снимаю порчу, лечу запои. и avon

Я думаю, что если что-то может тебя отвлечь, то вот тебе красная цена.. Ты знаешь, что мне Милош сказал - это была как бы одна из главных ремарок, - я только что приехал в Штаты, жил в Анн-Арборе, а он узнал, что я его переводить собирался. И он мне присылает письмо, где пишет следующее: "Дорогой Бродский, я слышал, что вы меня переводите. Я знаю, что вы переводили Галчинского, и хочу вам сказать, что я не Галчинский… И ещё одно я хочу вам сказать: я прекрасно понимаю, что вы, оказавшись вне стен отечества, обуреваемы всякими страхами, что вы будете не в состоянии продолжать писать стихи. И если это произойдет, то ничего страшного - я видел, что здесь с людьми происходит… И если вы не сможете, то это ваша красная цена, это означает, что вы можете работать только у себя дома и это и есть то, чего вы стоите …"

И.. я, Люба, не маятник. Раскачиваться туда-обратно. Просто человек двигается только в одну сторону, Люба. И только. И только - от . От места, от той мысли, которая приходит в голову, от самого себя. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Это моя старая шутка - что на место преступления преступнику ещё имеет смысл возвращаться, но на место любви возвращаться бессмысленно. Там ничего не зарыто, кроме собаки.

эти айфоны, они, блядь, помнят все. и если бы не его память, то и моя бы уже давно потускнела.

завтра меня не будет. одно место в зале будет пустовать, звонко напоминая тебе обо мне, и я знаю, что ты это поймешь, что это я все ещё наивно оставляю следы после себя. но серьезно, как бы там не было, удачи тебе, слышишь? и ты прости меня. "ты прости меня, мой ангел, что хранил меня напрасно".

меняйся, жизнь. меняйся хоть извне

на дансинги, на оперу, на воды;

заутреней - на колокол по мне;

безумием - на платную свободу.

ну? говори. это открытая запись.

Лучше не думать, о том, что дальше, Мы все в центрифуге лжи и фальши, Белки в колесах ломают лапки, И тело, и дух давно хуже тряпки Черви сомнения точат душу, Когда ж наконец я уже не струшу И выберу правильную взрывчатку, Себя дотла, чтоб без отпечатков Мы вырваны с корнем, иль догниваем, На этой планете нет места и края Где можно бы было зализывать раны, Слезы отравят частицей урана

когда он ищет сигарету в пачке, на безымянном тусклое кольцо внезапно преломляет двести ватт, и мой хрусталик вспышки не выносит; я жмурюсь - и тогда он произносит, глотая дым при этом - "виноват".

а ведь из меня получился бы отличный рокер.

не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло. что интересней на свете стены и стула? зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером таким же, каким ты был, тем более -- изувеченным?

ребенок мой осень, ты плачешь? то пляшет мой ткацкий станок. я тку твое серое платье, и город свернулся у ног. ребенок седой и горбатый, твоя мне мерещится мощь – по крышам и стеклам Арбата с налета ударивший дождь. мой ранний, мой слабый ребенок, твой плач вырастает впотьмах. но сколько их, непогребенных детей моих, в сонных домах! теперь мне осталось одно лишь седое, как дождь, ремесло. но ты ведь не враг. Ты позволишь, чтоб это мученье росло, чтоб наше прощанье окрепло, кренясь на великом ветру, пока я соленого пепла и пены со рта не сотру.

есть такая музыка, которую слушать надо только в наушниках

..с ним теперь другое небо.
и ступает ангел следом незнакомый и чужой..

ещё не ложилась.

концерт бритни;

танцы+самбука в ферме и культурная программа "вспомни молодость" в солянке под утро;

альмадовар в 7 утра;

съемка.

Ты - ад, ты - дьявол, ты же и спасение,
Щека родная, горький антидепрессант,
Слезами сдавленного горла хрипы-искупление,
Сквозь расстояние услышать любящего сердца зов талант,
Ты - плачущее небо, ураган эмоций,
Ты - нежный ветер, шепчущий "люблю",
Ты - сбивчивость дыхания и жажда больших порций,
Манящая картина jamais-vu.

Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек…
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?

Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.