слышишь?

влюбляются не в улыбку, не в родинку у губы
и не в манеру со лба отдувать прядь.
любовь - это не желание слышать голос по ту сторону телефонной трубы,
скорее боязнь его потерять.

это не голод, не холод, а просто тупая тоска,
которую из-под кожи не вытащишь, не вышибешь кулаком.
на первый взгляд даже кажется - она же неглубока,
а на деле засела слишком уж глубоко.

странно - помнить каждое слово, каждое "мне пора".
как глоток долгожданного воздуха после приступа.
в опустевшую память впечатаны тексты песен и набраны номера,
по кусочкам завёрнуты бережно, втиснуты.

вот это и есть любовь, а не божекакиеямочкинащеках.
это словно хлебнул горчащий до жути прополис.
никакие чужие плечи и обещанья сдувать пылинки и носить на руках
мне не заменят твой голос

И это такой позор -
Сам факт твоего существования.
Я бы обнял тебя, но боюсь порезаться
О твои угловатые плечи или, не дай Бог, врезаться
В непонятного цвета взгляд.
Извини за мой возмутительный тон -
Я дерьмо на 50%, остальные 50 - яд.

еще миг назад мир вокруг безнадежно и больно рушился
а сейчас внутри меня от тепла цветы распускаются
быть может в награду за веру,
среди сотен лиц я обнаружила того,
кто ко мне своим сердцем и душой будто к солнцу тянется

с ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще;

она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.

он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически;

его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.

он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его;

его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.

он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания.

она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно.

даже больше, осознавая свое бесправие.

они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.

ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»;

она старше его и тоже почти красивая. только безнадежная.

она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала.

она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. перестиховала.

я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба;

у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба.

зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод.

а вот тут, гляди, - родилось живое. щурится. улыбается. узнает.

он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится.

он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.

она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая».

он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.

и какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота

– остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.

надо посуду вымыть, а тянет разбить.
это отчаянье, Господи, а не лень.

мне укрывать тебя от беды крыльями (с) брошенных лебедей
мне одинокостью робость править, мне ночевать неизвестно где
думать - я без тебя умру. думать - я без тебя в беде
вся растаскана злыми ртами чужих людей
не умею себя беречь. мои голые мысли
чернее твоих одежд,

сколько можно скулить да в отчаянье смертном каяться
помолись за меня тихонечко
я безбожница, мне без тебя
не справиться.

Мир лежит ошмётками на блюде,
Как фрагменты крысы в колбасе,
Я люблю смотреть, как гибнут люди,
И надеюсь, что они погибнут все.

моя неназванная невеста.

девочка.покажи мне больное место.

я приложу туда руку.

которой я гладил воду Волги.

поцелуй на ночь окажется очень долгим.

чтоб я успел перелить в тебя всё своё море нежности.

отучить тебя делать глупости.

убить твоё «отпусти».

рассыпаться по полу для тебя бусами.

самому расчёсывать твои мокрые русые.

глазами/руками/губами.

помнить линии твоего тела.

всецело.

только бы ты не болела.

не мной.

мои предчувствия меня никогда не обманывали. нет в мире человека, над которым прошедшее приобретало бы такую власть, как надо мной: всякое напоминание о минувшей печали или радости болезненно ударяет в мою душу и извлекает из неё всё те же звуки; я глупо создан: ничего не забываю, ничего.

Кто может обрести себя, вернувшись из такого абсолютного одиночества, о котором самому себе и то не расскажешь, когда приходится запихивать себя в кино, или в бордель, или в гости к друзьям, или в какую-нибудь захватывающую профессию, или в брак, - по крайней мере будешь один-среди-прочих? И вот парадокс: вершина одиночества ведет к вершине заурядности, к тому, что общество другого - лишь великая иллюзия, человек всегда одинок в этом зале, где есть только отражения в зеркалах и отголоски.

Тебя ведет ум, скованный страхом. Не думай о том, что из всего этого выйдет. Просто будь здесь и действуй тотально. Не рассчитывай. Человек, окутанный страхом, всегда что-то подсчитывает, планирует, устраивает, всегда принимает меры предосторожности. И на это растрачивается вся его жизнь.

мама, я отрастила волосы ниже плеч.
но никто в них не запускает пальцы.
и никто не станет меня беречь.
мама, я чемпион одиночных танцев,
гений невстреч

мне приходится ставить прочерк
потому как

любовь имеет
минимум запятых
при полном отсутствии
точек