стороне колючих красоток.
Христианская Церковь сначала к елке отнеслась настороженно, а после мудро решила не ломать сложившуюся традицию, а просто ее усовершенствовать. Елка стала символом возрождения Христа, а свечи – бессмертными христианскими душами.
Обычай укрепился. Вот что свидетельствует эльзасская летопись 1605 года: "На Рождество, здесь устанавливают в домах елки, а на их ветви навешивают розы из цветной бумаги, яблоки, печенье, кусочки сахара и мишуру". Деревья обвешивали самой разной снедью, вплоть до небольших окороков, а после полуночи все эти продукты питания оббирались и поедались.
Многочисленная протестантская община немецкой области Вюртемберг переняла это новшество. Постепенно эта традиция распространилась по всей Германии, а потом и по всей Европе. Тем не менее, сначала елки появлялись только в домах богатых дворян и купцов (см. «Девочку со спичками» ;).

И вот она нарядная
Обычай же повсеместно устанавливать в домах рождественские елки существует сравнительно недавно - около 180 лет. Появился он лишь в 19 веке. Именно тогда пышные красавицы стали регулярно устанавливаться в королевских и царских дворцах Франции, Германии, Англии, Норвегии, Дании и России. Достоянием же простого люда елка стала лишь во второй половине 19 века. Тогда же в Германии началось и промышленное производство елочных игрушек, хотя первый стеклянный шарик был выдут в Тюрингии в 16 веке. Игрушки из стекла, вырезали из картона колокольчики, сердечки, фигурки птиц и зверей, шары, шишки, орехи, которые потом раскрашивали яркими красками. На макушке елки всегда устанавливали золоченую звезду или ангела. Помните, как у Вертинского: »И тогда с потухшей елки тихо спрыгнул желтый Ангел и сказал: - Маэстро бедный, Вы устали и больны…». Первая электрическая гирлянда загорелась в 1895 году на ели, которая, конечно же, стояла перед Белым домом в США

В дыму отечества
Рождество в стране моей родной:
Добрый дед с картонной бородой,
Пахнет мандаринами и елкой,
Плюшками, хлопушками, кошелкой…
Детский праздник, а когда-то мой…
В нашей стране елочка повидала всякое. До революции – все как у всех. Ну, как у люде, в общем. Наряжали, отмечали. Украшения были покупные, а в большинстве – самоделковые. И никого это не смущало. Скорее наоборот. Стоит только почитать нашу детскую литературу до 17 года – чуть не зарыдаешь от умиления – так самозабвенно взрослые и дети клеили из цветной бумаги и бристольского картона цепи, картонажи и фунтики для конфет, так старательно золотили и серебрили грецкие орехи, так старательно привязывали к пряникам, мандаринам и крымским яблочкам золотые петельки. Именно о таких сластях с господской елки мечтает бедный Ванька Жуков (вы конечно же знаете, что традиционно русские интеллигентские семьи устраивали елку для всех детей и помещичьих и крестьянских).
Увы, пролетарии того не оценили. Придя к власти, они решили елка – элемент безусловно буржуйский и чуждый. Празднования были запрещены, а если отдельными смельчаками и добывались, то тайно и с оглядкой. Моя старенькая соседка рассказывала, как в начале тридцатых ее матушка наряжала для детей…фикус. Да и то детишкам строго настрого запретили рассказывать об этом соседям по коммуналке.
Голос в защиту елочки отважился подать добрый дедушка Корней. «Мы должны вернуть этот праздник детям, » - без обиняков написал он в одной из центральных газет. Как ни странно, его услышали. И елка получила прижизненную реабилитацию. Правда, вернулась в наши дома уже не как рождественская, а как новогодняя. Но и на том спасибо! В 1935 году был организован первый новогодний детский утренник, где гостьей стала и зеленая красавица. После этого гонения на елочку со стороны властей прекратились, а празднование Нового года было узаконено.

Трактора и космонавты.
Елку вернули не просто так. Праздничное дерево советского человека несло общественную нагрузку – стать некоей выставкой достижения народного хозяйства в миниатюре. Ангела на верху елки сменила красная звезда, а по дизайну прочих елочных украшений можно изучать историю страны.
Производство елочных игрушек началось у нас с 35 года. Игрушки тех лет созданы в виде фигурок людей: парашютистов, хоккеистов, человечков негроидной и монголоидной расы. В 40-х годах появляются игрушки из толстого бутылочного стекла, в тематике которых появляются военные мотивы: собаки-санитары, пистолеты, датированные звезды и т.п. Елочные игрушки отображают и события 60-х: это новогодние украшения в виде космонавтов и кукурузных початков. На праздничных елках 70-80-х годов преобладают абстрактные игрушки, в вот новогодние украшения 2000 года вновь приобретают реальных прототипов. Сейчас различные фирмы даже предлагают изготовить елочные шары с логотипом организации. Или могут выпустить малые серии портретных игрушек: Ельцин, Путин, Черномырдин и проч. Это чтоб они еще и с елки на нас смотрели! Какая извращенная фантазия! Куда милее игрушки 50-х.: красные шапочки и зайчики на прищепках, до жути правдоподобные стеклянные огурчики (почти как маринованные из банки), морковки и груши, керосиновые лампы, чайники и самоварчики. И прекрасные стеклянные бусы, которые теперь почему-то не выпускаются.

Модный прикид
Елочная мода переменчива, как и любая другая. Говорить о неких общих тенденциях в этой области – дело муторное и неблагодарное. Во-первых, разница в менталитетах. Во-вторых, это дело вкуса. Вон сто лет назад европейцы елку обряжали во все тяжкие. А американцы завешивали свои только серебряной и золотой канителью. Ну и свечечки еще прилепляли. Нравилось им так!
Или вот последние годы в Европах жутко модно, чтобы елка вся (нет вы только подумайте!) была одного колера. Вся голубоватая - и шарики, и мишура, и банты -, или вся красная, или золотистая. Не знаю, как вам а мне – скучновато. Хотя может кто-то скажет: «стильно!». ИМ же особенно нравятся игрушки сливочного цвета.
Вечно в моде нестареющая классика: традиционное сочетание золотого и красного.
Марка «сделана вручную» актуальна. Чем «ручнее» ваши игрушки, тем круче! Чтоб был виден не ширпотреб, а индпошив! Вспоминайте, все, чему учили в детском садике и на уроках труда в начальной школе, наберите все ненужное, что найдете в доме и за работу! Подойдут кусочки ткани, веревочки, солома, различные оригами из цветной бумаги. Соломенные элементы в украшении елки переживают сейчас настоящий бум. А ведь солома, символизирующая ясли, в которых лежал Иисус, была очень распространенным материалом для изготовления рождественских украшений еще в давние-давние времена.

Кто есть кто

Наш Дедушка Мороз (в отличие от их Санта Клауса, сиречь святого Николая) настоящий. Когда –то он был всемогущим зимним духом, который мог миловать, или прощать (вспоминаем «Русские народные сказки» Афанасьева). Потом перешел на более прозаичную работу – разносить подарки. Случилось это лет 120 назад. Ездит на тройке или ходит пешком. Живет в густом бору. В порочащих связях не замечен. Внимание! Снегурочка – это не внучка, не секретарша, не девушка легкого поведения и не эскорт! СНЕГУРОЧКА – ДОЧЬ ДЕДА МОРОЗА И ВЕСНЫ-КРАСНЫ!!! Не верите – читайте одноименную драму Островского. Там все популярно изложено. Кстати, и выходить в свет эта скромная девица стала после появления пьесы и, конечно же, оперы. А появление отцовство в столь почтенном возрасте просто лишний раз доказывает, что климат в России – самый тот! Люди в нем дольше сохраняются.

Будущего недостаточно,
Старого, Нового Мало.
Надо, чтоб елкою святочной
Вечность средь комнаты стала.

Чтобы хозяйка утыкала
Россыпью звезд ее платье,
Чтобы ко всем на каникулы
Съехались сестра и братья.
Б. Пастернак, «Зимние праздники».

Что нового можно сказать про Новый год? Да практически ничего. Говоря словами классика – «все уже сказано до нас». Кто только о нем не писал – и Андерсен, и Гофман, и Толстые (все трое) с Достоевским вкупе. Не говоря уже про Диккенса и Шмелева. Новогодние и Рождественские праздники никогда не были обойдены вниманием: литераторы все мастей и разной степени одаренности продолжают прикладывать к ним свои перья также охотно, как остальные граждане свои рюмки.

Что же в этой ночи особенного, почему мы жаждем и вожделеем ее за много месяцев до и вспоминаем многие недели после?
И спешим рассказать: «А я со своими… А у нас было такое…» И увлеченно вещаем, как, с кем и где – потому что вопрос когда? – просто не стоит. Об этом знают все. Страна у нас великая и могучая (молчите злопыхатели, я серьезно!), и к праздникам мы подходим серьезно. Не то, что к трудовым будням. А Новогодние из обширной череды дополнительных выходных – самые любимые. Загадочная русская душа начинает встречать новый год с середины декабря. И гуляет аж до двадцатого января. Рождество по новому стилю – как все «цивилизованные» страны, Новый год, Рождество по старому стилю – как братья славяне, «наши» ближние соседи, украинцы и белорусы и «ненаши», сербы, наконец, Старый Новый год; а для особо стойких – Крещение.
По всем каналам начинают крутить «Иронию судьбы» - значит наступил декабрь. О его приходе извещает и снег за окном и общественные елки на площадях, и толпы подвыпивших дедов Морозов на улицах. И вот начинается. У населения едет крыша.
Мы сходим с ума, рысью носимся по распродажам, отыскивая «самое лучшее по самым низким ценам» для своих близких и себя самих. Месим тазики салатов, тащим в дом искусственные и живые елки и лезем на антресоли за пыльными коробками со стеклянными шарами. Улыбаемся контролерам в транспорте, продавцам и коллегам: «С наступающим Вас…С наступившим Вас…» А 31 влезаем в лучший прикид и морозим в холодильнике шампанское.
Новый год у каждого свой. Этот праздник соединяет в себе несоединимое – древнее языческое поклонение дереву (традиция уходит корнями к почитанию мирового древа у древних кельтских и германских племен) и христианскую символику (ангелы на ветках), тихий домашний уют и буйное застолье с гостями. Праздник эфемерен и краток – есть только миг – часы бьют полночь!, но длится с лишком две недели – не удалась встреча в первый раз – есть возможность повторить и все исправить.
Это время обращения к корням. И не только сосен-елок, которых «срубили под самый корешок». А к своим собственным – когда еще в нашей каждодневной суете сможешь выбраться к родителям, братьям-сестрам, бабушкам и тетушкам. Перерыв в мышьей возне большого города – как глоток свежего морозного воздуха.
Это время единения всех со всеми. С соседями, к которым мы идем в гости с домашним тортом или просто радостно здороваемся на лестничной клетке первого января. С неизвестными братьями по разуму во «всемирной паутине». С сослуживцами, которым моем кости в курилке, и с которыми усаживаемся за общий праздничный стол. С детьми, которых не понимаем. С родителями, про которых часто забываем. Со случайной гуляющей компанией, такой же пьяненькой и веселой, с такой же водочкой (наше национальная идея, гордость и лучшее горючее в холодные зимние ночи) и пластиковыми стаканчиками на площади.
Это время, когда чувствуешь себя лучше и добрее. Когда веришь в хорошее. В себе и прочих окружающих. Когда хочется открыться миру и поверить, что тебе за это ничего не будет. Когда снова можно стать ребенком и немножко пошалить. Например, бородатому солидному дядечке надеть карнавальный костюм мальчика-зайчика и в таком виде рулить по широким московским дорогам. И знать, что в психушку за это не упрячут, а гаишник, если и остановит, то просто чтобы перекинуться шуткой и рассмотреть поближе эдакое диво.
Новый год помимо подарков, помимо праздничной мишуры, шумного или тихого застолья, танцев до упаду и гулянья до зари со старыми и новыми друзьями и родственниками дарит нам самое главное – надежду. Надежду на лучшее, на то что в новом году все изменится, сбудутся наши самые дерзкие, самые потаенные и заветные желания. А все плохое - слякоть, непруха, больные зубы, семейные дрязги и не заводящийся автомобиль останется в прошлом году.
Этот праздник вечен как сама жизнь. Он был и будет. Всегда. И как бы ни менялся антураж – его атрибуты в нашем сознании постоянны и неизменны: душистая зеленая елка, оливье и легкий белый снег.

Часто я нахожу на скамейке у собственного дома вынесенные и оставленные кем-то стопки прочитанных книг. Это книжки -однодневки, из тех, что читают в электричке, в метро – мягкие карманные издания на дешевой бумаге, детективчики, любовные романы, календари садовода. Учебники, школьные или вузовские. Или детские книжки – вырос из них человечек.
Или книжки советские – издания посолиднее, с твердой обложкой, обтянутой материей или искусственной кожей, с солидным тиснением. Это книжки забытой эпохи, ушедшей страны, поэтов и писателей, рассказывавших о высоком и небывалом – честных комбайнерах и землепашцах, слесарях, изобретавших новые сверла, благородных рыбарях, боровшихся за выполнение плана, и отважных пограничниках.

Книжки-развлекалки чаще разбирают – чтобы прочитав, передать дальше.
Книжки советские печально дожидаются дворников – редко находятся на них охотники.

Порой же к помойкам выносят и вполне достойных авторов, даже классиков, целыми коробками. И тут причина понятна: хозяева, как правило, молодые люди делают ремонт в квартире и избавляются от залежей бумажного «хлама». Пристраивать хлопотно, продать вряд ли получится. И – вон, вон! На улицу! Мне таким манером достался Блок, собрания сочинений Чехова и Вересаева, подборка книг по философии – от Платона и Канта до Розанова и Соловьева.

Как говорили римляне – так проходит слава мира. Глядя на эти стопки, на пожелтевшие страницы трудно поверить, что еще не так давно книги были настоящей ценностью.
За изданиями классиков, популярных беллетристов, историческими романам и, конечно детективами и фантастикой велась настоящая охота.

На подписные собрания сочинений записывались (иногда в книжном магазине, иногда подписку распространяли на предприятиях), а потом регулярно ходили отмечаться – как на остальные товары дефицита – диван, холодильник, чешскую люстру или польский мебельный гарнитур. В нужное место и в нужное время! Как в фильме «Влюблен по собственному желанию» - начальница просит сходить безотказную героиню на перекличку по собранию сочинений Лескова, отметиться на фамилию Долболомов. На что героиня резонно спрашивает: «А зачем такому Лесков?». Скромная библиотекарша в чем-то была права – красивые переплеты таких томов часто служили просто статусным интерьером, дополнением к полированной мебели, коврам и хрусталю.
Все это входило в обязательную программу благосостояния. Нередко детям даже не разрешали эту «выставку» трогать – потреплют корочку, вид уже будет не такой парадный! И стояли такие волюмы шеренгами по росту, и брали их в руки раз в год – пыль стереть.

К таким же статусным и дорогим книгам относились энциклопедии, различные альбомы по искусству и фотографии – прекрасно изданные, в суперобложках. Хозяева знали, что случись что – продадут легко, через «Букинист» (сколько этих магазинов и магазинчиков кануло в Лету!) или просто через знакомых, по « своим».

А «макулатурные» книжки? Жюль Верн, Дюма, О. Генри, Мопассан и Конан Дойль- ни одна бумажка, кроме разве что конфетных фантиков не попадала в мусорное ведро! Старые газеты, коробки от торта или обуви, картонки всех сортов, молочные пакеты – все шло в дело. Десять, а иногда двенадцать килограмм, - и ты получаешь заветный билетик с именем книжки, а на билетике – марочка наклеена - «5 кг» или «10 кг». Бумага получше- в пункт утильсырья, стой в очереди за другими библиофилами, жди свое счастье. Бумага поплоше – скрипя сердце – для ребенка, в школу, на сбор макулатуры.

Времена меняются и мы меняемся вместе с ними. Кто б пустил сейчас родное дитя обходить подъезды, звонить к незнакомым людям в двери:
- Кто там?
- Извините, у вас нет макулатуры?

Так хотелось, чтоб ТВОЙ класс занял первое место, насобирал больше всех! Учитель или вожатый с безменом и грустное «Два кило! » - были лучшим стимулятором.
Помню, раз соседний класс притащил на санках огромную коробку из-под телевизора, битком набитую старыми журналами и газетами. Приперли, потные, гордые - Ура! Победа!!

А через четверть часа в школьный двор вкатился крайне сердитый хозяин этой счастливой картонки – он тоже собирал макулатуру, только для личного пользования, дома складировать не захотел, вынес на лестничную клетку. Там семиклассники и нашли его сокровище. Нечаянный клад пришлось вернуть.

Книги были твердой валютой. Как водка или деньги. Ими можно было расплатиться. Ими спекулировали, как одеждой, пластинками или радиотехникой. Так, в начале 80-х «Мастер и Маргарита» из-под полы продавалась за сорок рублей (при средней зарплате сто пятьдесят). Книги воровали – из библиотек и как бы невзначай «зачитывали» у знакомых.
Поэтому во многих семьях, и в моей тоже, по сию пору существует неписанное правило – на вынос не давать!

Порой прилавки нестоличных книжных магазинов были интереснее и богаче московских – люди привозили тома из командировок и путешествий. Помню, как отец привез из Баку пять серых одинаковых книг - одну нам, остальные «на подарки». Думаю, подарки эти пришлись ко двору – это был Мандельштам. А год – 1985.

А сколько нужных и ненужных презентов найдется в каждом доме! За победу в школьной спортакиаде, лучшему звеньевому, за участие в празднике Нептуна, от октябрят второй звездочки – призы сороковых, шестидесятых, читать эти незатейливые подписи – что листать семейный альбом.

И наконец, о самиздате.
Сейчас часто забывают, что перепечатывали на машинке или ксерили на работе не только запрещенную диссидентскую литературу, но и просто литературу! Которой хотелось обладать! А добыть – возможности не было. А что перепечатывание – было и переписывание от руки! Любимых стихов, и не только. Шекспира от руки переписывали! В толстые тетрадки за 44 копейки.

Само же слово «самиздат» первым придумал замечательный поэт с Арбата, Николай Глазков. Тот, что был «летающим мужиком» в фильме Тарковского «Андрей Рублев». Тот, чьи строки, известны очень многим:

Я на мир взираю из-под столика
Век двадцатый, век необычайный,
Чем ты интересней для историка,
Тем для современника печальней.

Печатали Глазкова мало, но он не унывал и распространял среди друзей самодельные брошюрки со своими стихами, называя этот процесс – «сам-себя-издат».

Запретный плод сладок. Чтение было таким всеобщим и всепоглощающим не только потому, что «больше ничего не было». Думаю, вкус к хорошей литературе прививался еще и из-за тернистого пути к ней – отстоять, добыть, достать – и вдоволь насладиться – жадно, не отрываясь, проглотить! Плюс часто тайна и секретность – книжка доставалась иногда из укромного уголка, с приговоркой «только никому! Не говори что читал!» и – и даже в либеральные горбачевские времена.

Авторитет бумажных книжек пошатнулся – постепенно они сдают свои позиции электронным носителям – те компактнее, удобнее, за текст не надо платить.
Но, думается и хочется верить что бумажные листы не будут вовсе унесены ветром.
Их приятно открывать, чувствовать, вдыхать запах: у новых - клея и свеженькой типографской краски, у старых – запах времени.
У книг электронных и бумажных разный ритм, разная мелодия. Первые хороши для метро и самолетов, для жизни бегом и на ходу. Вторые – для неспешности, вдумчивого осмысления, разглядывания иллюстраций, открывания-перелистывания. Они наполняют руки, шкафы, глаза и душу.