Liberate Love- Change Rules!

Я слышу чаек на причале, заходящее солнце слепит мне глаза, и я чувствую себя самой одинокой на свете. Я чувствую себя покинутой. Я прикрываю лицо ладонью и позволяю тёплым лучам вложить свою руку в мои пальцы и коснуться лица. Я закрываю глаза и позволяю тёплому ветру касаться моих губ, в надежде что он вернёт этот украденный поцелуй тому, кому он истинно предназначался. Я зарываю пальцы в песок, и позволяю прохладным волнам прибоя касаться их. И каждый раз ощущая эту вырывающую из забвения прохладу, я вспоминаю то, чего у меня нет. И в миг этот мне хочется уснуть на дне океана, под многотонной толщей воды. И всплыть лишь ночью, чтобы сердце моё, покрытое планктоном освещало путь заблудшим морякам. И выполнив эту светлую миссию, вырвалось из груди и поднялось к самому небосводу, рассыпавшись на тысячи звёзд. И в миг, когда они достигнут земли, пусть превратятся в мириады светлячков и летят к каждому дому, в котором нет любви.

Дорогой друг, я наконец выкроила несколько чаосв наедине с собой, и могу написать тебе. Какое облегчение. (Вздохнула)

Как всегда, самое сложное начать. Но я постараюсь сократить наше драгоценное время.

Здесь всю неделю льёт дождь. Впервые он меня огорчает, кажется унылым и жестоким. Я пытаюсь писать, каждый день, хоть несколько часов, но мне всё кажется неживым и бесполым. Понимаешь, не хватает огня, чувства. Музыкант, должна отдать ему должное старается меня развеселить. «Надеюсь мне не придётся становиться Джоан Волмер, чтобы ты начала писать?!»-А, я отшучиваюсь, что при желании убила бы его, без необходимости перекладывать ответственность на алкоголь и яблоко. Если быть искренней, я бы не хотела испытывать сильных потрясений в последнее время. Я к ним не готова. Даже временной пласт не очертился с прошлого раза.

Что-то в моей голове не даёт мне покоя. Меня терзают страхи, глубинные. Он говорит, что я сплю беспокойно, всё время вздрагиваю и скулю. Мне не по душе, что мои страхи передаются ему, поэтому в последнее время я настаиваю на отдельной комнате. Я вижу, что его это настораживает, но так лучше. Представляю, что он думает. Наши отношения всегда претендовали на странность и алогичность. Однажды, возможно мы закончим, как те кто начинает с любви, а заканчивает ненавистью. Однажды то что мы любили друг в друге болезненно возненавидим. Нас будет раздражать глупость, и мудрость будет нестерпима. И однажды мы исполнимся ненависти, такой густоты, что её можно будет использовать на линии фронта. И всё, что мы вспомним друг о друге будет- боль. Мне бы не хотелось этого увидеть.

Мы часто говорим о клубе «27». Мне всегда казалось романтичным, сгореть на пике своего величия. Как звёзды, не те что забывают через неделю. Я говорю о тех, что угасли миллионы лет назад, но всё ещё способны восхищать нас.

Он же не слишком радушно воспринимал смерть в разгар своего становления. Хотя, должна признать он больше обличает это в непринуждённый тон, нежели действительно верит что это глупость.

Да, и наверняка никто из нас не станет капать лсд друг другу в глаза. Это к тому что Моррисон не может не вдохновлять. Каким бы притягательным не был этот опыт, сейчас мы можем позволить себе лишь кофе.

Раньше люди испытывали настоящие эмоции, не прикрывая их за тяжёлыми формами психических отклонений. Не считая кислотного теста конечно, но там и обстоятельства способствовали. Люди с трудом позволяли себе депрессии, а мы с фанатизмом окунаемся в жалость к себе, перекладываем ответственность на всё и всех. Мы не сознаёмся, что жестоки, или исполнены презрения и ненависти, чувствуем боль или желаем больше любви, внимания и заботы. Нам легче назвать это социопатией или гипатимной психопатией, различными формами личностных расстройств, только бы избавиться от ответственности нежели признать свою слабость. Да и кто готов признаться, что является плохим человеком. Все мы предпочитаем врать себе, что мы хорошие актёры, писатели, музыканты, философы, учёные, но никогда не признаём, что люди мы не самые приятные.

Чем дольше я обдумываю всё это, тем яснее что злость, которую я временами ощущаю, не связана с обществом и его требованиями. Меня не расстраивает, что я не достигла требуемых ими идеалов. Однако, меня убивает, что я не в полной мере отвечаю собственным. Это самое большое разочарование, поэтому так трудно открыть глаза.

Знаешь, я вдруг вспомнила нашу с ним первую встречу. Она словно была засвечена, как мечты в кинематографе. Но важно другое, мы простились и я села в поезд. В ушах моих звучал мучительный, горестный голос Лоретты, обращённый к отцу, в надежде, что он почувствует силу её любви к Ринуччо. Я не сразу заметила, как по щекам моим струятся слёзы. Оставшийся путь я прошла пешком, мне нужно было разобраться в том, что произошло. Мне вдруг стало ясно, что дело не в трюизме восхищения арией. Это было чувство страха. Я знала, что эта встреча всё изменит, я чувствовала, что потеряю нечто важное. И с этих пор ничего уже не будет, как прежде. Я плакала, как ребёнок, потому что знала, что полюблю его. Со временем у меня появилась привычка врываться в его жизнь, а ведь мы были посторонними. Тишину создаваемую им, я заносила в тетрадь. И сейчас, друг мой, я не стремлюсь создать его копию в твоём воображении, скорее художественное воплощение. Ведь копии оживают со смертью оригинала.

Мой друг! Сегодня к нам заходил старый Яков. Затем лишь, чтобы убедиться, что мы присоединимся к нему в старом пабе, за углом. Отказать ему ни у него, ни у меня сил не было. Кроме того, наше состояние едва ли предвещало оттепель, и тесное соседство тому не способствовало. Оттого мы и ухватились за неожиданное вовлечение. Надеялась я лишь на то, что “Лафройг” нам не развяжет языки. У выхода он бросил мне ненарочито: “Постарайся держать при себе идеологию философа-отшельника. Публика этого не оценит, а если уж совсем невтерпёж, ты знаешь кто может твои взгляды разделить”.

Это было жестоко, но вполне ожидаемо. И я признаться от тонкой колкости не удержалась: “Я смотрю, ты прогрессируешь в стремлении быть частью коллективной извилины”. Я не нашлась что более добавить, да и он не спешил. Всё это пахло падалью и цеанидом, да дурно, что еще сказать.

Я не смотрела на него, что-то подсказывало мне, что предпочтительнее сейчас держаться подальше. До приютившейся меж узких улочек «вересковой пустоши» мы шли в тишине, оставляющей непрозрачный шлейф раздражения и злости.

Отчего-то мне захотелось домой, к себе. Прошло по меньшей мере несколько недель с тех пор как я там появлялась. В паб я пришла лишь за тем, чтобы попрощаться с Яковом. Было бы невежливо проигнорировать его приглашение.

В заведении было шумно, как никогда. И шагу не ступить, чтобы не наткнуться на чьё-то разгорячённое от алкоголя и разогнавшихся мыслей тело. Яков стоял облокотившись о стойку рядом с музыкантом. Они что-то живо обсуждали, не обделяя вниманием бокалы. Я старалась держаться на расстоянии. Более свободным мне показалось место у восточной колонны. Яков посмотрел на меня как-то понимающе и подошёл.

— Ты не собираешься к нам присоединиться, верно?

— Я бы рада, но сейчас не лучшее время.

— Отчего же? Ты ведь знаешь, что не бывает подходящего времени. Есть только упущенное, потерянное или же еще не обретённое.

— Знаю, но…

— Так не беги.

— Что он тебе сказал?

— Ничего.

— Да, верно. Он не такой, не стал бы. И это одно из качеств, которое меня восхищает.

Губы Якова едва тронула улыбка.

— Не знаю, что с вами, да и ни к чему это. Не мне в пору раскидываться советами. Он словно почувствовал замешательство и недоверие с моей стороны, и поспешил добавить.

—Не возражай, ты не знаешь, но я делал многое, чем не пристало гордиться. И всё же один совет я в праве выудить из рукава. Все мы, время от времени, в силу обстоятельств или по собственной слабости совершаем то, чем не можем гордиться. Это так по-человечески, и естественно. Но нужно постараться сократить это число. Твой музыкант с вдохновляющей одержимостью рассказывал мне о кино. Вот только я его не люблю, и в кино не хожу. Я уже давно перестал гоняться за временем, потому мне это и не нужно. Ваше поколение любит наблюдать за жизнью, но не чувствует её живой пульс. Вам нравится подменять настоящие чувства и переживания экранными. Две тысячи метров плёнки, полтора часа экранного времени, позволяют вам сбежать от самих себя. А это милая моя, воровство.

Признаться, мне нравятся немногие люди. Но вы, оба, я знаю достаточно умные, чтобы избежать ненужных разочарований.

Это был самый необычный и приятный разговор. И что-то подсказывало мне, что его нужно было заслужить.

Как много изменилось с нашей последней встречи. Конечно я не могла отрицать, что всё ещё люблю его, но я больше не была влюблена в него. Есть разница. Когда ты влюблён, очарован объектом вызвавшим столь глубинные чувства, не замечаешь ничего вокруг. Даже людей не замечаешь.

Сердцевина моего путешествия выпала на Колумбию, с её безумными пляжами и жадным солнцем. Ребята, которых мы подобрали, затащили нас на один из отдалённых пляжей, где местных жителей было куда больше, нежели туристов. Вечерами они устраивали безумные танцы, а танец как известно у них в крови. Мне довелось побывать на одной из таких вечеринок. Люди здесь чувствовали музыку, тела их словно наэлектризованные, поддаваясь мощнейшим, глубинным, животным импульсам, источали фантасмагорическую энергию, их тело выталкивало душу к бескрайним просторам вселенной. Это и было искусством, но они не учились ему, а были благословлены этим магическим даром от природы.

Я пыталась принять, впитать, испить эту светлую энергетику, чтобы оторваться от самой себя, оттолкнуться как следует и кинуться в этот заряженный океан, позволить ему поглотить себя без остатка. Но чувство это длилось недолго. Я смотрела на своих недавно обретённых приятелей, они кружились, отстукивали ритм своего сердца. Мне было приятно наблюдать за их лёгкостью и весельем, но я не могла расслабиться подобно им. Я всё ещё искала уединения, тоска меня никак не отпускала. Сидя у самой кромки воды, в местечке затерянном где-то между Карибским морем и тихим океаном, подтянув колени к подбородку, обхватив в ночи Южных широт, продрогшие плечи, я смотрела куда-то в бескрайние глубины и думала о том, что оставила позади. Я словно нелегально провезла своё сердце, чтобы уберечь его от холода. Но с каждым днём я убеждалась…куда бы ни завела меня судьба, как далеко не закинула, пусть даже на самые дальние Маркизские острова, тоска будет всюду следовать за мной, наступая на пятки, хватая за горло. Она была внутри и так прочно приросла к моему сердцу, что избавится от неё можно было лишь выцарапав его. Я смотрела на экран телефона, словно мысли мои, могли заставить его позвонить, сказать что он тоскует по мне, но экран по-прежнему был чёрнее южной ночи.

От мыслей о том, кого я оставила за океаном меня вывел один из ребят, которого мы подобрали. Я не смотрела на него, но он заговорил:"Я совсем тебя не знаю, но знаю, что мы сейчас в одном из самых красивых мест, а ты этого совсем не замечаешь. Посмотри вокруг". Я знала, что он прав, и мне стоило больших усилий перебороть себя и согласиться потанцевать с ним. Не знаю, как это произошло, но мы протанцевали всю ночь. Впервые за долгое время мне было по-настоящему весело. Я не выжимала из себя жалкое подобие улыбки, чтобы не отравлять настроение окружающим. Казалось, я вновь обрела себя. Остаток ночи мы проговорили обо всём на свете.

Он был писателем, также, как и я, мечтавшим написать о чём-то настоящем, о путешествиях, долине редких бальзовых деревьев, раскинувшейся близ Анд, о людях чьи лица напоминали карту земли, о том как можно обрести надежду на мысе Доброй надежды, о длинноухих племенах Полинезии, бродягах пустынной дороги, о божественной музыке лесов Лимы, о попытке заглянуть в сердце земли с величественной Рораймы, впустить в себя духов древних инков, устраивая ритуальные пляски в Мачу-Пикчу и позволить старому индейцу с глазами, отражающими всю печаль этого мира, раскалёнными, источающими благодатное тепло, заглянуть в самое сердце. Разбудить его. Пройти предназначённую свыше хиджру и вернуться обновлённым.

Мы говорили. Мы пели. И тела наши бесшумно, едва ощутимо, овивали крепкие ветви кармической силы.

Мы договорились, каждый день выбирать себе новое имя, не обсуждать дважды то, о чём говорили…представлять, что каждое новое имя- это новый знакомый, с которым можно говорить взахлёб и прощаться поутру, не испытывая грусти.

Я не говорила с ним о музыканте, это было слишком личным. Думая о том, что я испытывала к нему всё это время, я никак не могла сформулировать чем именно всё это было. Но разгребая плоды своих бессонных ночей, я выудила мысль великого русского философа, которым я безмерно восхищалась: "Любовь всегда нелегальна. Легальная любовь есть умершая любовь. Легальность существует лишь для обыденности. Любовь же выходит из обыденности. Любовь как бы универсальная энергия жизни, обладает способностью превращать злые страсти в страсти творческие."

Вдали от него, от нашего эскапизма, я вдруг осознала, что хочу быть любимой. Хочу приносить радость и пользу, менять свои горизонты, ощущать тепло поддержки, впустить в свою жизнь людей, перестать упиваться борьбой прошлых лет и принять участие в настоящей, сродниться, с глаголом сопротивляться, показать все светлые восходы души своей и не бояться любви, жизни не бояться.

Неужели подобно "маленькому Будде", человек должен встретить болезнь, старость и смерть, чтобы пробудиться и начать судорожно хватать воздух жизни?!

Крышу театра словно выжимали вручную. Несмотря на дрожь мы говорили, временами переходя на крик, и стены дома искусной лжи, дрожали с нами в унисон. Так много воды утекло, с нашей последней встречи. Хоть мы и отпустили все обиды, этот разговор мы должны были друг другу. Обиды…К чему они?! Мы знали, что единственным их даром будет пустота. Кроме того, я прошла все этапы: интерес, увлечённость, влюблённость, любовь, стыд, страдание, депрессию, разочарование, обиду, принятие и должна признаться, ни плохое, ни хорошее отношение, не приносили мне облегчения или удовлетворения. Всё же моё отношение было скорее хорошим, нежели плохим. Я знала что, в любой ситуации главное остаться человеком и никого не обидеть, не сделать в ущерб себе и другим, не утратить благородства, о котором я вечно твержу. Из того, что грозило меня погубить, мне удалось выбраться и, если раньше это требовало усилий воли, то теперь, представляло собой естественный ход событий.

Спустя несколько минут, мне стало совершенно ясно, что жизнь его, как и моя представляла хаос. Но я и подумать не могла, как сильно его трясло.

" Ты бросила меня, одного, со всем этим кошмаром. Чёрт тебя дери, я бы с ним даже не познакомился, если бы тебе не захотелось поговорить. Мне это было ненужно. А теперь, я никогда не забуду, как снимал его с петли, понимаешь?! Мне было бы безразлично, но ведь тебе всё надо. Ты вдруг захотела подружиться с ним. Говорила, что нельзя сродниться с домом, не сблизившись, хоть с одним его жителем. А я, я разгребал весь этот хлам, обрушившийся на меня, по твоей милости. Спустя неделю, после твоего ухода, я старался не покидать квартиру, думал возможно ты вернёшься. Но тебя всё не было. И однажды вечером, я почувствовал как жуткий, едкий запах заполняет всё вокруг. Ночь я провёл за работой и хотел было уснуть, ну эта дикая вонь не давала мне покоя. Решив, что со сном мне отношений не наладить, я спустился вниз, чтобы проветрить голову и купить бутылку виски в помощь.. Дойдя до соседней улицы, я будто завороженный взглянул на дом. В окне второго этажа свет был приглушённым, отбрасывая странные тени на стены. Мне не понравилось то, как они пошатывались, словно толстые ветви ядовитого плюща, карабкались то вверх, то вниз. Во мне поселилось странное чувство, что я должен вернуться. Я был уже у двери, когда понял, что пахнет из соседней квартиры. Вспомнив про ключ, я решил проверить всё ли в порядке, подумал ты бы непременно так поступила. Но знал, точнее чувствовал, что это не так. И когда я вошёл…никогда не забуду этого. Уж не знаю, что было у него на уме, но кругом был страшный хаос. Единственное, что он делал с завидной аккуратностью и постоянством- вёл дневники. Я не стал их читать, полиция забрала всё, чтобы было за что зацепиться. Не помню, сколько просидел у двери, пока прошла тошнота и я смог их вызвать. К ноге моей прицепился клочок бумаги, мне казалось запись была сделано недавно, наспех. "Все наши победы напрасны, если не с кем их отпраздновать". Подумать только, какая ирония. Это как раз то, о чём ты так долго говорила"