всем ветрам назло

Друг мой, друг мой, Я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта боль. То ли ветер свистит Над пустым и безлюдным полем, То ль, как рощу в сентябрь, Осыпает мозги алкоголь. Голова моя машет ушами, Как крыльями птица. Ей на шее в ночи Маячить больше невмочь. Черный человек, Черный, черный, Черный человек На кровать ко мне садится, Черный человек Спать не дает мне всю ночь. Черный человек Водит пальцем по мерзкой книге И, гнусавя надо мной, Как над усопшим монах, Читает мне жизнь Какого-то прохвоста и забулдыги, Нагоняя на душу тоску и страх. Черный человек Черный, черный! "Слушай, слушай, - Бормочет он мне, - В книге много прекраснейших Мыслей и планов. Этот человек Проживал в стране Самых отвратительных Громил и шарлатанов. В декабре в той стране Снег до дьявола чист, И метели заводят Веселые прялки. Был человек тот авантюрист, Но самой высокой И лучшей марки. Был он изящен, К тому ж поэт, Хоть с небольшой, Но ухватистой силою, И какую-то женщину, Сорока с лишним лет, Называл скверной девочкой И своею милою. Счастье, - говорил он, - Есть ловкость ума и рук. Все неловкие души За несчастных всегда известны. Это ничего, Что много мук Приносят изломанные И лживые жесты. В грозы, в бури, В житейскую стынь, При тяжелых утратах И когда тебе грустно, Казаться улыбчивым и простым - Самое высшее в мире искусство". "Черный человек! Ты не смеешь этого! Ты ведь не на службе Живешь водолазовой. Что мне до жизни Скандального поэта. Пожалуйста, другим Читай и рассказывай". Черный человек Глядит на меня в упор. И глаза покрываются Голубой блевотой, - Словно хочет сказать мне, Что я жулик и вор, Так бесстыдно и нагло Обокравший кого-то. . . . . . . . . . . . . Друг мой, друг мой, Я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта боль. То ли ветер свистит Над пустым и безлюдным полем, То ль, как рощу в сентябрь, Осыпает мозги алкоголь. Ночь морозная. Тих покой перекрестка. Я один у окошка, Ни гостя, ни друга не жду. Вся равнина покрыта Сыпучей и мягкой известкой, И деревья, как всадники, Съехались в нашем саду. Где-то плачет Ночная зловещая птица. Деревянные всадники Сеют копытливый стук. Вот опять этот черный На кресло мое садится, Приподняв свой цилиндр И откинув небрежно сюртук. "Слушай, слушай! - Хрипит он, смотря мне в лицо, Сам все ближе И ближе клонится. - Я не видел, чтоб кто-нибудь Из подлецов Так ненужно и глупо Страдал бессонницей. Ах, положим, ошибся! Ведь нынче луна. Что же нужно еще Напоенному дремой мирику? Может, с толстыми ляжками Тайно придет "она", И ты будешь читать Свою дохлую томную лирику? Ах, люблю я поэтов! Забавный народ. В них всегда нахожу я Историю, сердцу знакомую, - Как прыщавой курсистке Длинноволосый урод Говорит о мирах, Половой истекая истомою. Не знаю, не помню, В одном селе, Может, в Калуге, А может, в Рязани, Жил мальчик В простой крестьянской семье, Желтоволосый, С голубыми глазами… И вот стал он взрослым, К тому ж поэт, Хоть с небольшой, Но ухватистой силою, И какую-то женщину, Сорока с лишним лет, Называл скверной девочкой И своею милою" "Черный человек! Ты прескверный гость. Это слава давно Про тебя разносится". Я взбешен, разъярен, И летит моя трость Прямо к морде его, В переносицу… . . . . . . . . . . . . . …Месяц умер, Синеет в окошко рассвет. Ах ты, ночь! Что ты, ночь, наковеркала? Я в цилиндре стою. Никого со мной нет. Я один… И разбитое зеркало… 14 ноября 1925

Я уронила букет семнадцати белых роз, потому что в другой руке держала мокрый незакрывающийся зонт, но папа вовремя подхватил цветы. В голове пронеслась мысль: и зачем люди тратят столько денег на мимолетную красоту??

Меня задушили слезы, когда мама, невинно строгая салат, запела 'Прощай, Алиса' Державина. Я убежала в ванную и проревела там добрых пять минут. То ли себя жалко, что взрослею, то ли чего. Впервые почувствовала, что со слезами действительно выходит негатив.

А подарок подарили хороший: книгу шедевров мировой живописи. Вот это мне по душе.

Съездили в клуб-кафе, заказали столик на субботу. На меня и дабл-Кейт. У них там Сюткин в субботу поет. Мне-то ничего, я бы и под Сюткина потанцевала, да вообще под кого угодно. А вот над Кейтами в душе поржала, они будут в недоумении. По-моему, они всегда ждут от меня чокнутых выходок. Ну да ладно, мой ведь праздник, а?

В голове пусто, за окном грустно, на столе компот, Леша идиот. Все по-старому. Будут хорошие мысли - напишу потом. А вам любви и счастья.

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку. Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку? За дверью бессмысленно все, особенно -- возглас счастья. Только в уборную -- и сразу же возвращайся. О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора. Потому что пространство сделано из коридора и кончается счетчиком. А если войдет живая милка, пасть разевая, выгони не раздевая. Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло. Что интересней на свете стены и стула? Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером таким же, каким ты был, тем более -- изувеченным? О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу. В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной. Ты написал много букв; еще одна будет лишней. Не выходи из комнаты. О, пускай только комната догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция. Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция. Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были. Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели, слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.
И.Бродский, 1970

Разъяренная, напялила джинсы, кеды, ставший любимым старенький мамин свитер и, хлопнув дверью, выскочила в подъезд. Молнией по выщербленным ступенькам - на втором этаже бабулька с ведром вишни толклась на площадке - мило улыбнувшись, терплю десять бесконечных секунд, пока она подвинется, 'До свидания' сквозь зубы и махом вылетаю в холодную улицу. Заворачиваю за угол дома и почти бегом, прыгая через лужи, оказываюсь на улице трамваев и машин.

Сравнивая этот маленький уральский городишко и неохватную столицу нашей родины, поняла, что наконец-то полюбила Москву, ее бешеный ритм жизни, улицы и площади, кишащие миллионами людей. Мне нравится этот темп, точнее, он мне подходит. Носиться в любимых кедах по городу, решая проблемы и задачи, знакомясь с новыми людьми, совершенствуя мир и саму себя - вот что я люблю. Парам-пам-пам-пам.

…Пока мысленно строила свою теорию о больших и маленьких городах, успела добежать до вокзала. Брошенный взгляд направо, сквозь аллею и площадь - там, вдали, самый родной Дворец культуры. Всегда меня охватывает торжественный восторг, когда смотрю на это знакомое до боли в ногах место.

Дальше, дальше. Я бежала к городскому рынку. Чем ближе, тем больше людей, бабулек с ведрами, банками, вязаными платками и прочей требухой. Раньше, в детстве, здесь всегда было много народу: несусветная толчея вокруг прилавков с трикотажными тряпками, канцтоварами, помидорами-огурцами - того гляди, и задавят бедного ребенка толстые, безвкусно одетые тети с тыщей пакетов. Теперь не так. Я, будучи одна, свободная, никого не ждущая и не ищущая, с наслаждением прошлась вдоль всех базарных рядов, без смущения покосилась на хитрых продавщиц, на моих глазах обсчитывающих доверчивых людей. Не могла удержаться и купила себе замечательные тетрадки с видами городов мира - моя тетрадочная мания неизлечима.

Довольная, иду домой. Другой дорогой, конечно. Захотелось пройти кварталами - нырнула в гущу яблонь, удержалась от соблазна сорвать себе парочку, прошлась по тропинке меж старых гаражей. Улица, двор, выкрошившийся каменный забор, снова двор, проезд, бассейн, и я у дома. На самом его углу висит небольшой самопечатный желтый лист с надписью: 'Ты дорог для Бога'. Меня это всегда успокаивает, хоть и не верю. У подъезда чья-то или ничья большая собака безмолвно посмотрела на меня преданными грустными глазами. Боюсь собак, а жаль. Предательствуя, я бочком влезла в подъезд и закрыла дверь.

Наверное, я просто себя не люблю. Я готова на все ради любимых людей. Когда я влюбляюсь, мир просто перестает существовать. Остается только один Человек, за которого я бы продала душу. Забывая себя, свои собственные цели, стремления, желания, я делаю все, лишь бы Человек жил счастливо. Сейчас это скорее минус, все же кричат о чувстве собственного достоинства, женской гордости, неприступности. А я плевать хотела на себя, когда есть Человек, которому я хочу посвятить свою жизнь.

Так вот, это чувство иногда неприятно колет мне холодной иголкой в мозг, и тогда я вспоминаю о себе. Наверное, это плохое чувство - отдаваться человеку до последней капли. Но я не умею по-другому. Любить так любить, и никаких НО и ЕСЛИ.

Но сейчас этого чувства нет, как и того самого Человека. И нет никого, кто бы мог занять его место. Ну и славненько.

Сегодня я ненавидела людей

ночь. лежу на полу. окно открыто нараспашку. колышется тюль. холодок приятный, но в ногах на всякий случай лежит плед.

слышно, как шумят листья. как редкие, одинокие машины, непонятно откуда и куда спешащие в этот час, проносятся под окном, и тогда по потолку слева направо пробегают лучи фар. где-то вдалеке едет поезд. наверняка не пассажирский, ведь в этот забытый судьбой город их редко теперь подают.

среди листвы деревьев в небе проплывает спутник. а может, это просто звезда. всегда было интересно, как по звездам определяют стороны света. как можно среди этих триллионов крохотных мерцающих точек разглядеть те самые путеводные, что могут указать путь к дому? может, они укажут путь и мне? я запуталась в том, кто я и куда бегу. а может ну их к черту эти университеты, большие планы, давние надежды. меня всегда привлекала тихая жизнь без нервов. но нет же, время берет свое. хочется успеть переделать тысячу дел до заката; 'танцуй пока молодой' или как там поётся.

слышно, как на вокзале что-то объявляют в громкоговоритель. возмущается настойчивый гудок машиниста. значит, все-таки пассажирский. значит, еще не все потеряно. поезд трогается, разгоняется, гремя суставами, затем ритмично стучит двойным чух-чух и, наконец, постепенно затихает, унося безвестных пассажиров в ночную даль.

Где-то рядом сверкает молния, затем гремит гром.

Накатило

что это было?

да-да, вот это, месяц назад. это прошло, как кусочек соблазнительного десерта, который дали понюхать, посмотреть, потрогать, быть может, даже попробовать самые вкусные верхние ягодки, а потом убрали, зажали, спрятали, сказав: прости, кудряшка, ты не все поняла в этой жизни.

будто бы перед моими часто-на-мокром-месте глазами пронеслись разноцветные картинки наших будущих встреч, разложившись пестрым веером, отмахивающим возможность жизни без этого человека.

а дальше? дальше бумажный самолетик нашего притяжения нырнул в грозовое облако, откуда ему уже не суждено было выбраться на залитое счастливым солнечным светом пространство.

вот моя нелюбовь. детская привязанность с недетскими мечтами. не хватило: времени, места, встреч, шуток, общих тем для разговоров. человека было мало. наверное потому, что сам человек был таким маленьким и ничтожным. да и человеком он не был, по сути.

все, что от него осталось, это: дай пять, улыбнись и прости-прощай

Новое прочтение взрослыми глазами

Какая роскошь - быть не в моде. И жить, ни на кого не глядя. И одеваться по погоде, не ради взглядов встречных дядей. Весёлой быть и сумасбродной. Зевать, коль станет слишком скучно. Какая роскошь - быть не модной, а быть особой - штучной!

Нет времени, чтобы себя обмануть,
И нет ничего, чтобы просто уснуть,
И нет никого, кто способен нажать на курок.
Моя голова - перекресток железных дорог.

Здесь целое небо, но нечем дышать.
Здесь тесно, но я не пытаюсь бежать.
Я прочно запутался в сетке ошибочных строк.
Моя голова - перекресток железных дорог.

Нарушены правила в нашей игре.
И я повис на телефонном шнуре.
Смотрите, сегодня петля на плечах палача.
Скажи мне - прощай, помолись и скорее кончай.

Минута считалась за несколько лет,
Но ты мне купила обратный билет.
И вот уже ты мне приносишь заваренный чай.

С него начинается мертвый сезон.
Шесть твоих цифр помнит мой телефон,
Хотя он давно помешался на длинных гудках.
Нам нужно молчать и стискивать зубы до боли в висках.

Фильтр сигареты испачкан в крови.
Я еду по минному полю любви.
Хочу каждый день умирать у тебя на руках.
Мне нужно хоть раз умереть у тебя на руках.

Любовь - это слово похоже на ложь.
Пришитая к коже дешевая брошь.
Прицепленный к жестким вагонам вагон-ресторан.
И даже любовь не поможет сорвать стоп-кран.

Любовь - режиссер с удивленным лицом,
Снимающий фильмы с печальным концом,
А нам все равно так хотелось смотреть на экран.

Любовь - это мой заколдованный дом,
И двое, что все еще спят там вдвоем.
На улице Сакко-Ванцетти мой дом 22.
Они еще спят, но они еще помнят слова.

Их ловит безумный ночной телеграф.
Любовь - это то, в чем я прав и неправ,
И только любовь дает мне на это права.

Любовь - как куранты отставших часов.
Стойкая боязнь чужих адресов.
Любовь - это солнце, которое видит закат.

Это я, это твой неизвестный солдат.

Любовь - это снег и глухая стена.
Любовь - это несколько капель вина.
Любовь - это поезд Свердловск-Ленинград и назад.
Любовь - это поезд сюда и назад.

Нет времени, чтобы себя обмануть.
И нет ничего, чтобы просто уснуть.
И нет никого, кто способен нажать на курок.
Моя голова - перекресток железных дорог.

умела бы писать музыку, влила бы это нечто на тихую, милую, не грустную, прерывистую мелодию. словно шёпот.

несколько недель назад совершенно случайно наткнулась на стихи Бродского. Бредского? ну как хотите.

атмосфера пустоты и нерифмованные строчки. теперь люблю его

Когда теряет равновесие
твое сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из под ног,
как палуба,
когда плюет на человечество
твое ночное одиночество, --

ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства,
и -- кстати -- самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.