Записки на салфетках

Встретились. Разошлись. Ничего не обещали, хотя знали, что счастье вечным не бывает. Разбили сердце чужое на острые осколки. Собрали свое. Выплеснули чувства, внезапно вырвавшиеся из-под контроля. Как кофе, быстро убегающий на слишком сильном огне. А на дне кофеварки остался лишь немного горький запах, осколки сердца и горстка ненужных чувств.

Ты сказал, что приедешь сегодня. Утром, только проснувшись, я набираю номер твоего телефона, «абонент вне зоны действия», слышу в ответ. Ничего успокаиваю я себя, наверное, ты еще не пересек границу. Через два часа я повторяю процедуру и вновь один и тоже ответ «абонент вне зоны действия». День тянется как резиновый, все время смотрю на часы. На улице началась метель, я начинаю переживать, потом злиться, думать, что я тебе скажу, когда ты придешь домой, что ответишь. В итоге одеваю себя и маленькую дочь потеплее, и едем за сыном в садик. Тебе уже не звоню, может, у тебя отключился телефон? Но зато звонит твоя мама, и я не знаю, что ей говорить, а она в свою очередь грозится дать тебе ремня (правда, она живет на другом конце нашей страны), а через полчаса звонит моя мама. А я в это время мысленно обзваниваю морги, а мамам отвечаю, что на улице метель, что у телефона сел аккумулятор, что… и что-то еще… Порог дома ты переступаешь около десяти часов вечера, тебя никто не ругает. Главное - ты приехал.

Как всегда, все было не так, как всегда. Я выбралась на запретную, но свою территорию. Это, не смотря на укоры хозяев дома и угроз дворников было мое место. Мое и только МОЕ (единственное, что я могла назвать этим глупым, контролирующим меня словом из трех букв). Я выбралась на крышу. Как всегда, поздоровалась с ветром нашим привычным жестом, который мы с ними придумали прошлой весной, когда славно поболтали с ним о свободе и штопаных носках из ненатуральной вискозы за чашечкой глинтвейна. Я подняла руки к небу, отдала честь двумя пальцами правой руки, а он обнял меня и приветственно «завел» флюгер. Красный-красный закат - медленно тонущее за горизонтом солнце (чужое солнце… которое я обещала вечно считать своим). С ним мы тоже когда-то говорили о снах, о детях Африки и о том, как лучше всего бороть с молью, но почему-то до приветствия у нас так и не дошло. Не сошлись характерами. Знаю, знаю. Именно поэтому любила его, мое Солнце, на расстоянии Запах акации, небрежно развеянный в сжатом жарой воздухе, вызывал щекотку в носу. Хорошо и одиноко. А раньше я не умела это совмещать. Как всегда, я выбралась на крышу по пожарной лестнице для того, что б сделать нечто важное (по другой причине «мое» место я не посещала, во избежание привыкания и к нему тоже. Это недопустимо - привыкнуть к тому, что любишь. Вот я этого и не допускала). Ветер видел, что я тащила в руках огромный ворох блокнотов - истрепанных, мятых, пожелтевших. И флюгер перестал вертеться. «Да, ты все верно понял, Это мои дневники. Ну что ты смотришь? ? Что уставился? ? Дуй себе» - во вспышке возмущения прокричала я. Как всегда, прежде чем открыть какой-либо блокнот, я разглядывала его. Вот зеленый. Это целый год моей жизни, за который я научилась быть собой, делать греческий салат, находить в ночном небе Сириус и терять, терять, терять… Вот желтый, с серым пятном на обложке. В этих строках вечно будут бродить мои мысли о себе, о безысходности и счастье, поэма о слабости, стих о непростительной женской хрупкости, билет на концерт пятигодичной давности и рецепт пиццы папперони, данный доброй старой, уже не существующей в этом измерении соседкой. А вот бордовый, тоже с пятном на обложке (помнишь, ветер, это ведь ты сдул пепел костра на чистые бумажные листы, расписавшись тем самым на одном из моих дневников. Ты единственный, кому я это позволила). А тут - коллекция моих слез, а еще то, тему я научилась благодаря обретенному другу, истории о прогулках по раскаленным рельсам и ночному городу, уснувшим улицам, укрытым покрывалом из брусчатки и пледом из летнего дождя. А еще о том, как я научилась кататься на коньках и разучилась верить… Я берегла эти три блокнота, как свою душу, как свою свободу. Я была уверена, что ни за что с ними не расстанусь, и когда-нибудь в старости передам их внукам - пусть поучаться жить, пусть поймут, кем была их бабушка. Но до внуков мне еще далеко. А вот мысли мои мне уже не нужны… «Ну что ты вновь глядишь на меня. Да, ветер, да. Я решила их сжечь. И я не ошибусь». Я лишилась прошлого. Я чувствую, что становлюсь кем-то, кого не знаю. Я становлюсь тем, кто не приемлет меня настоящую. Я перевоплощаюсь в того, кто не считается с моими ценностями. Меня побеждает тот, кто не умеет мечтать и топчет понятие «вера». Я привыкла оставаться одна… Мой друг превратился лишь в подругу, с которой впору говорить о моде, флирте и обсуждать никому не нужные, далекие от меня и от нее темы. Мое Солнце превратилось в горящую спичку. Мне не нужно такое прошлое. Я решила - буду жить заново, а для этого следует организовать себе амнезию (может, я об этом и пожалею. Это мы еще проверим). В сердцах я чиркнула Солнцем-зажигалкой. Желтые страницы стали морщиться. Строки сжимались в комки пепла. Солнце, хранящее душу, сжигало ее своей чрезмерной близостью. Флюгер стоял неподвижен. Как всегда, я не плакала. Спустилась в дом, прячась от укоров ветра. Полка, на которой стоял бордово-желто-зеленый ворох, была пуста. Ну вот, меня нет. Я - душа без истории. Чистый лист. И единственное, что осталось в моей памяти после острого приступа амнезии - крепкая дружба с ветром и настороженное отношение к Солнцу и зажигалкам. Я пообещала себе больше никогда не писать дневников. P. S. Через 12 часов, 23 минуты и 44 секунды она пожалела о сделанном. Но у нее не оставалось выбора. Оставалось лишь жить начисто… Обещаний она не нарушала. Равно, как и не умела жить без души. Именно поэтому через месяц все обои в её комнате были пленены зарисовками на тему разговоров с ветром — о том, как учиться прощать, как готовить макароны по-флотски, как бороться с терроризмом и уметь лечить душу после длительной амнезии…

Здесь продают и покупают. Здесь предлагают и оценивают. На каждом висит ярлычок с ценой. И прохожие скользят по ним равнодушным взглядом. Здесь царит праздник масок и несколько наигранного веселья. И каждый стремится забыть себя и вечные вопросы, на которые не найти ответа. Здесь требуют зрелища и получают его. И любой может оказаться шутом, потешающим безликую толпу. Здесь не принято быть гордым - нужно быть покорным. И никогда здесь не подумают о дне завтрашнем, ибо не помнят и вчерашнего, забывая, что жизнь скоротечна. Впрочем, здесь каждый счастлив и в полной мере уверен, что только так и может быть. Но только кто из вас скажет, "здесь" это где?

Картинка… Какая в сущности смешная и нелепая картинка. Я сижу, склонив голову над тобой. Ты спишь. Мне приятно чувствовать, как ты дышишь, следить за подергиванием ресниц. Чувствовать запах твоих волос и думать… Мне нравиться смотреть на родинки у тебя на щеке, причудливо выстроившиеся в фигуру, похожую не то на Большую Медведицу, не то на очертание ветра. Сдерживаюсь, чтобы не прикоснуться, и не разбудить. Я примерно знаю, что тебе снится. Твои сны определенно черно-белые. Я знаю. Мне лестно, что только что, в полудреме ты произнес мое имя. Где-то внутри души рождается смерч противоречий - создание, с которым я борюсь ежедневно. Уже как по графику. И эта грозовая пучина кричит, кричит что-то невразумительное, но что-то, что я обязательно должна расслышать, когда-нибудь… Я не могу отвести взгляд от твоих рук, держащих мою ладонь. Так я делюсь с тобой теплом. Мне приятно быть рядом… Мне нравится? ? Смерч побеждает. Я плачу… Со слезами вытекает боль, медленно, по капле, как яд. Мне приятно чувствовать, как ты дышишь, следить за подергиванием ресниц. Вот только я представляю перед тобой не тебя… а его. Того, на кого ты похож лишь родинками на щеке, причудливо выстроенными в Большую Медведицу, играющую с очертаниями ветра… и именем. Яд капает, смерч рушит, время заставляет терпеть, имя не оставляет меня, но я остаюсь с тобой, с тем, кто передо мной, а не во мне… Какая, в сущности, смешная нелепая картинка… Картинка, на которой нарисован смерч, в котором бесконечно вращается моя беспомощность в погоне за стремлением быть… Смерч кричит «Не ври себе»… а я говорю, «не могу».

Завывание скучающих собак. Несмолкаемый треск оркестра цикад. Ломоть желтой, с легким оттенком теплого апельсина, луны немного отломан прошедшими ночами. Отчаянно орут сумасшедшие коты, опьяневшие от любви к гордым кошкам. Хороша сегодняшняя ночь. Хороша, наверно, будет и завтрашняя. Как всегда, не спится. Второй час ночи. Спина болит от долгого чтения. Задергиваю темные шторы, чтобы утреннее солнце меня не разбудило. Не люблю рано вставать и рано ложиться спать. Мне словно лень начинать новый день, и грустно расставаться с уже прошедшим. Завтра снова будет невыносимо жарко. Как обычно, я буду мыть посуду, и смахивать пыль со стола. Буду бегать на базар за будущим ужином, и проклинать безжалостное солнце. А вечером выпью черного чая с лимоном. Возможно, все сказанное излишне, и не передает легкой скуки проходящих дней, один за другим. Так привычно, и уже ничего не хочется менять.

Там, за окном, мерно капала на металлический карниз вода. И тихий перезвон, который она рождала, бесталанной музыкой вливался в открытое окно. Сидеть и ждать, ждать и надеяться. Телефон молчал, чего и следовало ожидать. Я раз за разом оглядывал полумрачную комнату, залитую - если бы лунными лучами, но нет - бездушной желтизной уличного фонаря. Он, как караульный, рьяно заботился о беспрекословном исполнении своей задачи - освещать улицу и мешать спать. Мой дом. Хотя я здесь давно не живу, да и отвык уже почти, все равно - тут уютнее, чем где бы то ни было. И ночи здесь не такие. Светлые - да, но тихие. Никого рядом нет, и никто не мешает. Слава богу… Холод стекла сквозь копну взъерошенных волос был приятен. Томный, медленный, но настырный, он пробивался к раскаленной голове, стараясь ее остудить. Не выходило. Мысли - как жильцы в моей общаге - разделились на две важнейшие половины. Тихие, но важные, со вкусом и солидностью развивающие вечные и никому не нужные темы. Одиночество, время, Вселенная… И юркие, резкие, колючие, как уколы иголкою, а иногда - как удары стилета, мысли о самом себе. Рядом, с которыми те, другие, никуда не годные, дутые мыльные пузыри. Эти резкие мысли по нескольку раз в минуту накрывали ураганом, порывами ливня окатывали душу, заставляя ее заглядывать в саму себя. И рыдать от злости и досады. Я не знал, плачу я, или нет. Перед глазами носились цветные пятна - как сумасшедшие мыльные пузыри под порывами шквального ветра. Нежные, трепетные, которые не выдержали бы ни одного касания - но прочные. Они отливали всеми цветами радуги, и, когда я открывал глаза, комната переставала быть темно-синей, она становилось радужно-цветной, аляповатой, похожей на рисунок какого-то безумного художника, решившего нанести сокрушительный удар по моему воображению. Эти мыльные пузыри хотели сломать меня, но что-то никак у них это не выходило. Душа рыдала, выла, не понимала, что от нее хотят, и плевала на всех и вся. Потому что для души важен только ее Хозяин. Только ее. Никто больше.