слышишь?

я жалею что мало читал,
я жалею, что много пил;
я по жизни всегда искал
легкий путь и не находил.

я жалею забытых мной,
я жалею, что был несмел,
я жалею, что за спиной
я плеваться порою смел.

я жалею, что был неправ,
выбирая всегда не тех.
что поделать - сказался нрав:
человека тянет на грех.

вот и снова: билет, вокзал,
город мой мне теперь не мил;
я по жизни всегда искал
легкий путь, но не находил.

вот — твой стол, твой стул,
твой стон, твоя стынь и сталь.
стержень стана стройного стал сутул.
ты стучишь, как Сталин, пальцами по столу.
говоришь "остынь",
говоришь "отстань".
остаешься каплями по стеклу.

ты — мой дом, мой дым,
Дон Кихот мой и дума дум,
умирающий в амоке молодым.
для тебя от Жоан Маду до Наож Удам —
просчитать ходы
прямо на ходу.
нет, я никому тебя не отдам.

вот — мой стих, мой страх,
мой японский бумажный стерх.
стихли сечи старинные тех, кто стар.
стухли свечи стеаринные тех, кто стёр
из глазниц огонь,
ссыпал прах в ладонь,
а в моих — горит для тебя костёр.

ты — спасённый от
смерти держащий землю кит,
по себе от себя убежавший кот.
твоих братьев скоптил в скоромное китобой.
в семисолнечный скит
отправлялся скот,
как и я отправилась за тобой.

вот — мой теплый бок,
мой пиратский бриг,
пыль эпох и степной ковыль,
все — тебе, тебе, одичавший Брок
и смешная Брик,
все тебе — моя быль,
моя боль —
и Бог.

ничего — себе.
истончи, истопчи, истолчи в ступе,
истолкуй как хочешь смысл этих строк.

ты очень красивая женщина, я не спорю -
профиль точеный, губы, как вишни спелые,
волосы льются чёрной, густой смолою.
ты уникальна.
тебя никогда не подделают.

а я - суррогат, подделка, эрзац, синоним.
так, поиграться и снова вернуть на место.

если начнём бороться, то мы утонем
обе.
так вот,
давай без военных действий?

он тебя помнит.
и он тебя крепко держит
где-то в одной из прочных сердечных камер.
а я что? а я - заполняю пространство между
ладоней его,
когда тот меня обнимает.

да, вы делили раньше постель и курево.
что было - прошло.
и пойми меня, красна дЕвица,
иногда мне так хочется крикнуть, что я люблю его.

но
это так глупо,
что даже самой
не верится.

я тебе — друг твой, я тебе — мир твой!
я — мудак.
я тебе — дым твой, я тебе — мрак твой…
я — наждак.

я тебе — луч твой, я тебе — сон твой.
я — не твой?
значит я — трон твой, сын твой, небо над головой.

я тебе — дом твой, я тебе — свет твой!!!
я — больной.
я тебе — брат твой, врач твой! слышу твоё "не ной! "

я теперь — Бог твой? я теперь — муж твой?
я — пошёл.
я себе глуп, неуклюж, неправеден и смешон.

если в нас еще и останется волшебство,
то растратим его мы попусту - так сложилось,
я умела любить всех так, что летели искры, горели сроки,
а теперь грустны мы и одиноки,
оббиваем медиаторы и пороги -
там поставить печать,
тут прилепить бы роспись.
не квартира-однушка, а мрачный хоспис.
мы пришли сюда умирать.
изживать друг из друга живость,
болью едкой проверять этот мир на вшивость.

и у нас нет ни имени, ни приюта,
корабль тонет, а мы - каюта,
мы закрыты на три замка, поворот ключа,
и вода заставит нас заканчиваться и молчать.
затыкает нам рот словесными оборотами,
позволяя с собой унести хоть что-то и
награждает нас молчанием, как отдушиной.
молчи и слушай, ты
глуп.
просто молчи и слушай.

если в нас останется хоть капля настоящего волшебства,
мы его раздарим тем, кто ни капельки не достоин -
кто бежал от вопросов, проблем и воин,
кто совсем не прекрасно и гармонично устроен.
но бог спокоен.

бог спокоен за нас, ведь мы -
сами стражи своей тюрьмы,
волонтеры своего мрачного хосписа,
ни ответов ни надо нам,
ни вопросов, ведь
мы обречены на молчание и лед по сетчаткой глаза.

Бог нас вычислил сразу,
и теперь изживает нас, как заразу,
выдавливает из под кожи, как желтый гной.

иди вперед, свет мой
я следую за тобой.

самая высшая точка любви- это одни наушники на двоих,
это зазубренное количество ложек сахара в чашке.
это корявый, сочиненный последним циником стих,
в честь кого- то. это ходить по дому в мужской рубашке.

это пальцы в длинных, шелковых волосах,
это"ой, прости, я ничего не трогала, он сам сломался. "
это когда один и тот же человек в объятиях и в мечтах,
это тот, с кем ты никогда б не расстался.

это генеральные уборки по будничным четвергам,
это кино с соленым попкорном на мягком диване.
это "хватит болтать чепуху!" это "я тебя никому не отдам! "
это добровольный визит к твоей своенравной маме.

это то, что ценится на свете больше всего,
это то, что не купишь за горы американских денег.
а недостаток безлимитного счастья сего-
главный пункт в программе всех девичьих истерик.

почему когда ты взрослеешь ты перестаешь любить клубнику, арбузы и шоколад в количестве - чем больше, тем лучше?
звонишь друзьям детства от случая к случаю,
потом обнаруживаешь себя измученным,
изувеченным
каким-то дерьмовым вечером
один на один со страхом остаться один на один с собой.
у разбитого зеркала, с телефонной трубкой в одной руке.
почему когда ты взрослеешь ты перестаешь доверять себе?

ты подгоняешь себя то музыкой, то наркотиками,
впрочем, со временем, музыка становится фоном твоих мучений.
тебя перестают лечить алкоголь, ночные разговоры и даже время,
даже время отказывается тебя лечить.
почему чем дольше ты проживаешь, тем яснее видишь, что тебя легче не вылечить, а убить?

в один момент ты ловишь себя на мысли, ловишь себя на слове, ловишь себя в капкан
всех прологов, эпилогов и предисловий
в побуквенную ловушку заковываешь себя сам.
я должен
мне нужно
так надо
так будет правильнее,
так мне сказали сделать.

а потом ты добиваешь себя желанием все закончить или дурацкой верой.

почему когда ты взрослеешь тебя перестает интересовать -
почему небо, почему мама, почему ветер,
почему происходит что-то на этом свете.
остаются вопросы - зачем? за что? по какому поводу?

в один день ты обнаруживаешь себя весящим на телефонном проводе,

в одну минуту ты ловишь себя на том,
что тебе действительно наплевать, что будет с тобой потом.

______________________________________

всё заключено в цикл, и часто такой длинны, что ты реально думаешь, будто бы путь конечен,
каким-то вечером,
когда умереть легче бы,
когда уже не вставляет торчево,
тишина становится разговорчивой,
темнота становится липкой, смазанной,
жизнь всё также представляется одноразовой,
ты собираешь зеркало будто паззл и
думаешь -

почему я повзрослел и перестал видеть как падают звезды?
Господи, что со мной?
Господи, ты серьёзно?

жизнь продолжается, хочешь ты этого или нет,
даже когда нет ни денег, ни сигарет
и не хватает смелости на билет
до какой-нибудь Вологды, чтобы туда сбежать.
даже когда ты включаешь на кухне свет,
говоришь себе: "жизнь продолжается, " - и идёшь готовить обед
на двоих.
хоть и знаешь, что некого больше ждать.

мне тебя суждено проводить на твою войну,
затворить за тобой, не смотреть тебе больше вслед:
от тебя мне остался лишь свитер в моем шкафу.
шерстяной темно-серый толстый экзоскелет.
береги себя, слышишь? пожалуйста, береги.
пусть рубить не придется гордиевых узлов,
пусть волной Рубикон не коснется твоей ноги,
не увидит Сенатская площадь твоих полков.
пусть не дрогнет рука, не собьется в бою прицел,
не сломается нож. и еще — не сломайся ты.
и пускай для тебя не найдется ни пуль, ни стрел,
ни могилы в степи — бурьяна да лебеды.
просто будь осторожней. пусть будут пути легки,
пусть тебе не придется сжигать за собой мосты,
и пускай никогда не отпустят твоей руки
те, что ближе других и чьих рук не отпустишь ты.
береги себя – слышишь? – ввязавшись в неравный бой,
и не верь, что никто не прикроет твой слабый тыл –
и не верь, что один. знай, что кто-то всегда с тобой,
словно триста спартанцев в ущелье у Фермопил.
да пребудет с тобою Сила. твоя звезда
пусть тебя приведет туда, где теперь твой дом.
просто ты возвращайся — и даже не суть, куда.
ппросто помни: есть разница — на- или со щитом.

не заканчивайся, мой август,
не прекращайся.

как у Ассаи,
под миллиардами звёзд
остаться.

нам подарили господни вина -
морские волны.

как у Земфиры, одной любви на
двоих. огромной.

я буду помнить твои солёные
губы
пьяно.
а ты вяжи мои раны колотые
старательно

на окольцованный белым золотом
безымянный,
на коронованный сотням подданных указательный.

моей любви к тебе море Чёрное,
море вечное

укроет нежно так,
как от холода укрывают.

не был оружием. не был боеприпасом,
никого не любил и не был частичкой стаи.

ей нужен я, поскольку я метастаза -
белая рыба с тонкими плавниками
в море ее отчаянья и сарказма.

и мы чуем друг друга шейными позвонками,
каждой мышцей, прошитой спазмом.