Как все было на самом деле

Ее звали Антуанетта, но она предпочла называть себя загадочнее – "Полили". Ей было много лет – и десять, и пятнадцать, а затем и вовсе двадцать. И вот, когда ей исполнилось 25, Полили чуть не вышла замуж за мужчину, который, вроде как, и не был красавцем, но зато был богат душой. Полили же была богата деньгами. Познакомились они на грядке, когда Полили собирал огурцы, а Жендю Лариу просто читал стихи в стороне. Жендю Лариу сразу понравился Полили, так как умел читать, что Полили и ценила в мужчинах среднего роста. В мужчинах пониже Полили ценила внимательность, а в самых высоких – высоту. Полили долго мялась и не знала, как бы ей познакомиться с Жендю Лариу, и тогда она решилась на авантюру: взяла все восемь огурцов, что удалось собрать, и бросила прямо в морду молодому поэту.

– Кошмааааур! – вскрикнул поэт, отряхиваясь от зрелых огуречных семян.
– Говорят, это помогает при спазмах в желудке и головных болях у женщин бальзаковского возраста, – разумничалась Полили.
– Уи, Бальзак? – удивился Жендю Лариу.
– Уи, – на лицо Полили набежал румянец.
– Же тем, Полили, – поэт пал на колени.
– Се ла стан ки вю са! – гордо произнесла Полили и вернулась к огурцам.

Но Жендю Лариу был не тем мужчиной, которого Полили следовало бы любить. Он был драчуном, в отличие от Сомерсета Крафти, который должен был приехать в Петербург ночным поездом три дня спустя. Сомерсет Крафти был назван так в честь известного индейского полководца – Андрее Крафти, который однажды останавливался на ночлег у матери Сомерсета в кафе под названием "Ле Кафе Пюсель". В "Ле Кафе Пюсель" было много картин, как ни странно, голландской руки. Мать Сомерсета Крафти с детства была знакома с матерью Томаса Шарна – того самого Томаса Шарна, названого так в честь малоизвестного, но здравого изобретателя Томаса Шарна Третьего Эскюля. Томасу Шарну не везло больше всех: все детство, юность и отрочество мать дразнила его "изобреташкой", отчего мальчик вырос скованным и мерзким. Но для Полили это не было препятствием на пути к светлому лучику червивого яблочка под названием "любовь". Полили долго думала, но все же решила подойти к строго одетому и важному Томасу Шарну, что стоял на вокзале с гроздью винограда в руках.

– В основном, он зреет только в апреле, но, так как сейчас октябрь, могу предположить, исходя из вариативности календарей, он – уже созрел, – снова заумничала Полили, приподнявшись на носочки, чтобы казаться выше Томаса Шарна, который и без того был намного ниже Полили.
– Я тоже созрел, – подмигнул Томас Шарн и бросился бежать.
– Ах, мужчины, ах, плутовки! – совсем сникла Полили.

Кто скажет наверняка, была ли это нога фатума, случайно вступившая в навоз времени, или просто совпадение, но настоящая любовь Полили – тот самый Сомерсет Крафти, не приехал в Петербург только потому, что Томас Шарн был достаточно жалок, чтобы не ехать вместо него. Сомерсет Крафти же, оставшись во Франции, с горем пополам нашел свою любовь в лице старого, но все еще здравого изобретателя – Томаса Шарна Третьего Эскюля, который, к тому же, был женщиной.

Мы с друзьями придумали свой язык жестов, чтобы знакомиться с девочками. Например, если мы показывали девочке кулак, это означало, что у нее неплохая задница; если мы показывали средний палец левой руки, это означало, что мы извиняемся, если средний палец правой — говорим спасибо. Ох, сколько же тогда у нас девочек было.

Гуляя ночью по пляжу, я всегда желал уединиться. Конечно, мне казалось, что я единственный, кто хотел бы посидеть у моря в два часа ночи. Но все было не так. Когда я падал на самом берегу, кто-то обязательно начинал мне мешать. Было около четырех утра; я случайно наткнулся на трахающуюся парочу на пляже. Чтобы не показаться подсматривающим извращенцем, я спросил, нет ли у них подкурить. В оба рта они ответили: "Да, конечно". Затем протянули зажигалку. А я ведь даже никогда не курил.

Ладно, послушай, это и вправду нормально. Мне кажется, так и должно быть, хотя я не уверен. Меня не радуют вещи, которые радуют людей вроде тех, что ходят на заводы или работают в офисах, сидят в маршрутках по шесть часов в день или мечтают о семье. Эти парни всегда бегают счастливыми после секса. Ладно, когда я в первый раз поцеловался, я не был счастлив. Когда я в первый раз трахался, мое настроение было обычным, будто все так и должно быть – будто я чертов опытный старикан и мне все равно, что будет после того, когда я слезу; я никогда не восхищаюсь новыми городами, какими бы культовыми они ни были, а когда мимо меня проходят известные люди, я стараюсь даже не обращать на них внимания. Аминь.

За день до этого мне позвонил один парень и сказал, что продаст все, что есть в его комнате, потому что хочет, чтобы она была пустой. У него стоят коробки с коврами, картинами, старыми шмотками, фотографиями, подносами, чертовой беллетристикой и прочим дерьмом вроде полок, разобранной софы, телевизора 30х20 и подушек. Я сказал, что покупаю все, кроме книг. Он спросил, чем меня не устраивают его книги. Я ответил, что они и вправду дерьмо. Он огорчился, потому что в первую очередь наедялся продать именно их, но добавил, что вовсе не отрицает, что они авангардное дерьмо. Теперь его комната пуста как чертова душа, а спит он на полу. Или на своих книгах, да черт его.

Однажды я влюбился в девочку, у которой в интересах было написано: "Иоанн Креститель <3"

Через два дня у меня день рождения. Мне будет 19. Многие радуются в похожие дни как чертовы мартовские коты; другие не знают, куда себя деть, только бы не умереть от осознания того, что ты почти история. Но на самом деле мне все равно. Я бы задумался о чем-нибудь серьезном, будь мне 54. Я бы проснулся и сказал себе: "Дьявол, да тебе же 54!" Но сейчас это всего лишь 19. Обычные повседневные 19. Год назад моему приятелю исполнялось 19. Вначале нас было человек девять и от всех несло духами. Кто-то выпил, а затем мы разбили люстру и окно, пытаясь развеселить чью-то ненормальную девочку, потому что она, как нам показалось, слишком много грустила. После этого самые красивые разошлись по комнатам, а я остался один в темноте. И не потому, что мне не хватило пары, а потому, что мне, черт возьми, было и без того весело. Я сидел и сам у себя спрашивал, на какой день недели выпадает ближайшее рождество. Мне постоянно казалось, что рядом кто-то лежит. Одному парню не хватило тарелки, поэтому к вечеру весь телевизор был в салате и кукурузе.

У меня аллергия на восемь часов вечера: как только наступает восемь часов вечера, мне сразу же хочется спать. И на шесть утра у меня аллергия; на два ночи, пять вечера, на полдень – тоже аллергия. Господи, да на все двадцать четыре часа у меня аллергия.

Ладно, я действительно хотел бы написать что-нибудь романтическое вроде этого: "Они лежали в летнем саду, потому что было лето, у нее были руки, у него – тоже, затем она поставила его перед фактом, что он Джеймс, он не возражал, но лег ближе, затем у нее поднялось платье, он опустил, очевидно, ветер, вероятно, с северо-запада, затем у них родились дети, это все было настолько романтично, что их родилось двое, а затем еще четверо, потому что это действительно романтично".

– Постой! – воскликнешь ты, – Детали!

Я тебе отвечу: "Грудь у нее была вроде ничего, но не на купца". Мне действительно лучше не заниматься литературой. Я тебе скажу почему. Это другая литература, потому что писатели всегда обращаются к читателю на "вы". Я бы мог к тебе обратиться на "вы", но от этого будет только хуже. Мы будем похожи на ту пару с летним садом и платьем. А так получается, что я вроде как приехал в твой город и предложил тебе пообедать где-нибудь да вечер провести вместе. И добавил, что хотелось бы поговорить, и что было бы удобно до 6 вечера, и что я приехал на 2-3 дня. Ладно, романтическая литература и вправду не для меня.

Я боюсь татуировок с надписями. Конечно же, я их считаю вполне милыми, но почему-то боюсь. Мне кажется, это что-то вроде заговора – за красивыми иностранными фразами может скрываться что-то абсолютно некрасивое. Допустим, ты сделал себе татуировку с надписью, например, на французском языке и начинаешь всем показывать. Понятно и так, все начинают бегать и спрашивать: "А что же здесь написано?" И ты с улыбкой отвечаешь что-то вроде: "Здесь написано, что я вас всех люблю!" Они вздыхают и расходятся. А ты стоишь с ухмылкой и понимаешь, что никто ведь не станет переводить – никто так и не узнает, что на самом деле там написано: "Идите к черту, недоумки". Или, например, ты говоришь всем, что на твоей правой лопатке нарисованы красивые стихи на японском. Они кивают головой и восхищаются, а в это время текст мысленно посылает их к черту, только на своем – японском языке. Однажды со мной случилась похожая история. Один друг попросил меня написать какую-нибудь фразу на испанском языке для его будущей татуировки. Он немного глуп. Я написал – фраза получилась и вправду отличной. Перед тем как сделать татуировку, он спросил меня, как это переводится.

– Там написано: "У меня хороший вкус", – с гордостью ответил я.

Он очень обрадовался и ушел прочь. На самом деле там было написано: "У меня большая задница". Жаль, что он так и не сделал себе татуировку, потому что сломал руку, а потом и вовсе сник.

Я знал одного парня, который думал, что восьмое марта как-то связано с религией. Он считал, что в этот день произошли какие-то важные религиозные события и что именно поэтому восьмое марта – такой глобальный праздник. Я ему говорил, что религиозные события могли происходить всегда – ведь религия жила своей жизнью, не перескакивая через дни, и вполне возможно, что какой-то религиозный камень скатился в какое-то религиозное море именно восьмого марта. Сейчас этот парень работает в церкви и, наверное, в эту минуту празднует это самое религиозное событие – ведь сегодня восьмое марта. Я хотел бы поздравить вас с женским восьмым марта, потому что я плохо разбираюсь в религиозных событиях. Желаю вам мальчиков вроде тех, которые вам нравятся, пряников, цветов, детей, объятий и пусть ваши прямые волосы всегда будут вьющимися, а вьющиеся – прямыми!

В эту самую секунду, когда Земля вдруг начинает вращаться быстрее той Земли, что вращалась еще в те времена – когда Земля вращалась медленней; в эту самую секунду, когда полярные медведи навсегда вычеркнули из головы биполярных медведей; в эту самую секунду, когда всем людям следует признаться остальным – не менее "всем" людям – в любви; в эту самую секунду, когда все "когда" и "эти самые секунды" лучше откинуть как можно дальше; в эту самую секунду я хочу поздравить вас всех с третьим марта. Вы все очень хорошие, кроме меня – себя я не хочу поздравлять. Именно поэтому я желаю вам хороших дел. Сегодня ведь такой замечательный праздник!

Вы можете ничего не делать. Вы можете ничего не делать и не бояться за последствия. В любом случае, у вас есть замечательная отговорка: "Мне можно ничего не делать, ведь я ‒ поэт". Это действительно работает! Стоя в лифте с незнакомым человеком, вовсе не обязательно объяснять ему, на какой этаж вам нужно. Гораздо проще сказать: "Я не хочу говорить вам, на какой этаж мне нужно, ведь я ‒ поэт". Если вы только что встали в очередь за абсентом, вам не обязательно быть последним. В случае, если очередь длиннее половины вашей правой ноги, вытянутой вперед и умноженной на три, вы можете встать, например, вторым или седьмым, ведь у вас есть железное объяснение: вы ‒ поэт. Украшайте вишневые пироги свежими томатами, закидывайте случайных прохожих камнями, перекрашивайте свой дорогой самокат три раза в день, пользуясь только розовой и черничной краской, ведь вам можно. Вы ‒ поэт.

Есть девушки, с которыми знаком годами, но ничего серьезного к ним не чувствуешь – просто читаешь стихи, говоришь разную скучную ерунду, параллельно пытаясь не уснуть. А есть девушки, на которых после двух минут знакомства хочешь жениться и отстроить стометровое семейное дерево вместе с домом, тремя детьми, собакой и ручным тигром. Я давно не встречал вторых. Наверное, они сговорились и отъехали на любую далекую планету из соседней галактики, оставив меня с первыми, скучной ерундой и печеньем.

Это совсем другая история. Шесть лет назад я был в "религиозной поездке". Нас было около пяти: две девушки, остальные – парни. Я их не знал. Я познакомился с ними за день до поездки. Мне было все равно. Просто обычная "живая" православная олимпиада, на которой нужно было показать себя разбирающимся в своей религии. Задница! Когда мы приехали, нас сразу же отвели в школу, где должна была проходить православная олимпиада. Те две девушки, откровенно говоря, были не в моем вкусе. Вероятно, они казались страшными только мне. Вскоре мы попали в главный зал, и разместились на стульях. На моем стуле оказалось много нарисованных шариковой ручкой крестов. Как предсказуемо. От меня не требовалось ничего особенного – просто сидеть с этими людьми и размахивать руками на публику, делая вид, что я подсказываю команде. Я и не думал ничего подсказывать – я ничего не знал. Мне было неприятно смотреть на девушек, сидящих в зале, ведь они все были не в моем вкусе. Ах, эти религиозные девушки. Парни были не лучше. Я нарочно хотел подражать им, поэтому и пытался стать страшным – на время. Иногда мне кажется, что я до сих пор не вышел из этого образа. В первых рядах я разглядел священников. Один из тех парней был в белом, остальные – в черных одеждах с золотыми крестами. Это были судьи. Все команды выходили по очереди на сцену, садились за стол с бумагами и отвечали на вопросы. Я сидел спиной к залу, поэтому меня все устраивало. Вопросы вылетали разные: иногда смешные, иногда – про библию. После окончания олимпиады судьи подошли к нам и тот парень в белом – главный священник – пожал мне руку и сказал, что я молодец. Наверное, для него все парни, которые ничего не делают для победы своей команды – молодцы. Я засмущался и отвернулся. Позади меня стояли две девушки, что не в моем вкусе, и улыбались мне. Мне ничего не оставалось сделать, как просто пожать плечами и улыбнуться в ответ. Я умело выиграл, не сделав для победы ничего особенного. Я оставил после себя только просиженные спиной к залу шесть минут. После этого я больше никогда не был на православных олимпиадах и не общался с религиозными девушками. Наверное, они и сами были бы рады никогда со мной не общаться.