Невидимая эротика

Долго не сидела здесь, потому что все было предельно хорошо. Первый собрался в Москву, а я типа жена декабриста. Я поплакала денек, а потом прямо спросила у N, куда он собирается после диплома. И надо же - в Москву. И снова пошли наши самые счастливые дни. Мы все время были втроём, и я знала, что так и будет, что в будущем мы точно так же рядом. А недавно N написал, что полюбил другой город и хочет там остаться. И все на глазах теряет краски. И не сложилось бы у нас с Москвой - были бы ещё какие-то шансы утащить Первого за N, но сегодня его позвали на повторное собеседование в московскую компанию, и судя по всему его возьмут. И буду я до лета жить без Первого, а потом без N. Без устали рыдаю три дня, Первый в панике, ничего понять не может. Приходится сваливать на волнение и пмс. Ну вот как сказать человеку, что не уверена в том, что моё счастье будет именно рядом с ним и что я рыдаю вовсе не из-за гормонов, а из-за мысли о полутора тысячах километров, которые будут отделять меня от другого мужчины? Взрослая тётка, и такое развела.

Три часа ночи перед мучительным рабочим днём - самое время чтобы с телефона под одеялом писать признания в блог, который все равно никто не читает. Я здесь не для сублимации, как могло бы показаться с первого взгляда. Я здесь потому, что мои чувства не одобряет большинство моих друзей и знакомых, а я неисправимый экстраверт и мне необходимо говорить о них. Однажды на первом курсе мне нравилась девочка, и я чувствовала себя похоже. Страх за будущее, отсутствие возможности поделиться, почти нулевая вероятность взаимности. Сейчас я нахожусь в серьёзных отношениях. Первый закончил университет, стоит на пороге взрослой жизни, а я в глазах общества уже его жена. Никто не представляет, что может сложиться иначе. Сейчас в нашей жизни знаковый момент, мы должны понять, где хотим жить и как хотим жить. Но моя голова занята другим. Ах, если бы только голова… N тучный, практически некрасивый, с вздернутым носом, смеётся как наркоман. Когда я вижу его в реальности, он прекрасней всех британских мужчин. Я счастливая будущая жена - при Первом я могу обнять N и прижаться к нему на целую минуту, как к большому плюшевому медведю. Мне можно даже мурлыкать в такие моменты. И мне всегда ужасно хочется увидеть выражение его лица, когда я его обнимаю. Я пытаюсь наладить с ним тесное доверительное общение, но никак не получается. Поэтому я вижу его только со стороны, только такого восхитительного, без человеческих пороков и без занудства. Я вижу только бесконечный источник прекрасного настроения. Я не знаю, как о нем не думать.

Чей-то парень был с Кем-то, когда я всретила его впервые. Я и сама была с Первым, но он вел себя далеко не так, как полагаается в таких ситуациях. К счастью, Чьего-то парня хватило на двоих. Он источал какой-то почти христианский свет. Каждое слово, которое он говорил в мой адрес, отзывалось в моем мозгу восторженным "ААААА!", потому что это было моё слово, которое я просто не успела сказать. Когда я встречаю таких людей, я или ревную свои мысли, или беспощадно влюбляюсь. Чей-то парень очень, очень красивый, так что не сомневайтесь.

Он из тех, кто не то чтобы мне не нужен. Несколько месяцев сексуальное напряжение между нами передавалось даже через глобальную сеть. В один тоскливый день он, не без помощи Кого-то, справился с этим. Я - нет.

Мы не виделись полгода, после чего судьба сложилась так, что нам пришлось встретиться по делу. Я была с подругой, на машине, очевидно более мобильна, чем он, так что дела решались прямо у ворот его дома.

Он отдал мне коричневый бумажный пакет, сделал несколько необходимых комментариев.

В моем воображении он спросил меня, как я там жила, пока не общались. Как я жила? Каждый день подавляя то, что ты мне оставил.

Но я не говорю этого даже в своей чудесной картинке. Я отвечаю, что все отлично. Он весел и фамильярен, зовет пить чай, а то что ж мы мерзнем на улице. Конечно подруге нужно срочно куда-то ехать. Я без проблем вызову такси, да и не понадобится, я ведь успею на общественный транспорт, успею же?

Только в его квартире у меня внутри начинает больно щемить от того, что я не сказала на улице. Подавляла, подавляю и буду подавлять. Меня часто тянет рыдать от совершенно нелепых вещей, и пока он возится с френч-прессом, пока я наблюдаю за еле заметными движениями его спины, я всячески пытаюсь выбрать такой ракурс, чтобы краснеющий нос прятался в тени.

Он подходит и давит на самое боьлное. Просит подсесть поближе - не видел меня тысячу жизней.

Я не из тех девушек, которым идут затуманенные слезами глаза и трогательные алые пятнышки на кончике носа. Но и он не из тех парней, которым нравятся обычные девушки.

Он знает причины, он знает обо всем, что происходит со мной в эту минуту и не раз происходило за это время. Он делает самое жестокое, что может сделать в этой ситуации. Чей-то парень садится на пол и обнимает мои колени.

Его лицо в разы горячей, чем френ-пресс, который он оставил минуту назад. Он крепко-крепко прижимает его к моим стиснутым ногам и говорит что-то, что совершенно невозможно расслышать, но я знаю, что это. Это лживая исповедь о том, что он ничего не забыл, что он мечтал и думал обо мне все это время. Я знаю, что он не вспомнил меня ни разу, но момент просто не дает мне плакать дальше. Мое лицо так же горит. Любая влага на нем высыхает за доли секунды.

Чей-то парень выглядит недотрогой - большие наивные глаза, слегка раздутые губы, светло-русые волосы с намечающимися кудряшками. Но он невероятно опытный.

Я слишком устала, и он - идеальный партнер для такого состояния. Оторвавшись от моих коленей и мгновенно правильно интерпретировав мой просохший взгляд, он одним движением переводи меня в горизонтальное положение и не дает даже приподняться на локтях.

Его движения тоже похожи на танец, но он танцует не один. Он танцует вокруг меня и в мою честь. Он медленно и настойчиво проводит ладонью вверх по моему животу, не задевая ни одной эрогенной зоны, но сразу заставляя меня поскуливать от удовольствия. Он доволен собой, и эта уверенность вместе с его так и не потухшим светом лишают меня воли. Я так стараюсь прогнуться, подсказать ему, где должна оказаться его рука, но он делает все так, как делает, не обращая внимания на мои потуги. Он дразнится, все время оказывает в сантиметре от очагов возгорания и легко сбегает, разогревает меня ожиданием, как делал это те полгода, когда молчал и делал вид, что меня не существует. Сейчас он молчит и делает вид, что существую только я. Нам не нужно время, чтобы раздеться. Мы не делаем особого ритуала из взаимного стягивания футболок - мы оказываемся обнаженными сами собой. Одежда - бессмысленная формальность.

Мне приходися вцепиться в спинку кровати, откинув руки назад, остаться совершенно беззащитной и безынициативной - на любую мою попытку проявить себя он реагирует растягиванием ожидания. "Ты ошиблась? Ничего страшного, давай попробуем сначала. Я проведу рукой вот так, чтобы ты взвыла от желания, но не могла его удовлетворить". Я лежу и думаю одну мантру: пожалуйста, начни, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста….

Кажется, если бы его руки оставляли следы, мое тело было бы покрыто ими почти полностью, за исключением тех мест, к которым уже достаточно просто прикоснуться, чтобы вызвать бесконечную волну электрического удовольствия. Но он продолжает тянуть.

Я не знаю, что в этот момент отражается на моем лице. Если перевести мое физическое состояние в сферу эмоций, это было что-то сродни начинающейся влюбленности. Максимальное количество искр и феерверков, но полная неопределенность - не знаешь даже примерно, что чувствует к тебе тот, кто эти феерверки зажег.

Я не знаю, чем все закончится, но дать такому восхитительному, почти деструктивному возбуждению просто угаснуть нельзя. Я снова теряю контроль над руками, снова пытаюсь направить его, дать понять, что я на грани. Он ласково перехватывае мои руки и так же ласково прикручивает их футболкой к спинке кровати. Если он начнет заново, я сгорю.

Сквозь самое потрясающее мучение в моей жизни я чувствую, как его руки оказываются на моей груди. Он знает самые чувствительные точки, и впервые за этот бесконечно долгий вечер он прикасается к ним. Я снова скулю, но возбуждение немного спадает. Это почти обидно - скопить в себе такое желание и удовлетворять его постепенно. Я хочу, чтобы все произошло одним большим ударом.

Он как будто понимает, что я немного разочарована, и начинает ладонями рисовать на моем животе какие-то непонятные узоры, снова раздразнивая меня, заставляя желать только чтобы он продолжил, чтобы пошел дальше, ниже, чтобы больше не терзал меня.

И он идет. Он начинает не так, как другие. Он входит в меня руками, вырывает из реальности, мне абсолютно нечем дышать, потому что легкие уже полны воздухом. Я забываю выдохнуть и помню только ритм, в котором должна двигаться. Я знаю, что он мог бы справиться сам, но я хочу большего, я хочу, чтоб мы оба выложились на полную. Он не замедляется и не останавливается до тех пор, пока я не сбиваюсь с такта, пока мое тело, едва ли не левитирующее над кроватью, не начинает вибрировать, пока я не начинаю непроизвольно называть его имя, шепотом, скволь зубы, пока я не скулю в последний раз и не падаю, опустошенная. Вербальнвми средствами невозможно описать то, что я ощущаю. Это не электричество, как бывает обычно, и длится это не несколько секунд. Это не тривиальный оргазм. Для этого нужно отдельное имя. Я еще раз называю это имя сквозь зубы.

Но у меня все так же нет власти. Он не дает мне остыть, не дает осмыслить, насладиться, запомнить, позавидовать самой себе. Он все еще владеет ситуацией - я сама не умею так управлять своим телом, как он. Одим незаметным движением он задает нужный угол и наступает момент для его наслаждения. Он освобождает мои руки, но я как будто только что родилась, я не знаю, что с ними делать. Осознание происходящего восстанавливается, и я делаю то, что мечтала сделать все это время - запускаю руки в его восхитительные пышные волосы. В ответ он движется резче, быстрее, прижимается ко мне всем телом, кусает за сосок, и чувствуя ответную волну удовольствия, оставляет целую цепочку из легких укусов, тянущуюся к шее.

Он достигает оргазма примерно через полчаса. За это время я успеваю испытать то, что могло бы оправдать и десяток лет разлуки.

Но он отдает мне коричневый бумажный пакет и делает несколько необходимых комментариев.

Мы с подругой торопимся, рада была тебя увидеть.

Осторожный Серый Лис трудится на благо родины и нашего предприятия вместе с моим дядюшкой. Конечно, в глобальных масштабах мы трудимся все вместе, но эти двое сидят в двух метрах друг от друга и самозабвенно копаются в проводках с 9 до 18:00. Я не знаю, как меня занесло в это странное место. Я знаю, что у Осторожного Серого Лиса острые уши.

Все мои встречи на работе начинаются с того, что дядюшка непроизвольно всячески расхваливает меня перед молодыми одинокими коллегами. И я с тех же 9 до тех же 18:00 ношу поверх офисной блузки большое розовое облако добродетелей, талантов и неприкосновенного вожделения.

А чем же еще можно выманить из норки опасливого хищника?

Однажды я зацепила его хвостом своего облака.

Это было на каком-то уже забытом корпоративе в каком-то достаточно темном кафе. Достаточно темном для того, чтобы предельно малое количество алкоголя заставило его осмелеть до уровня физического контакта. Он пригласил окончательно охмелевшую меня на танец и 80% моего сознания отключились под действием микса из 5 видов алкоголя. Но 20% помнят электрические тактильные ощущения от того, что к телу, этим 20% принадлежащему, прижималось другое тело, слишком давно не прикасавшееся к женщине.

На частных преприятиях слухи расходятся быстро - я знала, что его бросила жена и что он был безутешен и одинок.

На частных предприятих сложно подолгу не сталкиваться с кем-то, но мы с Осторожным Серым Лисом успешно справлялись после того вечера. Не специально, ни в коем случае. Просто он вернулся в норку, а я в свое облако.

Когда мы все же сталкиваемся в коридорах, в моих мыслях он всегда восторженный и как будто трусливо осторожный. В то время, как он кивает мне и отправляется дальше по коридору, мое подсознание подпускает его подсознание к моему уху - это наш маленький фетиш и секрет. Он весь вытягивается, лишь бы стоять подальше от меня, но губами дотянутьсядо мочки и легко прикусить ее. Так мы зависаем внутри моей головы на несколько секунд, после чего мне приходится самой инициировать действие. Я тяну его за футболку, что само по себе не так просто, как кажется - приходиться добираться до нее сквозь толстый чуть длинноватый для его комплекции свитер. Но это важно - чем ближе тело к телу, тем смелей становятся его звериные укусы. Звериные не в плане ярости и страсти - он как будто опасливо пробует, можно ли есть то, что протягивает ему открытая человеческая ладонь.

Он никогда не торопится избавляться от одежды. Сказываются комплексы или страх того, что кто-нибудь из коллег увидит отражение происходящего в моих предельно невозмутимых глазах - не знаю. Но это всегда можно использовать на благо - чем активней я начинаю стаскивать с него слои шерсти и хлопка, тем сильней и настойчивей он пытается отвлечь меня от этого ох какого небезопасного занятия ласками и укусами.

Особое искусство - раздевать его и аккуратно вести в сторону моего кабинета. Я работаю не одна, но коллега взяла самый уместный на свете отгул, оставив меня единоличной правительницей двух офисных и одного прекрасного уютного и мягкого кресла. В обычные дни мы боремся за него во время чаепития, но сейчас у меня только один враг - затейливая пряжка ремня.

Я опытный генерал, и враг сдает позиции, предлагая мне мир без аннексий и котрибуций, почти сразу после последнего поворота ключа. Он падает в кресло и смотрит на меня так же, как каждый раз, когда я встречаю его и каждый раз, как он оказывается в этом кресле. Восторг, трепет, страх, тотальное подчинение. Я всегда хозяйка, а он - обычный щенок, просто с чуть неумеренно пушистым хвостом. Когда я оказываюсь сверху, речь не идет ни о каких укусах, ни о каком-либо недоверии. Он ни разу не решился раздеть меня полностью, а я никогда не делаю это сама из уважения к принципам дрессировки.

Мы всегда идеально попадаем в резонанс с первой секунды. Он движется медленно, но так, как будто танцует что-то невероятное. Он светится, он не отрываясь смотрит на меня, а мне разрешено смореть куда угодно. Я только изредка устанавливаю зрительный контакт, но это все, опять же, проклятая дрессировка - на самом деле его лицо возбуждает в разы сильней, чем его размеренные танцевальные движения.

В нем не кровь, а эмоции. Их гораздо трудней держать в узде, поэтому характерные конвульсивные движения мышц живота начинаются крайне быстро. В эти моменты я всегда смотрю ему только в глаза, потому что физическое удовлетворение, острые электрические секунды оргазма делают черты его лица еще острее и еще привлекательней. Это те моменты, ради которых я представляю себя рядом с ним. Это что-то близкое к абсолютной власти, которой я иногда обладаю во сне. Но в отличие от власти, обладание телом и лицом Лиса в последний момент дарит мне острый разряд чуть ниже живота, мои уверенные хозяйские руки, все время оттягивающие назад его голову, изменяют мне, обессиленно дергаются. Он как собака чувствует мою слабость, делает последнее резкое движение, я впервые не в силах держать глаза открытыми, я вообще не в силах контролировать хоть какие-то нервы и мышцы. Тело само собой оседает, вжимается в него, так, как будто это я уже долго не касалась мужчины и хочу срастись с ним, добиться тотального физического слияния. Он вдыхает запах моей шеи, улыбается сквозь мои закрытые веки. Прежде, чем его образ развеивается, я успеваю прочитать в этой улыбке, что с руки, обладающей Хозяйским запахом, он будет есть любую отраву.

На этой неделе кресло для чаепития будет только моим.

Их бесконечно много.

Тех, при виде кого хоть раз зажигался огонь, в глазах танцевали неистовые кобальты, мозг форматировался и заново наполнялся, но уже не повседневным мусором, а зудящим тихим возбуждением.

Большинствоиз них мне не нужны.

Но я хочу всех их.

Здесь я расскажу про каждого.