Там, за окном, мерно капала на металлический карниз вода. И тихий перезвон, который она рождала, бесталанной музыкой вливался в открытое окно. Сидеть и ждать, ждать и надеяться. Телефон молчал, чего и следовало ожидать. Я раз за разом оглядывал полумрачную комнату, залитую - если бы лунными лучами, но нет - бездушной желтизной уличного фонаря. Он, как караульный, рьяно заботился о беспрекословном исполнении своей задачи - освещать улицу и мешать спать. Мой дом. Хотя я здесь давно не живу, да и отвык уже почти, все равно - тут уютнее, чем где бы то ни было. И ночи здесь не такие. Светлые - да, но тихие. Никого рядом нет, и никто не мешает. Слава богу… Холод стекла сквозь копну взъерошенных волос был приятен. Томный, медленный, но настырный, он пробивался к раскаленной голове, стараясь ее остудить. Не выходило. Мысли - как жильцы в моей общаге - разделились на две важнейшие половины. Тихие, но важные, со вкусом и солидностью развивающие вечные и никому не нужные темы. Одиночество, время, Вселенная… И юркие, резкие, колючие, как уколы иголкою, а иногда - как удары стилета, мысли о самом себе. Рядом, с которыми те, другие, никуда не годные, дутые мыльные пузыри. Эти резкие мысли по нескольку раз в минуту накрывали ураганом, порывами ливня окатывали душу, заставляя ее заглядывать в саму себя. И рыдать от злости и досады. Я не знал, плачу я, или нет. Перед глазами носились цветные пятна - как сумасшедшие мыльные пузыри под порывами шквального ветра. Нежные, трепетные, которые не выдержали бы ни одного касания - но прочные. Они отливали всеми цветами радуги, и, когда я открывал глаза, комната переставала быть темно-синей, она становилось радужно-цветной, аляповатой, похожей на рисунок какого-то безумного художника, решившего нанести сокрушительный удар по моему воображению. Эти мыльные пузыри хотели сломать меня, но что-то никак у них это не выходило. Душа рыдала, выла, не понимала, что от нее хотят, и плевала на всех и вся. Потому что для души важен только ее Хозяин. Только ее. Никто больше.