et si tu n'existais pas

«Почему именно он?» - думаю я. Потом пытаюсь убедить себя, что это не имеет значения. Мы с Питом не друзья, даже не соседи. Мы никогда не разговаривали друг с другом. Нас ничего не связывает… кроме одного случая несколько лет назад. Возможно, сам Пит о нем уже и не помнит. Зато помню я. И знаю, что никогда не забуду. Вдруг я услыхала крик и подняла глаза. Жена пекаря кричала, чтобы я шла своей дорогой, а то она позовет миротворцев, и как ей надоело все это отродье из Шлака, постоянно роющееся в ее мусоре. У меня не было сил ответить на ее брань. Я осторожно опустила крышку, попятилась назад и тут заметила светловолосого мальчика, выглядывающего из-за материнской спины. Я его встречала в школе. Он мой ровесник, но как его зовут, я не знала. У городских детей своя компания. Потом женщина, все еще ворча, возвратилась в пекарню, а мальчик, должно быть, наблюдал, как я зашла за свинарник и прислонилась к старой яблоне. Последняя надежда принести домой что-нибудь съестное пропала. Колени у меня подогнулись, и я безвольно соскользнула на землю. Вот и всё. Я слишком больна, слишком слаба и слишком устала - о, как же я устала. Пусть приедут миротворцы, пусть заберут нас в приют. А лучше пусть я сдохну прямо здесь под дождем. До меня донесся шум: опять ругалась жена пекаря, потом раздался удар. Я смутно заинтересовалась происходящим. Хлюпая по грязи, ко мне кто-то шел. Это она. Хочет прогнать меня палкой, успела подумать я. Но нет, это был мальчик. В руках он держал две большие буханки хлеба с дочерна подгоревшей коркой - наверно, они упали в огонь. - Брось их свинье, олух безмозглый! Какой дурак купит горелый хлеб?! - кричала ему вслед мать. Он стал отрывать от буханок подгоревшие куски и бросать в корыто. Тут в пекарне зазвенел колокольчик, и мать поспешила к покупателю. Мальчик даже ни разу не взглянул на меня, зато я смотрела на него не отрываясь. Потому что у него был хлеб. А еще из-за алого пятна на скуле. Чем она его так ударила? Мои родители нас никогда не били. Я и представить себе такого не могла. Он воровато оглянулся - не смотрит ли кто, снова повернулся к свинарнику, и быстро бросил одну, потом другую буханку в мою сторону. Затем, как ни в чем не бывало, пошлепал назад к пекарне. Я глядела на буханки и не верила своим глазам. Они были совсем хорошие, кроме подгорелых мест. Неужели это мне? Должно быть. Буханки валялись у самых моих ног. Испугавшись, что кто-то мог видеть, как все произошло, я поскорее сунула их под рубашку, запахнула сверху охотничью куртку и быстро пошла прочь. Горячий хлеб обжигал кожу, а я только сильнее прижимала его к себе - в нем была жизнь.

Сьюзен Коллинз - "Голодные игры"

The Hunger Games. Behind the scenes

Ребята, вы только посмотрите на эту одну огромную семью. Если смотреть на эти фото, то нельзя подумать, что в фильме все они соперники и готовы убить друг друга ради победы в Голодных Играх. Мне безумно нравится первое фото, потому что на нем они и правда как настоящая семья. Сестры и братья. Такие родные. Каждый из них стал семьей и для меня. Спасибо всем актерам, которые воплотили трибутов на экране. Я безумно благодарна вам. И главное, мне их будет не хватать в следующих фильмах определенно.

Глубоко в чистом поле под ивой, на кровать из травы, на мягкую зеленую подушку.

Опусти свою голову и закрой свои сонные глаза и когда ты откроешь их вновь,

Солнце уже взойдет. Здесь безопасно. Здесь тепло.

Здесь ромашки защищают тебя от всех бед. Здесь твои сладкие сны и завтра приносит им истину.

Здесь место, где я люблю тебя.

You are the face of the rebellion

Мне просто совесть не позволяет не сделать ни одного поста о мимике Дженнифер. Так вот, я просто ее восхищаюсь. Как можно так смешно и необычно передавать все свои эмоции. Не зря Дженн была номинирована на Оскар. Каждый ее жест просто заставляет меня все больше и больше ее любить, потому что я понимаю, что до Дженнифер мне очень и очень далеко. Да, у меня получается корчить всякие смешные рожицы. Но так, как это умеет делать Дженн - я никогда не смогу.

Рута протягивает мне руку, и я ее пожимаю. Конечно, любой союз здесь временный, но сейчас не хочется об этом думать. Рута добавляет к нашему ужину горсть каких-то мучнистых кореньев. Поджаренные над костром, они пряные и сладкие, похожи на пастернак. И птица ей знакома, в ее дистрикте такие водятся, их называют грусятами. Бывает, в сад забредет целая стая, и тогда в кои-то веки можно прилично поесть. Разговор прерывается, пока мы усердно набиваем животы. Мясо грусенка очень вкусное и сочное. Когда кусаешь, по подбородку стекают капли жира. - Уф, - выдыхает Рута. - В первый раз съела целую ложку. Могла бы и не говорить. Сразу заметно, что мясо перепадало ей нечасто. - Бери другую, - предлагаю я. - Можно? - Бери сколько хочешь. С луком и стрелами мы не пропадем. А еще есть силки. Я тебя научу их ставить. - Рута нерешительно смотрит. - Да бери же! - Я сама сую ножку ей в ладонь. - Все равно через пару дней испортится, а мы и половины не съели. И кролик совсем целый. Держа мясо в руке, Рута уже не может сдерживаться и с аппетитом вгрызается в него зубами. - Я думала, в Дистрикте-11 еды больше, чем у нас. Вы ведь сами ее выращиваете. Глаза Руты расширяются. - Нет, что ты, из урожая ничего брать нельзя. - А то что? В тюрьму посадят? - Высекут при всех плетьми. Наш мэр очень строгий. По выражению ее лица видно, что там это в порядке вещей. В Дистрикте-12 публичная порка бывает, но редко. Строго говоря, нас с Гейлом могли бы сечь каждый день - и это еще мягкое наказание за охоту в лесах. Вот только все чиновники сами у нас мясо покупают. К тому же наш мэр, отец Мадж, не очень любит такие вещи. Наверное, жизнь в самом бедном, непривлекательном и высмеиваемом дистрикте имеет свои преимущества: обычно Капитолию нет до нас дела, лишь бы достаточно угля добывали. - А вы себе берете угля, сколько нужно? - спрашивает Рута. - Нет. Сколько сможем купить. Бесплатно только то, что на башмаках принесем.

Сьюзен Коллинз - "Голодные игры"

- Есть доброволец! Я хочу участвовать в Играх.

- Потому что … потому что… мы приехали сюда вместе.

Останьтесь живыми, – говорит Хеймитч грубо.

Счастливых Голодных Игр !

Я считаю его другом,

но «друг» слишком слабо сказано для того, чтобы выразить, чем он стал мне в последний год. Мое сердце сжимается от тоски. Если бы он был здесь! Нет, конечно, я не хочу этого на самом деле. Не хочу, чтобы он оказался на арене и погиб. Просто… просто я очень скучаю. И мне жутко одиноко. Что чувствует он?

Скучает ли? Наверно.

Сьюзен Коллинз - "Голодные игры"

Tribute from District - 5. Foxface

Как всегда, я безумно благодарна tumblr за такую работу. А вообще, хотелось бы сказать, что Лиса для меня всегда была и останется одним из любимых трибутов. Во - первых, она безумно ловкая и хитрая. Во - вторых, людей именно с таким характером я люблю. В - третих, я безумно люблю актрису, котораю воплотила Лису в фильме. И кстати, у Жаклин Эмерсон прекрасные песни, которые я безумно люблю.

Рута окончательно мне доверилась. Как только заканчивается гимн, она Прижимается ко мне и засыпает. Я тоже не жду от нее подвоха и не осторожничаю. Если бы она хотела моей смерти, ей только и нужно было, что потихоньку убраться от того дерева и не показывать мне гнездо ос-убийц. Где-то в глубине сознания меня тревожит очевидное: мы не можем победить обе. Но поскольку пока ни у одной из нас нет по-настоящему шансов выжить, я не позволяю этой тревоге взять верх. К тому же меня сейчас занимает совсем другое: профессионалы и их припасы. Нам с Рутой надо как-то исхитриться и уничтожить у них все съестное. Уверена, прокормить самих себя станет непосильной задачей для профи. У них как: Приберут к рукам всю еду - и тогда они герои. Однако были случаи, когда даже сохранить запасенное профи толком не умели - однажды, К примеру, провизию сожрали отвратительные ящерицы, в другой раз смыло наводнением, устроенное распорядителями Игр, - и вот в те-то годы побеждали, как правило, трибуты из других дистриктов. Преимущество профи оборачивается недостатком: с детства привыкнув к регулярной кормежке, они не умеют справляться голодом. Не то что мы с Рутой.

Сейчас я слишком устала, чтобы разрабатывать план в деталях. Боль в ранах отступила, мысли окутаны легким дурманом от яда, рядом тепло Руты, приклонившей голову к моему плечу, - все это создает ощущение безопасности. В первый раз я осознала, какой одинокой была до сих пор на арене, как приятно чувствовать чью-то близость. Я погружаюсь в дремоту, твердо решив напоследок, что завтра расстановка сил на арене переменится. С завтрашнего дня испуганно озираться по сторонам будут профи. Грохот пушечного выстрела вырывает меня из объятий сна. Небо исчерчено полосками предутреннего света, щебечут птицы. Рута сидит на ветке напротив меня и что-то держит в ладонях. Жду, не будет ли еще выстрелов, но все тихо. - Как думаешь, кто это был? - спрашиваю я, невольно тревожась за Пита. - Не знаю. Кто угодно, кроме нас. Вечером, может быть, узнаем. - Напомни мне еще раз оставшихся. - Парень из Первого. Оба трибута из Второго. Парень из Третьего. Цеп. Я. И ты с Питом, - перечисляет Рута. - Это восемь. Да, еще мальчик из Десятого - тот, с больной ногой. С ним девять.

Сьюзен Коллинз - "Голодные игры"

— Итак, Китнисс, Капитолий, должно быть, немало отличается от Дистрикта-12. Что тебя больше всего здесь поразило? - спрашивает Цезарь. Что… что он говорит? Слова звучат в ушах, но не имеют для меня никакого смысла. Я отчаянно ищу глазами Цинну, наши взгляды смыкаются, и я представляю себе, что вопрос произносят его губы: «Что тебя больше всего здесь поразило?» Поразило, поразило… надо назвать что-нибудь приятное. Что? «Будь честной, - приказываю я себе. - Говори правду». - Тушеное филе барашка, - выдавливаю я. - Да, Китнисс, - говорит он доверительным тоном, - когда я увидел тебя на церемонии открытия, у меня буквально остановилось сердце. А что ты подумала, увидев свой костюм? Цинна поднимает бровь: честно! - Вы имеете в виду, после того как я перестала бояться, что сгорю заживо? Взрыв хохота, неподдельного, со стороны зри-лей. - Да, именно, - подтверждает Цезарь. Кому-кому, а Цинне стоило об этом сказать. - Подумала, что Цинна замечательный, и это - самый потрясающий костюм из всех, какие я видела. Я просто поверить не могла, что он на мне. И не могу поверить, что сейчас на мне это платье.- Я расправляю юбку. - Вы только посмотрите! Пока зрители ахают и стонут, Цинна едва заметно показывает пальцем: покружись! Я делаю один оборот, вызывая еще более бурную реакцию публики. - О, сделай так еще! - восклицает Цезарь. Я поднимаю руки вверх и быстро вращаюсь, снова и снова, чтобы юбка развевалась, и меня охватывали языки пламени. Народ безумствует. Остановившись, я хватаюсь за руку Цезаря. - Не прекращай! - просит он. - Придется. У меня все плывет перед глазами! - хихикаю я; наверное, первый раз в жизни я веду себя так легкомысленно, опьянев от страха и кружения. Цезарь обнимает меня рукой: - Не бойся, я тебя держу. Не позволю тебе последовать по стопам твоего ментора. Толпа дружно гикает и улюлюкает, когда камеры выхватывают Хеймитча, прославившегося своим нырком головой вниз со сцены во время Жатвы. Хеймитч добродушно отмахивается от операторов и показывает на меня.

Сьюзен Коллинз - "Голодные игры"

Куча добра передо мною выглядит так соблазнительно… И то, что не достанется мне, достанется другим. Большинство трофеев, как всегда, разделят между собой профи. Вдруг что-то притягивает мой взгляд: там, на сваленных вместе скатках одеял поблескивают серебряный колчан со стрелами и лук с уже снаряженной тетивой, готовый к бою! Он мой. Его положили для меня! Я быстрая. Быстрее всех девочек в школе в коротких дистанциях, только две-три опережают меня на длинных. Тут всего ярдов сорок, как раз мне по плечу. Я прибегу первой, успею схватить лук… Вопрос в том, сумею ли я достаточно быстро убраться. Пока я вскарабкаюсь по скаткам и возьму оружие, подоспеют другие. В одного или двух я бы смогла выстрелить, ну а если их будет дюжина? Оказавшись рядом, меня легко пронзят копьями или сшибут дубинкой. Или даже просто забьют здоровенными кулачищами. С другой стороны, не на одну же меня все накинутся. Лучше в первую очередь устранить более серьезных противников, а не тощую девчонку, пусть даже получившую одиннадцать баллов на тренировках. Хеймитч никогда не видел, как я бегаю. Иначе он, возможно, не настаивал бы, чтобы я сразу уносила ноги, а посоветовал добыть оружие. Тем более оружие, которое для меня может оказаться спасительным. Во всей горе вещей я вижу только один лук! Минута заканчивается, решать нужно сейчас. Ноги сами собой принимают удобную стойку для бега - не в сторону леса, а к куче одеял, к заветному оружию. И тут справа от себя, через пять трибутов я замечаю Пита: он смотрит на меня и качает головой. Или это только кажется? Расстояние большое, и солнце светит в глаза. Пока я думаю, раздается гонг. И я опоздала! Упустила свой шанс! Несколько секунд задержки заставили меня изменить план. Мгновение я топчусь на месте, не зная, какое направление избрать, потом бросаюсь вперед и хватаю с земли кусок пленки и буханку хлеба. Пожива настолько смехотворна, и я настолько зла на Пита за то, что он отвлек меня, что с досады я решаюсь пробежать еще ярдов двадцать за ярко-оранжевым рюкзаком, набитым неизвестно чем. Ну не уходить же совсем с пустыми руками!

Сьюзен Коллинз - "Голодные игры"

Мама насухо вытирает мне волосы полотенцем, старательно расчесывает и укладывает. Когда я смотрюсь в наше треснутое зеркало у стены, то едва себя узнаю. - Ты такая красивая! - тихо выдыхает Прим. - Будто подменили, - говорю я и обнимаю ее. Как трудно ей будет пережить следующие часы, свою первую Жатву. Она почти в безопасности, - если тут вообще кто-то в безопасности, - ее имя внесли только один раз, по возрасту; я бы ни за что не позволила ей взять тессеры. Но Прим боится за меня. Боится того, о чем даже думать не хочется. Я всегда защищаю Прим как только могу, а здесь бессильна. Боль, которую чувствует сестра, передается и мне, и я боюсь, что она это заметит. Край ее блузки выбился наружу.. - Подбери хвост, утенок, - говорю я, изо всех сил стараясь, чтобы голос прозвучал спокойно, и заправляю блузку. - Кря-кря, - крякает мне Прим и смеется. - Кря-кря и тебе, - отвечаю я и тоже смеюсь - так, как могу смеяться только рядом с Прим. - Пошли обедать, - говорю я, целуя ее в макушку. Рыба и зелень уже тушатся в печи на вечер. Землянику и настоящий хлеб тоже прибережем до ужина - пусть он будет особенный. А сейчас мы едим черствый хлеб из зерна, полученного на тессеры, и запиваем молоком от козы Леди - подопечной Прим. Аппетита, впрочем, все равно ни у кого нет. В час мы направляемся к площади. Присутствовать должны все, разве что кто-то при смерти. Служаки вечером пройдут проверят, и если это не так - посадят в тюрьму. Плохо, что жатву проводят именно на площади - единственном приятном месте во всем Дистрикте-12. Площадь окружена магазинчиками, и в базарный день, да еще если погода хорошая, чувствуешь себя здесь как на празднике. Сегодня площадь выглядит зловеще - даром что флагов кругом навешали. И телевизионщики с камерами, рассевшиеся, как стервятники, на крышах, настроения не поднимают. Люди молча гуськом подходят к чиновнику и записываются - так Капитолий заодно и население подсчитывает. Тех, кому от двенадцати до восемнадцати, расставляют группами по возрасту на огражденных веревками площадках - старших впереди, младших, как Прим, сзади.

Сьюзен Коллинз - "Голодные игры"

— Приветствую финалистов Семьдесят четвертых Голодных игр! Сообщаю вам об отмене недавних изменений в правилах. Детальное изучение регламента показало, что победитель может быть только один. Игры продолжаются! И пусть удача всегда будет на вашей стороне! На миг раздается шум помех и наступает тишина. Не веря своим ушам, я тупо таращусь на Пита. Постепенно до меня доходит: они и не собирались оставлять в живых нас обоих. Распорядители продумали все заранее, они используют нас, чтобы устроить самый драматичный поединок за всю историю Игр. И я, как дура, купилась. - Если подумать, этого следовало ожидать, - спокойно произносит Пит. С трудом, морщась от боли, он встает и медленно идет ко мне, доставая из-за пояса нож. Прежде чем я успеваю задуматься о своих действиях, мой лук заряжен, а стрела нацелена прямо в сердце Пита. Он удивлен, ножа в его руке уже нет, он летит в озеро и с плеском уходит под воду. Я бросаю оружие и, сгорая от стыда, отступаю назад. - Нет, - говорит Пит, - сделай это. Он подходит и сует лук мне в руки. - Я не могу. Не буду. - Ты должна. Иначе они снова выпустят переродков или еще что-нибудь придумают. Я не хочу умереть, как Катон. - Тогда ты застрели меня, - говорю я с яростью, отпихивая от себя лук. - Застрели, возвращайся домой и живи с этим! И, сказав, понимаю, что смерть здесь и сейчас гораздо лучше такой жизни.

— Ты знаешь, что я не смогу, - говорит Пит, отбрасывая оружие. - Что ж, все равно я умру раньше тебя. Он наклоняется и стаскивает с ноги повязку, уничтожая последнюю преграду для покидающей его крови. - Нет, не убивай себя! - кричу я, падая на колени и отчаянно пытаясь перевязать рану снова. - Китнисс, я хочу этого. - Не оставляй меня здесь одну, - умоляю я, потому что точно знаю: если Пит умрет, я никогда не вернусь домой по-настоящему. Всю оставшуюся жизнь я проведу здесь, на арене, снова и снова мысленно прокручивая эти минуты и думая, как его можно было спасти. - Послушай, - говорит Пит, поднимая меня на ноги, - мы оба знаем, что им нужен один победитель. Только один из нас. Прошу тебя, стань им. Ради меня. Он еще продолжает что-то в том же духе - как он меня любит, и чем станет для него жизнь без меня. Я не слушаю: в голове, как птица в клетке, бьются его предыдущие слова. Им нужен один победитель. Да, им нужен победитель. Без победителя все их хитроумные планы и все Игры теряют смысл. Капитолий останется в дураках, и виноваты будут распорядители. Возможно, их даже убьют, медленно и мучительно, и казнь покажут на всю страну. Мы с Питом должны погибнуть оба, или… они должны думать, что мы погибнем…

Непослушными пальцами я нащупываю и отвязываю кожаный мешочек у себя на поясе. Пит хватает меня за запястье. - Я не позволю тебе. - Доверься мне, - шепчу я. Он долго смотрит мне в глаза, потом отпускает мою руку. Я раскрываю мешочек и отсыпаю немного ягод сначала в ладонь Пита, потом себе. - На счет три? Пит наклоняется ко мне и целует, очень нежно. - На счет три, - говорит он. Мы становимся спиной друг к другу, крепко сцепляем свободные руки. - Покажи их. Пусть все видят, - просит Пит. Я раскрываю ладонь; темные ягоды блестят на солнце. Другой ладонью сжимаю руку Пита, как сигнал и как прощание, и начинаю считать: - Один. - Вдруг я ошибаюсь? -Два. - Вдруг им все равно, если мы умрем оба? - Три! Обратной дороги нет. Я подношу ладонь ко рту и бросаю последний взгляд на мир. Ягоды едва попадают мне на язык, и тут начинают греметь трубы. Их рев перекрывает отчаянный голос Клавдия Темплсмита: - Стойте! Стойте! Леди и джентльмены! Рад представить вам победителей Семьдесят четвертых Голодных игр - Китнисс Эвердин и Пита Мелларка! Да здравствуют трибуты Дистрикта-12!

Сьюзен Коллинз - "Голодные игры"

После гимна трибуты выстраиваются перед вестибюлем Тренировочного центра и проходят к лифтам; я стараюсь не попасть в одну кабину с Питом. Из-за множества народа нашей свите - стилистам, менторам, сопроводителям - трудно поспеть следом, так что на время мы предоставлены самим себе. Все молчат. Лифт, в котором еду я, останавливается четыре раза, чтобы высадить трибутов, потом я остаюсь одна, пока через пару мгновений двери не открываются на двенадцатом этаже. Едва Пит успевает выйти из своей кабины, как я с силой толкаю его руками в грудь, и он, потеряв равновесие, падает на уродливый вазон с искусственными цветами. Вазон опрокидывается, разлетаясь на сотни крохотных осколков; сверху приземляется Пит. Из его ладоней течет кровь. - За что? - ошарашенно спрашивает он. - Ты не имел права! Не имел права говорить обо мне такое! - кричу я. Тут подъезжают лифты, и теперь вся компания в сборе - Эффи, Хеймитч, Цинна и Порция. - Что происходит? - осведомляется Эффи с истерическими нотками в голосе. - Ты упал? - Да. После того, как она меня толкнула, - отвечает Пит, и Эффи с Цинной помогают ему встать. - Ты его толкнула? - зло спрашивает Хеймитч. - Это ведь ты придумал, да? - набрасываюсь я на него. - Выставить меня дурой перед всей страной? - Это моя идея, - говорит Пит, вытаскивая из ладоней впившиеся осколки и кривясь от боли. - Хеймитч мне только помог. - Да, Хеймитч хороший помощник. Для тебя! - Дура! - презрительно бросает Хеймитч. -

Думаешь, он тебе навредил? Да этот парень подарил тебе то, чего ты сама в жизни бы не добилась! - Из-за него все будут считать меня разнеженной девицей! - Из-за него тебя будут считать обольстительной! И, скажем прямо, на твоем месте я бы тут никакой помощью не брезговал. Ты была привлекательна, как пугало, пока Пит не признался, что «грезит» о тебе. Теперь ты всеобщая любимица. Все только и твердят о несчастных влюбленных из Дистрикта-12. - Мы не несчастные влюбленные! Хеймитч хватает меня за плечи и прижимает к стене: - Да какая разница? Это все показуха. Главное - не кто ты есть, а кем тебя видят. Ну что можно было сказать после интервью с тобой? В лучшем случае, что ты довольно милая девочка. Хотя по мне и это уже чудо. Теперь ты покорительница сердец. Ай-ай-ай, мальчишки дома штабелями падают к твоим ногам! Как думаешь, какой образ завоюет тебе больше спонсоров? Изо рта Хеймитча так несет вином, что дурно становится. Я сбрасываю с плеч его руки и отступаю в сторону, стараясь привести мысли в порядок. Приближается Цинна и кладет руку мне на спину: - Он прав, Китнисс. Я уже не знаю, что и думать. - Надо было хотя бы предупредить меня, чтобы я не выглядела такой идиоткой.

Сьюзен Коллинз - "Голодные игры"

С криком выскакиваю на поляну и вижу на земле опутанную сетью Руту. Она только успевает высунуть руку и позвать меня, как в ее тело вонзается копье. Трибут из Дистрикта-1 умирает, не успев вернуть себе оружие. Моя стрела глубоко вонзается ему в середину шеи. Он падает на колени и истекает кровью, пытаясь вырвать стрелу. Я уже зарядила вторую и верчусь с луком из стороны в сторону, крича Руте: - Он один? Один? Рута несколько раз говорит «да», прежде чем я это осознаю. Она повернулась набок, скорчившись и зажав копье своим телом. Я отталкиваю труп парня и разрезаю ножом сеть. Одного взгляда на рану достаточно, чтобы понять: я ничего не смогу сделать. И никто не смог бы. Острие копья целиком вошло в живот. Я сижу на корточках перед Рутой, бессильно глядя на смертельное оружие. Нет смысла успокаивать ее, говорить, что все будет в порядке. Рута не дурочка. Она протягивает мне ладонь, и я хватаюсь за нее, как утопающий за соломинку. Словно умираю я, а не Рута. - Ты взорвала еду? - шепчет она. - Все до последнего кусочка. - Ты должна победить. - Я сделаю это. За нас обеих, - обещаю я. Пушечный выстрел возвещает о смерти. Парня из Дистрикта-1. Я смотрю вверх.

— Не уходи. - Рута крепче сжимает мою ладонь. - Я не ухожу. Я буду с тобой, - говорю я, Придвигаясь ближе и кладя голову Руты себе на колени. Ласково глажу ее волосы. - Спой, - просит она едва слышно. Спеть? Что? Я знаю несколько песен. Когда-то в нашем доме тоже звучала музыка. У отца был замечательный голос, и он заражал меня своей любовью к пению, но после его смерти я почти не пела. Только когда Прим сильно болела, я напевала ей ее любимые песенки. Петь сейчас? Меня душат слезы, а мой голос стал сиплым от дыма и постоянного напряжения. Но я не могу не исполнить последнюю просьбу Прим… то есть Руты. Я должна хотя бы попытаться. Мне приходит на ум колыбельная, которой мы в Дистрикте-12 успокаиваем голодных, несчастных ребятишек. Ее сочинили очень-очень давно в наших горах. Учительница музыки называет такие мелодии горными. Слова очень простые и успокаивающие; в них - надежда, что завтрашний день будет лучше, чем тот кусок безысходности, который мы называем днем сегодняшним. Я откашливаюсь, сглатываю слезы и начинаю: Ножки устали. Труден был путь. Ты у реки приляг отдохнуть. Солнышко село, звезды горят, Завтра настанет утро опять. Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух. И шелест ракиты ласкает твой слух. Пусть снятся тебе расчудесные сны, Пусть вестником счастья станут они.

Веки Руты затрепетали и опустились. Она еще дышит. Почти незаметно. Я не в силах больше сдерживать слезы, они ручьем текут у меня по щекам. Но я должна допеть для нее до конца: Глазки устали. Ты их закрой. Буду хранить я твой покой. Все беды и боли ночь унесет. Растает туман, когда солнце взойдет. Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух. И шелест ракиты ласкает твой слух. Мой голос становится едва слышным: Пусть снятся тебе расчудесные сны, Пусть вестником счастья станут они. Вокруг мертвая тишина. И тут внезапно, так, что мороз пробежал по коже, моя песня зазвучала снова. Это запели сойки-пересмешницы. Какое-то время я сижу не двигаясь, мои слезы падают на лицо Руты. Гремит пушечный выстрел. Наклоняюсь и прижимаю губы к ее виску. Осторожно, словно боясь разбудить, кладу голову Руты на землю и отпускаю ее руку. Распорядители ждут, когда я уйду, чтобы забрать тела. И мне незачем больше оставаться. Я переворачиваю парня на живот, снимаю рюкзак и вытаскиваю стрелу. Перерезав лямки, забираю рюкзак Руты. Я знаю, она хотела бы, чтобы он рыл у меня. Копье не трогаю. Его заберут вместе с телом. Я все равно не буду пользоваться копьем, так пусть лучше оно покинет арену навсегда. Я не могу оторвать глаз от Руты. Она такая маленькая, еще меньше, чем всегда. Лежит в сетке, как птенец в гнезде. Как оставить ее здесь, Такую беззащитную. Беззащитную, несмотря на то, что больше ей уже никто не причинит зла. Ненависть к парню из Дистрикта-1 теперь кажется глупой. Мертвый, он выглядит таким же трогательным и уязвимым, как Рута. Не он, а Капитолий виноват во всем. В голове звучит голос Гейла. Теперь его гневные речи против Капитолия для меня не пустые Слова. Теперь во мне тоже бурлит ярость. Смерть Руты заставила меня всей кожей ощутить несправедливость, которую творят с нами.

Сьюзен Коллинз - "Голодные игры"