конфайнмент

Передача ко дню рождения Высоцкого. Просмотрела рекламу и уже выворачивает. Вроде бы и детский сад, захотели очередной раз "поиграть" наши дорогие хорошие эстрадники. Но, такое живое отвращение, наверно, в первый раз. От эстрады веет неискренностью, гонорарами, коммерцией, фонограммой, лживостью. Даже обманывают по плану. А тут Высоцкий. Где они, а где он. Вечер памяти. Настоящие вечера памяти вообще не должны, по моему скромному мнению, показывать по телевидению. На настоящих вечерах памяти нет места записанным сценариям, заученным фразам, Безрукову, в конце-концов. Как пошло! Это вы знаете, напоминает вконтакточные свечки, сделанные из знаков клавиатуры. Собачка, долларик. И обязательная надпись, мол, Помним, Скорбим. Памяти жертв теракта в Домодедово. Если тебе не безразлично - отошли друзьям.

Сказать, что я мечтаю о ровной, несмотря на все катаклизмы природы, на мою шапку, фен, и даже на саму меня, челке - ничего не сказать. И чтобы она росла только когда я захочу. По щелчку пальцев, по хлопку ладонями, по дуновению мысли.

Хотелось сделать вывод, что лучше уж мечтать о сдаче егэ, чем о челке, но нет, челка лучше.

Детки рассказали о своих мечтах. «сдать ЕГЭ» все проскальзывало и проскальзывало среди «научиться летать» и «жить на берегу моря». Обидно почему-то. Зачем вот он здесь в детских мечтах.

Ездила сегодня в больницу, к офтальмологу. Ничего интересного, сказали, что один глаз слеп как синяя борода, и все такое. Закапали глаза какой-то щиплюще-ослепляющей хренью и отправили домой с немым попутственным "С Богом!". От этих капелек я ослепла еще больше и передвигалась в прострастве как в тумане, как как москвичи летом 2010-го. Где-то под потолком в автобусе располагалось маленькое зеркальце. Наверное, оно для водительского осмотра пассажирской массы. Я посмотрела в него и удивилась. "Какая-то я там страшная странная слишком. И овал лица большой такой." - подумала я. Даже расстроилась и решила туда больше не смотреть. Когда я решаю что-то не делать, я потом это обязательно делаю. Так и здесь; я посмотрела в зеркало еще раз, и даже внимательнейшим образом на него уставилась. Поморгала, потерла глазки, улыбнулась там и там (дурацкая привычка). Поправила шапку. Тут, как говорится, луч прозрения проник в мою голову, и, скорее всего, в глаза. Я поняла, что в зеркале совсем не я, а сидящий сразу за мной, парень. И так получилось, что все это время он смотрел мне через зеркало в глаза, вот и я ничего не заподозрила. И что самое неприятное, все это время на него смотрели и мои глаза тоже. Нелооовко

Как-то раз, дивным зимним утром, мне приспичило съездить повидаться с подругой детства. Живет она довольно далеко, поэтому к ней надо именно "съездить", и именно на автобусе. Пришла на остановку. Призадумалась и призамерзла. Села в этот самый транспорт. Окна запотевшие, естессна. Ну, оплатила я проезд, села и еду. Спустя некоторое время сердце почуяло какое-то несоответствие. Пробралась к переду автобуса, глянула на лобовое стекло. А там! Я, оказывается, ехала совершенно другом направлении, прямо противоположном "пункту назначения". Полечка (по инерции, видимо) забыла перейти на другую сторону дороги. (ладно бы сесть не в тот автобус, но перепутать остановку!) … И вот представьте только: едешь такой в оцепенении и думаешь: "божэмой".

Фуф, я устала. Времени совсем нет. Совсем-совсем. И еще злая. Вы, должно быть, захотели бы спросить: "Кто же посмел обидеть такого хорошего человека, как Полина?". Поэтому я, предугадав такой вопрос скажу: это все Елена Юрьевна, учитель трудов. Это все она. Этот ужасный, ужасный человек пробил огромную черную дыру в кармане моего драгоценного времени. Он сделал прямопропорциональное отношение усилий и результата каким-то обратным. Своей грубостью он постоянно тревожит хрустальную чашу моих нервов и она дрожит, как земля на камчатке. Дело такое: я, значит, трачу 4 часа времени единственного выходного дня в неделю, делаю какую-то абсолютно ненужную хрень из бумаги, порчу себе настроение, заливаю все окружающее пространство клеем и проч. И что вы думаете. Все напрасно! Ну пусть чуть-чуть помято, пусть цветная бумага недвухсторонняя, пусть… Но Елена Юрьевна рассудила иначе. Не поленилась, сходила за работой некой 6-тиклассницы, поставила рядышком и стала сравнивать перед всем честным народом. Мол, эх тыыы, девица уже взрослая и такое позорище. Мол, посмотри на работу этой малышки и восхищайся. Еще сходила в учительскую, показала там мой шедевр. Казалось, весь ее взгляд говорил, что руки у меня далеко не золотые да и произрастают невесть откуда. Иии, иии, известное интернетовско-луркморское выражение "Смотреть как на г-но" сюда очень, очень подходит. Вообще-то, я не одна такая, но, блин, из-за того, что эту домашнюю работу сделала только я, мне и досталось. Больше никогда так делать не буду.

Спросили мы у мальчика

— Мальчик, мальчик, что такое шинель?

—Ну…, - говорит, - духи такие.

У меня опять дилемма. Опять вечные нервотрепки, которые создаю себе сама.

Я не хочу быть простым менеджером, бухгалтером, Полиной, дворником. Я жажду необычностей и интересностей. Только вот все эти «интересности» мне могут дорого обойтись. Кем я хочу стать. Я хочу стать много кем, включая Бетмена и психиатра. Ладно, вру, психиатром быть не хочу. Но мысль понятна – устроиться на работу с дипломом, допустим, Бетмена мне не удастся.

Решила зайти разузнать обстановку на сайт местной Академии Искусств. (Ого, у нас есть сайт Академии Искусств!) И тут такое. Такое! Естессна, я офигела, вытаращила глаза и пригорюнилась. Всему виной требования к зачислению. Мне нужно будет подготовить огого какую программу на вступительные экзамены самостоятельно. Вы знаете. Я ничерта не смыслю в том, какой этюд виртуозный, а какой нет. Правда, в требованиях заботливо приводится пример: Третий Этюд Шопена – не виртуозный. В общем, таких подковырок много. Уже прошло много лет, с тех пор как я закончила школу. Вот и забыла много чего полезного.

А еще там Коллоквиум, представляете. 1. Нужно будет в онлайн режиме (находясь на экзамене) в течение часа выучить пьесу. Я их учу месяцами, месяцами, а тут один час. Правда, сказали, наизусть учить не обязательно. Уф, выдохнула.

2. Устный гармонический анализ с листа фрагмента произведения. Примерная сложность – Чайковский «Времена года».

И еще куча заданий. Сольфеджио, хоспаде, я же все забыыыыыла, ну. Плюс сдать им надо литературу (устно), русский - все по билетам.

Но я так хочу свой джаз бенд. Что готова на все.

К чему этот отрывок: кроме того, что в нем прекрасно зарисованы некоторые довольно часто встречающиеся типажи «на вид умных» людей, на поверку оказывающихся напыщенными дилетантами или просто манипуляторами – мне также очень близок стиль мышления автора, его метод оценки окружающих людей. Воодушевляет.

—

В начале пятидесятых меня на какое-то время поразила болезнь среднего возраста: я читал философские лекции о науке, – каким образом наука удовлетворяет любопытство, как она дает нам новый взгляд на мир, как она обеспечивает человеку возможность делать разные вещи, как она наделяет его силой, – вопрос же состоит в том, в виду недавнего создания атомной бомбы, нужно ли давать человеку такую силу? Кроме того, я размышлял о связи науки и религии, и примерно в это же время меня пригласили на конференцию в Нью-Йорк, где должны были обсуждать «этику равенства».

Подобная конференция уже проводилась для людей постарше, где-то на Лонг-Айленде, а в этом году на нее решили пригласить людей помоложе, чтобы обсудить меморандумы, выработанные на предыдущей конференции.

Еще до поездки на конференцию я получил список «книг, которые, по всей вероятности. Вам будет интересно почитать, и если Вы считаете, что другим участникам желательно прочитать какие-то книги, то, пожалуйста, пришлите их нам, мы поместим их в библиотеке, чтобы другие могли их прочитать».

И прилагается потрясающий список книг. Я начинаю с первой страницы: я не читал ни одной книги и чувствую себя не в своей тарелке – вряд ли мне стоит ехать. Я смотрю на вторую страницу: не читал ни одной. Просмотрев весь список, я обнаруживаю, что не читал ни одной из предложенных книг. Должно быть, я идиот какой-то, неграмотный! В списке были удивительные книги, вроде труда «О свободе» Томаса Джефферсона, или что-то вроде этого, а также книги нескольких авторов, которых я читал. Там была книга Гейзенберга, одна книга Шредингера, одна книга Эйнштейна, но это были книги вроде «Мои зрелые годы» (My Later Years) Эйнштейна или «Что такое жизнь?» Шредингера – не те, которые я читал. Итак, у меня появилось чувство, что мне это не по зубам и что мне не надо в это влезать. Может быть, я просто спокойно посижу и послушаю.

Я иду на первое вводное заседание, на котором какой-то парень встает и говорит, что нам нужно обсудить две проблемы. Первая несколько завуалирована – что-то об этике и равенстве, но я не понимаю, в чем конкретно состоит проблема. Вторая же: «Мы продемонстрируем совместными усилиями, что люди из разных областей могут вести диалог друг с другом». На конференции присутствовали юрист по международному праву, историк, иезуитский священник, раввин, ученый (я) и т.д.

Ну и мой логический ум сразу же начинает рассуждать: на вторую проблему не стоит обращать внимания, потому что, если это работает, то оно сработает; а если не работает, то не сработает – не нужно доказывать и обсуждать, что мы способны вести диалог, если у нас нет диалога, о котором мы собираемся говорить! Таким образом, главная проблема – первая, которую я не понял.
Я был готов поднять руку и сказать: «Не будете ли Вы так любезны определить проблему поточнее», – но потом подумал: «Нет, я же профан; лучше мне послушать. Я не хочу немедля попасть в переделку».

Подгруппа, к которой я относился, должна была обсуждать «этику равенства в образовании». На наших встречах иезуитский священник постоянно талдычил о «разделении знания». Он говорил: «Настоящей проблемой этики равенства в образовании является разделение знания». Этот иезуит постоянно вспоминал тринадцатый век, когда за образование отвечала Католическая церковь и весь мир был простым. Был Бог, и все пришло от Бога; все было организованно. Но сегодня понять все не так легко. Поэтому знание разделилось на отдельные куски. Я чувствовал, что «разделение знания» никак с «этим» не связано, но «это» так и не было определено, поэтому я не видел способа доказать свою точку зрения.

Наконец я сказал: «Какая же проблема этики связана с разделением знания?» В ответ я получил клубы тумана и сказал: «Мне не понятно», однако все остальные сказали, что им понятно и попытались объяснить мне, но у них ничего не вышло!

Тогда все остальные члены группы попросили меня написать, почему я считаю, что разделение знания не является проблемой этики. Я вернулся в свою комнату и аккуратно, стараясь изо всех сил, записал свои мысли по поводу «этики равенства в образовании» и привел несколько примеров проблем, которые, как мне кажется, мы могли бы обсудить. Например, в том, что касается образования, мы усиливаем различия. Если у кого-то что-то получается хорошо, мы пытаемся развить его способности, что приводит к различиям, или неравенству. Таким образом, если образование увеличивает неравенство, этично ли это? Потом, приведя еще несколько примеров, я написал, что несмотря на то, что «разделение знания» представляет собой трудность, поскольку сложное устройство мира приводит к тому, что многие вещи невероятно трудно изучить, в свете моего определения области этой темы, я не вижу никакой связи между разделением знания и чем-то, более или менее близким тому, что может представлять собой этика равенства в образовании.

На следующий день я принес написанное на заседание, и парень сказал: «Мистер Фейнман действительно поднял несколько очень интересных вопросов, которые мы должны обсудить, и мы отложим их в сторону для возможного будущего обсуждения». Они вообще ничего не поняли. Я попытался определить проблему и показать, что «разделение знания» не имеет к ней никакого отношения. И причина, по которой никто ни к чему не пришел на этой конференции, состояла в том, что организаторы не сумели ясно определить предмет «этики равенства в образовании», а потому никто точно не знал, о чем говорить.

На конференции был один социолог, который написал работу, чтобы ее прочитали все мы – он написал ее предварительно. Я начал читать эту дьявольщину, и мои глаза просто полезли из орбит: я ни черта не мог в ней понять! Я подумал, что причина в том, что я не прочел ни одной книги из предложенного списка. Меня не отпускало это неприятное ощущение «своей неадекватности», до тех пор пока я, наконец, не сказал себе: «Я остановлюсь и прочитаю одно предложение медленно, чтобы понять, что, черт возьми, оно значит».

Итак, я остановился – наугад – и прочитал следующее предложение очень внимательно. Я сейчас не помню его точно, но это было что-то вроде: «Индивидуальный член социального общества часто получает информацию чрез визуальные, символические каналы». Я долго с ним мучился, но все-таки перевел. Знаете что это означает? «Люди читают».

Затем я перешел к следующему предложению и понял, что его я тоже могу перевести. Потом же это превратилось в пустое занятие: «Иногда люди читают; иногда люди слушают радио», – и т.д. Но все это было написано так замысловато, что сначала я даже не понял, но, когда, наконец, расшифровал, оказалось, что это полная бессмыслица.

На этой встрече произошло всего одно событие, которое доставило мне удовольствие, или, по крайней мере, позабавило. Каждое слово, которое произносил каждый выступающий на пленарном заседании, было настолько важным, что был нанят стенографист, который печатал всю это чертовщину. День, наверное, на второй, стенографист подошел ко мне и спросил:

— Чем Вы занимаетесь? Вы, конечно же, не профессор.
- Я как раз профессор.
- Чего?
- Физики.
- О! Так вот в чем, должно быть, причина, – сказал он.
- Причина чего?
- Видите ли, я стенографист и печатаю все, о чем здесь говорят. Когда говорят все остальные, я печатаю все, что они говорят, не понимая ни слова. Но каждый раз, когда встаете Вы, чтобы задать вопрос или что-то сказать, я понимаю все, что Вы имеете в виду – в чем суть вопроса или что Вы говорите – поэтому я и подумал, что Вы просто не можете быть профессором!

В какой-то момент конференции состоялся особый обед, во время которого глава богословов, очень приятный человек, истый еврей, произносил речь. Речь была хорошей, да и оратором он был превосходным, и несмотря на то, что сейчас, когда я это рассказываю, его основная идея выглядит полным бредом, в то время она казалась совершенно очевидной и абсолютно истинной. Он говорил о колоссальных различиях в благосостоянии разных стран, которые вызывают зависть, которая, в свою очередь, приводит к конфликтам, а теперь, когда у нас есть атомное оружие, какая бы война ни случилась, все мы обречены, а потому правильный выход в том, чтобы прилагать все усилия по сохранению мира, убедившись, что между разными странами не существует столь грандиозных различий, и поскольку у нас в Соединенных Штатах так много всего, мы должны раздать почти все другим странам, пока все мы не сравняемся. Все это слушали, все испытывали желание принести такую жертву, и все полагали, что именно так мы должны поступить. Но по пути домой мой рассудок вернулся ко мне.

На следующий день один из членов нашей группы сказал: «Я думаю, что речь, произнесенная вчера вечером, была так хороша, что все мы должны поставить под ней свои подписи и представить ее как резюме нашей конференции».

Я начал было говорить, что сама идея распределения всего поровну основана на теории о том, что в мире существует только X всего, что каким-то образом мы сначала отобрали это у более бедных стран, а потому мы должны им это вернуть. Но эта теория не принимает во внимание истинную причину различий, существующих между странами – то есть развитие новых методов выращивания пищи, развитие техники для выращивания пищи и многого другого, и тот факт, что вся эта техника требует сосредоточения капитала. Важно не имущество, которое мы имеем, а способность создать это имущество. Но теперь я понимаю, что эти люда не были учеными; они этого не понимали. Они не понимали технологии; они не понимали своего времени.

Конференция привела меня в столь нервное состояние, что моей нью-йоркской знакомой пришлось меня успокаивать. «Послушай, – сказала она, – тебя же просто трясет! Ты уже сошел с ума! Отнесись к этому проще, не надо все рассматривать так серьезно. Отойди на минуту в сторону и трезво оцени ситуацию». Я подумал о конференции, о том, какой это бред, и все оказалось не так уж плохо. Но если бы кто-то попросил меня снова принять участие в чем-то подобном, я бы убежал от него как сумасшедший – никогда! Нет! Точно нет! Но я и сегодня получаю приглашения на подобные сборища.

Когда настало время оценить конференцию, все начали говорить о том, как много она дала им, какой успешной она была и т.п. Когда спросили меня, я сказал: «Эта конференция была хуже, чем тест Роршаха, когда тебе показывают бессмысленное чернильное пятно и спрашивают, что, по-твоему, ты видишь, и когда ты им говоришь, что, они начинают с тобой спорить!»

Дальше было еще хуже: в конце конференции собирались устроить еще одно заседание, которое в этот раз должна была посетить общественность, и у парня, который отвечал за нашу группу, хватило духа сказать, что поскольку мы столько всего разработали, то времени для публичного обсуждения всего этого не хватит, а потому мы просто расскажем общественности обо всем, что мы разработали. У меня глаза на лоб полезли: я-то считал, что мы ни черта не разработали!

Наконец, когда мы обсуждали вопрос о том, разработали ли мы способ ведения диалога между людьми разных специальностей, – что было нашей второй главной «проблемой», – я сказал, что заметил кое-что интересное. Каждый из нас говорил, о том, что мы думаем по поводу «этики равенства» со своей колокольни, не обращая никакого внимания на то, что думают другие. Например, историк говорил, что проблемы этики можно понять, если заглянуть в историю и посмотреть, как они появились и развивались; юрист-международник говорил, что для этого нужно посмотреть, как фактически вели себя люди в различных ситуациях и как они приходили к каким-то соглашениям; иезуитский священник все время ссылался на «разделение знания»; я же, как ученый, предложил сначала выделить проблему подобно тому, как поступал Галилео, проводя свои эксперименты, и т.д. «Таким образом, на мой взгляд, – сказал я, – диалога у нас не было вообще. У нас не было ничего, кроме хаоса!»

Конечно все тут же начали на меня нападать. «А Вы не думаете, что из хаоса может возникнуть порядок?» Ну, да, в общем случае, но я не знал, что делать с вопросами вроде этого. Да, может, или нет, не может – ну и что из того?

Эта конференция просто кишела дураками – высокопарными дураками, – а высокопарные дураки вынуждают меня просто лезть на стену. В обычных дураках нет ничего страшного; с ними можно разговаривать и попытаться помочь. Но высокопарных дураков – дураков, которые скрывают свою дурость и пытаются показать всем, какие они умные и замечательные с помощью подобного надувательства – ТАКИХ Я ПРОСТО НЕ ВЫНОШУ!

Обычный дурак – не мошенник; в честном дураке нет ничего страшного. Но нечестный дурак ужасен! И именно это я получил на конференции: целый букет высокопарных дураков, что меня очень расстроило. Больше я так расстраиваться не хочу, а потому никогда не буду участвовать в междисциплинарных конференциях.

Все-все-все взято отсюда.

Ой, не надо было ложиться спать раньше времени, ой воообщее. Из-за того, что не могла заснуть, в голову лезли всякие глупые и ужасные мысли, на какие нет времени днем.

Около получаса назад приключился пиздец. У меня в комнате стоит такой высокий-высокий большой шкаф с полками. Он как раз впритык ко всем трем стенам. Между ним и задней стеной остается чуточку пространства. Так вот в это пространство упала квадратная объемная картонка с очень, очень важным номером телефона, который вряд ли можно достать еще где-нибудь. Просто так получилось, что коробочка лежала на верхней полке и во время передвижения по шкафу упала мне на голову. Ну я и не подумав и не подрасчитав со злости шурнула прям туда. Там же лежит папин двухсторонний скотч (это я клеила дед морозов на стену), кисточка, - это я раскрашивала обои (мои родные обои, где вы сейчас?), книга сказок (могу предположить, что она просто не вмещалась на полку, витиснулась и свалилась сама).

Никогда не любила это варажение, но, просмотрев мой сон, Фрейду бы наверняка было чем заняться.

Вдруг, не с того не с сего, в ночь на кровавый понедельник десятого января, нас, бедных детишек, вызвали в школу. Даже не в школу, а в какой-то подвал секретный. (потом оказалось, что это был магазин сладостей, но сейчас не об этом). Когдя вошла туда я, там сидело уже много моих одноклассников. Сидели с такими траурными лицами, что стало жутковато. Посмотрев на учителей, жутковато стало еще больше, и я вообще подумала, что кто-то умер. Вот серьезно. Но вдруг. Главный предводитель, учитель русского языка и литературы и по совместительству наш классный руководитель, поднялся, держа в руках таинственные письмена. Капельки пота застыли на лицах моих собратьев, руки предательски дрожали, пятка зачесалась (верный знак!). Предводитель наконец установился, взял в руки стакан воды (а может чего и покрепче) и сказал: "Дети, как. Вот как вы могли ТАК плохо написать четвертной годовой диктантъ! Быстра все переделывать! Юля, вот как ты могла "неопределенно" написать раздельно?!" И та, свинья такая, ей отвечает: "Это все Полина! Я у Полины спросила!"

Уря, меня до сих пор поздравляют с новым годом. Няшки такие.

Частенько стали зачитывать в телевизионных новостях твиттер президента России. Очень полезно, разумеется, вся эта приближенность к народу, и все такое. Случись, какое-нибудь землетрясение на камчатке (тьфу тьфу тьфу конечно), президент первым делом быстренько строчит в этот твиттер, ставит рассылку друзьям, в твиттер Александра Клависинщикова (главного тележурналиста страны) поступает сигнал об обновлении страницы президента, и Александр начинает действовать. Все быстро и просто, делов-то. К перзиденту является глава корпорации "комчатскстройпромнефть" и начинает описывать, стесняясь, бубня что-то под нос и смотря на мизинец левой руки, потери пострадавшего завода из-за землятрясения. Господин президент в это время зевает, открывает свою тайную страничку на вКремле. ком и пишет: как же меня задолбали, эти министры и камчатка. Подам через год с небольшим в отставку.

А брокколи не такие плохие ребята, как кажется