тишина

О концертах.

Я так и не рассказала, потому что, наверное, искала подходящие слова, но прошло столько времени уже, а подходящих слов все нет, так что скажу как смогу.

Концерта было два - Кин и Симпл плэн. Могу сказать, что на второй я пошла потому что меня попросила Т. составить компанию (а я ее понимаю, потому как мне и в кино-то, в одиночестве, ходить страшно, а концерт это на много пунктов выше), ну и еще отдать дань если не детству, то юному, так сказать, возрасту, с музыкой которого я уже давно попрощалась, оставив буквально несколько песен у себя.

Кин же, это немного другое. И по значимости для меня лично, да и по стилю, в принципе, тоже.

И вот как мне теперь думается/чувствуется:

— симпл плэн это, конечно, было весело, и громко, и немного через чур людно, и самую малость утомительно. Это было здорово в том смысле, в котором и должен проходить концерт - но вот теперь я понимаю, что попрощалась с этой группой уже навсегда, оставив себе лишь untitled, которая навевает приятную ностальгию, и которую, увы, не спели и легкое чувство удовлетворения.

— а вот кин. С ними все совсем по-другому. Если, собираясь на их концерт, я просто любила несколько самых, на мой взгляд, хороших песен, то побывав там - я начала испытывать что-то вроде странного чувства нежности и к самой группе, и вообще к каждой их песне в отдельности. Да и разительное отличие фанатов обеих групп тоже производят впечатление. Если после симпл плэн я выискивала на теле синяки, да и вообще старалась отойти чуть дальше от сцены, где было немного меньше опасных людей, то во время - и после - концерта кин, хотелось обнять всех этих незнакомых людей, которые вели себя так, как не ведут и близкие родственники.

Все это, наверное, немного похоже на общение с новыми/старыми людьми. Что-то вроде того, когда на несколько часов видишься с человеком, который всегда тебе нравился, но с которым ты, по какой-то причине, не сблизился на столько, чтобы стать друзьями. И вот вы видитесь с ним раз в какие-то несколько лет, и иногда после очередной встречи думаешь, что ты из него вырос, из человека этого, или что он (или ты сам) поистрепался за все эти года, и потерял былое очарование. А иногда наоборот: потом следующие сколько-то там лет с нежностью о нем вспоминаешь, и точно знаешь, что даже если вы уже никогда и не увидитесь, но он все равно останется с тобой. И ты с ним.

___

Глупое сравнение с людьми смотрится непонятно, но описать точнее, что конкретно я теперь чувствую ко всей этой музыке я не могу. Вообще я что-то совсем разучилась объяснять словами, что конкретно чувствую. Вроде бы в голове понятно - а так почитаешь, и просто слив слов какой-то получается, но да ладно. Что есть то есть.

Терпеть не могу людей, которые обижаются, если их кто-то случайно не поздравит с днем рождения.

Они, наверное, имеют полное право обижаться - точно не знаю, но вроде бы это нормально, но черт возьми, если уж поздравлять, то лично, тогда в этом есть хоть какой-то смысл.

А так это просто телефонная пытка какая-то.

И еще ладно бы люди воспринимали "привет, с днем рождения, пока", сказанное счастливым тоном - но так нет же. Нужно выжимать из себя эти пожелания здоровья, счастья, красивых детей и прочая фиготень, иначе потом через знакомых этих именнинкиов узнаешь, что как-то ты был суховат в своих поздравлениях и разочаровал несчастного.

Никогда не понимала всей этой кутерьмы с днями рождения, и никогда не пойму, видимо, почему людям хочется плакать и почему у них не сворачиваются в трубочку уши от заученных и из года в год одинаковых, да еще и псевдо-искренних поздравлений.

Извините, конечно, но накипело, вот правда.

Но зато Питер радует характерной погодой. люди злые ходят, потому что они ослы, ибо у природы нет плохой погоды и так далее в том же духе.

Я могу сказать, что намного проще чувствовать что-то вроде необъяснимого спектра чувств, к героям фильма. Потому так много есть поклонников актеров и персонажей этих актеров. Просто ты видишь их объемными, чувствуешь характер, а может залипаешь на мимике или изящно очерченных скулах.

Очень легко быть поклонником книги в целом, тут даже и объяснять нет смысла. Добиться объемности в книге у некоторых писателей получается в сто крат гениальнее, чем у всяких там режисеров.

Но вот чтобы чувствовать что-то необъяснимое к персонажу, абсолютно и далеко не главному герою книги - для меня это что-то новое. То есть всегда есть герои книг, которых либо одобряешь, либо ненавидишь, либо чувствуешь к ним то же, что чувствует сам автор - но вот чтобы действительно не понимать, почему настолько неравнодушным оставляет этот выдуманный человек, что кажется, будто он и не выдуманный вовсе.

Я говорю про Ч.В. из коллекционера Фаулза. Вообще я долго решалась взяться за эту книгу, потому как много где слышала о неприятных ощущениях от всей этой истории, и о желании после последней страницы тщательно вымыться с мылом. Но как-то в один день мне нужно было ехать много станций метро, а коллекционер - единственное, что было в мягкой обложке и небольшого размера.

Не стану говорить о самой книге. Не потому что она отвратительна, неинтересна или как-то там еще - нет, просто образ этого Ч.В., о котором так постояно сходит с ума Миранда, никак не может оставить меня в покое.

Он будто бы действительно существует. Со всей этой его неприятностью характера, честностью, граничащей с ненавистью, к людям, с возрастом, со всей непонятностью, и, возможно, изъезженностью образа.

И удивительно то, что в сумме о нем наберется не более чем полторы главы - но мне он кажется самым реальным, и вообще самым главным во всей этой книге. Не Калибан, который с первого взгляда кажется прозрачным, а на деле является абсолютно непонятным даже самому Фаулзу, как я думаю, и не Миранда, которая со своими всепоглащающими идеалами, чуть ли не самая противная во всей этой истории, а именно Ч.В.

Знаю, что все это длинно и вроде как ни о чем, но впервые на меня так сильно произвел впечатление книжный герой. Прямо-таки до снов и очень непонятных чувств.

Каков процент людей, играющих на фортепьяно, может одновременно находиться на одном и том же концерте в филармонии?

Сколько из них все это время представляют, что это они, те которые играют сейчас и это они, те которых все слушают, и боятся кашлянуть громче, чем очень тихо.

О чем думают остальные люди, которые закрывают глаза (а глаза они обязательно закрывают), когда слушают музыку, в одной неудобной позе сидя на стуле, обитом красным бархатом (или чем там обивают стулья).

Кто-то представляет себя на месте пианиста, кто-то думает о горах или зеленых полях, кто-то представляет далеко не случайных людей, кто-то думает о неправильном свете, неверной мелодии и шепотках за спиной, кто-то просто слушает, кто-то вспоминает выключил ли дома свет.

И можно было бы разобрать все эти картинки, творящиеся в головах у людей с закрытыми глазами, по методу психоанализа, применить учения дяди Фрейда, и сказать, что тем, кто представляет себя главными на концерте хочется признания, что у них есть невыраженные амбиции, и желание показать себя, и быть лучшим. Можно сказать, что те, кто представляют себе море, горы, поля - испытывают недостаток покоя, и именно поэтому вообще находятся на этом красном стуле.

Можно сказать много чего угодно, описать безумное количество психотипов, и попытаться разложить все в головах этих людей на полочки, и осудить тех, кто не может отвечься от поисков недостатков, от концентрирования своего внимания на мешающих людях - но так делать на надо.

Если в комнате играет музыка, та которая и вправду Музыка, то люди слушают. Я уверенна.

________________________________________________________________________

А вообще я вернулась с концерта Людовика Энауди, и два часа не открывала глаз. И нет, он не талантливее многих других замечательных, как современных, так и не очень, композиторов, но от всей этой музыки хочется жить. Или хотя бы делать хоть что-то.

От музыки, и еще от этой невероятно культурной атмосферы, которая выражается во всем - начиная от билитёрш, и заканчивая людьми, которым хочеться чихать, кашлять, говорить друг с другом, отвечать на звонки - но они ничего не делают, кроме как слушают.

Это было сильно. Что-то вроде слова "вдохновляюще-спокойно подойдет к этим двум часам.

(фото, если кому-то захочется иметь представление, как это выглядит)

Ровно 24 минуты от Балтийской до Старой деревни, на которой нужно забрать билет.

Примерно 9 песен на весь путь или несколько глав какой-нибудь книги.

Около десяти минут перед выходом из дома.

Ровно два дня до практики в отеле с глупым названием на какой-то богом забытой станции.

В связи с зашкаливающе-культурными распорядителями этой практики, ровно 19 часов до прощания с зелеными волосами.

Ровно 15.04 по Москве.

Около пяти оставшихся минут до кучи дурацких дел.

И несчетное количество мыслей, которые хочется написать, но не получается.

Все как всегда, короче. Здравствуйте.

Несколько минут назад, пока я сидела на диване в ожидании кипения чайника, а мама меланхолично перелистывала каналы, и вдруг остановилась на одном из них, попав на поцелуй, следующий как раз после этого кадра (специально нашла, для наглядности):

Поцелуй, показавшийся невинным для такой искушенной (наверное) меня, вызвал у мамы целую бурю эмоций, начиная от отвращения, и заканчивая лихорадочной сменой каналов, словно она наткнулась на верх непристойности.

Надо сказать, что я вообще очень уважаю мнение своей мамы, и всегда считаю, что она знает много и обо всем, и так же думает всегда верные вещи, но это ее искреннее возмущение, и довольно-таки нелитературная фраза, с помощью которой она выразила все, что думает о мужчинах, которые целуют мужчин, меня расстроила, и расстроила сильно.

Кто бы мог подумать, что я, всеми силами избегающяя любых людей, которые могут как-то оскорбляюще выразиться в сторону людей с непривычной для них ориентацией, наткнусь на подобного человека в лице собственной мамы. И я попыталась как-нибудь деликатно спросить у нее, от чего она столь невеликодушно относится к подобному, ведь обычно ее терпимость достигает немыслимых пределов, но наткнулась на еще большее непонимание с ее стороны.

Сложно объяснить, что меня так сильно задело, ведь я понимаю, что люди старшего поколения намного чаще являются гомофобами, и что сейчас немного другие времена, но вот то, что я попыталась объяснить ей, а она меня не услышала - это действительно кажется мне очень печальным.

Я совсем не хотела спорить и доказывать, потому что в подобном случае выводы моей не всегда логичной мамы известны одному Богу, но все же столь искренного осуждения сексуальных меньшинств не ожидала я. Да еще приправленных рассуждениями о библии, Боге, и так далее. И ее удивление, как спокойно я ко всему этому разврату отношусь.

И я могла бы ей рассказать, сколько пролила слез над сериалом, в котором не обходится ни одна серия без целующихся мужчин, и я могла бы рассказать ей, что за последние пол-года, все мои самые объемные рассказы написаны тоже на подобную тему, но, наверное, это было бы слишком жестоко.

И меня и вправду это задело, потому я и рассказываю здесь. Потому что больше негде, а вы поймете.

Иногда мне даже кажется, что те воспомниания, которые я сама себе придумала, даже не смотря на то, сколько лет назад - все равно остаются неизменными, по сравнинию со всем тем, что и вправду было со мной. И это нехорошо, потому что если я пытаюсь делать вид, что у меня есть жизнь, то это пункт превращает все эти, отчасти и без того бесплотные, попытки в руины.

Очень-очень пыльные и всеми забытые руины.

Воспоминания имеют такое предсказуемое свойство медленно, но очень прочно стираться из памяти. Это чувство, когда ты понимаешь, что, вроде как, именно с тобой всё это было, и если поднапрячься, то сможешь даже вспомнить, что и как ты тогда чувствовал, но почувствовать заново - не сможешь никак.

Воспоминания имеют свойство выцветать из памяти, как забытые фотграфии в альбомах не менее забытых людей. И иногда, для того чтобы просто вспомнить о чем то, даже поднапрячься - это мало, а нужно что-то вроде толчка. Не особо важно, в каком виде этот толчок придет: строчка песни, шутка тех времен, чье-то имя, запах, или вообще что угодно, даже цвет куртки случайного прохожего - и ты вспоминаешь. И с безмерным удовольствием погрузился бы в эти воспоминания, иногда порадовался, иногда помучил самого себя, но главное вспомнил, все, до последнего чувстова - но не можешь.

Проходит время, и воспоминания развиваются призрачной дымкой, оставляя нас с собственным носом, сидеть и тосковать по запаху моря, соли, одеколона, чего угодно, и бессмысленно пытаться снова окунуться во все это, но довольствоваться лишь плоской картиной.

Воспоминания, со временем, неизбежно теряют объем, и это обидно.

Я открываю глаза и вглядываюсь в цифры на будильнике. В глазах темнота, и я несколько раз плотно зажмуриваюсь, протягиваю руку, нащупываю на тумбочке очки, привычным жестом зацепляю дужками уши, и снова открываю глаза. Красных цифр будильника по-прежнему не видно, не видно даже белеющего потолка или занавесок на окне. Я медленно подношу ладонь к самым глазам, задевая мизинцем кончик носа, но по-прежнему все что вижу – это темнота. И тогда я вспоминаю. Удивительно, как я вообще мог забыть. Наверное, лишь для того, чтобы лишний раз вспомнить. Но звука автобуса, таранящего стеклянную витрину больше нет, равно как и звука бьющегося стекла, звука тысячи криков в голове. Наверное, это действует вчерашний аспирин.

Я стягиваю очки с носа, и швыряю их наугад куда-то в угол комнаты, не потому что хочу разбить, а потому что от них, лежащих на тумбочке у кровати, теперь абсолютно никакого толка. Я делаю глубокий вдох, и сажусь, одной рукой проводя по спутавшимся за ночь волосам, а другой опираясь на подушку. Под правой ладонью что-то шуршит, и я на ощупь понимаю, что это конверт. Запечатанный, и содержащий в себе не менее двух листков сложенной несколько раз пополам бумаги. Я вцепляюсь в конверт пальцами и, поднимаясь на ноги и пошатываясь, подхожу к окну. Я тянусь левой рукой, чтобы отодвинуть занавеску, но ударяюсь о гвоздь, торчащий из стены. Опускаю руку, и делаю несколько шагов в сторону, частью сознания надеясь увидеть хотя бы легкое просветление в глазах, но точно зная, что этого не произойдет. Я поднимаю руку еще раз, на этот раз касаясь ручки на окне, с силой поворачиваю ее, и открываю окно нараспашку. В лицо мне ударяет свежий ветер, шум машин, чей-то громкий вскрик, запах мокрого асфальта. Мне кажется, что идет дождь, но я не могу сказать точно, шум от дороги перекрывает множество звуков. Тогда я высовываю в окно правую руку, со все еще зажатым в ней письмом, и через долю секунды разжимаю пальцы. Письмо. Это даже могло быть смешным, если бы мне, конечно, хотелось смеяться. На костяшки пальцев правой руки попадает несколько капель, и теперь я окончательно убеждаюсь, что идет дождь. Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал, что мне придется высовывать руку в окно и прислушиваться к звукам и запахам, чтобы узнать погоду, я бы лишь равнодушно пожал плечами, не считая это особой проблемой. Ведь когда ты можешь в любой момент узнать о погоде с помощью газеты, тебе вообще мало что может казаться проблемой.

Я понимаю, что стою босыми ногами на холодном полу только спустя несколько минут, и потому, опираясь рукой о стену, иду в ванную. У меня это получается с первого раза, и я почти что радуюсь. В моей ванной нет окна, но я все равно не утруждаю себя включением света. Я неуверенно делаю пару шагов, боясь за что-нибудь запнуться, но, оказывается, тело прекрасно помнит все эти привычные утренние процедуры, и спустя всего секунду – я уже держусь руками за ванную шторку. Я снимаю с себя пижамные штаны, поочередно держась то правой то левой рукой за край ванны, и отбрасываю их в сторону. Я отодвигаю штору, залезаю в ванную, задвигаю штору назад. Затыкаю пробку. На секунду моя рука замирает над кранами, словно пытаясь вспомнить какой из них с теплой водой, но потом я решительно поворачиваю тот что слева, и понимаю, что угадал, когда из душа на меня льется теплая вода. Я быстро поворачиваю другой кран, привычно настраивая нужную температуру, и медленно сажусь на дно ванны. Я не жалею себя, просто я слишком устал держаться за вещи, чтобы не потерять равновесия. Я обнимаю колени руками, наклоняю голову, чувствую воду, бьющую мне в затылок. Я сижу так не больше минуты, а потом выпрямляюсь, тянусь за шампунем, и понимаю, что не помню, где он стоит. Моя рука замирает в воздухе, и на секунду мне даже кажется, что у меня темнеет в глазах от повисшего воздухе “и что будет со мной дальше”, но на самом деле это не более чем литературная фигура речи. В моих глазах не может появиться темнота глубже, чем она там есть сейчас.

________________________________________________________________________

Немного хороших песен из хороших пабликов контакта.

Никаким общим смыслом песни не объеденены, да и вообще их слишком много, наверное, чтобы кто-то послушал, но просто у меня ничего нового, кроме музыки не было. Но, кроме, Брайана и Бона Ивера можете ничего и не слушать. Они тут лидируют, так сказать.

Нет, никакой паники, я никуда не ушла. Просто нужно еще пару дней подержать и блог и фс прикрытыми. Что-то вроде небольших технических неполадок, оставайтесь на линии.

Я окончательно прощаюсь со своей крышей, и за компанию с адекватностью. Все бы ничего, но это же глупо, все что я делаю. Потому что я это делаю не потому что мне хочется - а просто чтобы что-то делать, а не амебно разглядывать стену.

Написала на руках вот "Да" и "Нет". Да - на левой, нет - на правой. Почему так а не наоборот? Ну а не почему, просто сначала да, потом нет, никаких причин. И да, все бы ничего, но идея то не моя, конечно же, а все книжки, книжки. Хотя, в книжке была причина у человека так сделать, а я же просто бездарно копирую, я в курсе.

Еще я изрисовала свой стол простым карандашом, пока смотрела самый скучный фильм в моей жизни, и самый великий по мнению людей. Нет, я изрисовала всю поверхность стола, руками, глазами, собаками и прочими ерундами вроде морды слонолошади и еще чего похлеще. Думаю, если бы взрослые знали что такое фейспалм, то мама бы уже замучилась прикладывать руку к лицу.

Еще я с понедельника присела на диету, а сейчас съела пол банки варенья, и теперь меня, извиняюсь, конечно, за подробности, но меня тошнит. И вот дело в том что я терпеть не могу варенье во всех его проявлениях, но было либо оно либо половина луковицы, а лук я не одобряю еще больше варенья, так что чтобы чем то занять руки, я покусилась на эту дурацкую банку.

Ах, и еще одно. Я нарисовала эти да-нет очень ядреным маркером, и уже успела пожалеть, потому как это очень глупо иметь на ладонях подобное, когда ты можешь да-нет сказать и вслух. И мне даже стыдно, что-то.

Хотя книга была хорошая, я читала ее год назад, когда она была не так популярна, и нарисуй я это год назад, никто бы и не допер, что у меня что-то не то с собственной головой, раз я пользуюсь чужой, но увы и ах, каждый встречный теперь будет знать что я ой какая не ахти.

Ой, мы с Настей купили билет на Keane. И в итоге апрель получается насыщеннее некуда - сначала Кин, на следующий день Энауди в филармонии, а потом еще и Симпл Плэн.

Усердно отрабатываем концерты пропущенные за всю жизнь проведенную в деревне.

Черт побери, люди, вы такие идиоты, что даже умиляться можно, ну.

Ну, так как зима прошла, подведу-ка я небольшой итог ей.

Вообще ничего сверхъестественного не было, если не считать рассказа на 37 страниц, на который меня хватило (сама удивляюсь как), ну и билета, конечно.

Так что итог я подведу музыкой. Её было безумно много, но я отмечу лишь те песни и группы, которые остануться со мной еще надолго.

Отдельно хочу отметить группу The National, потому что это волшебство в чистом виде

И вот эти две песни, которы лишают меня рассудка

Так что зима вполне удалась.