орден св. Евы

Есть несколько тем, которыми можно разговорить Хуана Сатклиффа. Корабли - его страсть. Золотые Острова - его гордость. Его семья - не мать и брат, а семья в общем и в целом, начиная от святой Хильды - его сила.
Опасно рассказывать про то, что делает тебя сильнее, кому попало.
Арри - вовсе не кто попало. Он умеет хранить секреты. А такие понимает, как никто другой.
Семья и Золотые Острова вовсе не входят в список того, о чем он станет рассказывать хоть кому-то. В жизни должно быть что-то важное, трепетно охраняемое. Можно идти по локоть в крови, наступать на горло гордости - все ради этого маленького, светлого комочка, который необходимо оставить таким же светлым и неприкосновенным, замарать себя, если нужно - но не это.
Может быть, именно по этому рядом с Хуаном он кажется совсем мальчишкой. Арри охраняет свое светлое. Хуан делится этим, ненавязчиво, легко. Не толкает в руки, как грошовый товар, который очень нужно продать.
- Однажды ты будешь рассказывать ей про эту страну, - говорит Хуан, и оба они знают, кто такая "она" - тот самый комочек света, маленький коматозный комочек.
- Однажды я скажу ей, что знал солнце, когда мы оба еще были просто свечками, - отвечает Арри.
Он и не знает, насколько близок к истине.

— Я искала слово. Большое, сложное слово, но настолько грустное. Сейчас я его нашла.
- Что за слово?
- Живая. Я живая!
- Живая это не грустно.
- Это грустно, когда заканчивается.

Во мне столько же тайн, сколько в египетских пирамидах.
Полюбив меня вечно будешь во мне - луче света,
Обидев меня вечно будешь во мне - во мгле.
Я - лабиринт для тебя, пирамида души моей
слишком сложна для тебя.
Свидимся, судьба свела раз,
Верю в то что пусть через годы сведет ещё раз.
И буду жить этим, другого смысла не вижу.

Даже костры дымятся сегодня по-особому. Знать бы, что в них подложили, но запах от этого идет такой вкусный-вкусный…
Сегодня совсем не холодно, а с неба падает мягкий снег. И небо уже темнеет… Как так вышло, что Скарлетт проспал целый день, а проснулся только к вечеру?
В любом случае, вряд ли кто стал бы его будить. Если даже Вильгельм не сделал этого, значит, не стоило.
Скарлетт кутается в теплый платок, высовывает из-под него руку. Снежинки тают на ладони.
Он не считает дни. Ему кажется, что он всю жизнь прожил среди этих людей, в этом месте.
- Не думал, что ты проснешься так рано.
Вильгельм…
- Рано? - улыбается ему юноша, - солнце почти село.
- Рано, - повторяет он. - Ночь будет длинной. Самая длинная ночь в году. К счастью, не самая холодная.
Скарлетт не ждет, пока тот обнимет его - подходит сам. Самая длинная ночь, самый короткий день… Середина зимы.
Он смутно помнит, что дома это тоже считалось праздником. Как во всех комнатах вкусно пахло еловыми ветками, а во всех углах зажигали особые свечи, как он, совсем еще ребенком, убегал куда-нибудь в темный угол, и там, никем не замеченый, наблюдал за приготовлениями.
День середины зимы. Языческий праздник, серьезно к нему относятся только на Золотых островах. Но ведь именно в крови дома Сатклифф течет кровь их обитателей. И они должны чтить эти традиции в первую очередь.
Как и все традиции, эта основана на крови. Земля должна напитаться теплой человеческой кровью, чтобы согреться, чтобы пришло лето, так считали на Золотых. В доме Сатклифф так не делает никто, но, чтя земли, откуда тянется их род, вместо крови используется вино, которым окропляется порог дома.
Скарлетт уже знает, чью кровь будут использовать сегодня. Знает, и лишь сильнее льнет к Вильгельму.
В обычаях Второго предела есть много схожего с обычаями Золотых островов, а Скарлетт не удосужился задуматься, почему так.
- Когда я был маленький, мы использовали вино… Сейчас ведь все будет по-настоящему, ведь так?
Он не боится, он просит. Он хочет этого.
- Разумеется, так.
- И придет лето…
- Разумеется, придет. Тебе нужно подготовиться, Скарлетт. Иди, - предлагает ему Вильгельм, но, чувствуя, как крепко хватается за него юноша, и сам не торопится отпускать его.
Скарлетт думает о том, что это будет первым летом, что он проведет здесь. Так странно. Первым, но не последним. У них впереди и это, и все следующие…
А снежинки, попадающие на лицо, тут же теплыми каплями стекают по щекам.

С тех пор, как похоронили отца - а случилось это не так давно - Анна Сатклифф взяла власть в свои руки. Иногда Хуана это напрягало, иногда - очень. Он вообще считал, что не стоит доверять столь важные дела женщинам. Даже если это такие женщины, как его мать. Женщинам не хватает терпения. Зато у них множество амбиций…
У Хуана тоже есть амбиции. А еще - силы, чтобы воплотить свои желания. Он не сомневался, что все военные силы Первого предела скоро перейдут к нему. Это лишь вопрос времени. Хуан - истинный Сатклифф, породу в нем видно за версту. Те же красные волосы, чуть острые зубы, высокий рост и яркие зеленые глаза. Пожалуй, за все время существования Великих домов, их дети уже успели пережениться друг на друге, но по каким-то неведомым законам те, кто брал фамилию Сатклифф, зачинал или рожал именно таких, как Леграны рожали и зачинали светловолосых, с разбросом от золотистого до соломенного. У простых людей, как правило, волосы были просто русыми или каштановыми… А во Втором пределе живут дикари с космами, подобными пламени.
Разумеется, никто не собирается отстреливать рожденных в Первом рыжулек, или считать блондинчиков бастардами и претендентами на власть… Но свою роль это играет тоже.
Дом Легран в запустении, после того, как их наследник сбежал. Хуан видел его пару раз, Робина Леграна. Видел и его сестру Джоанну. И знал, что ей, как и его матери, никогда не получить власть официально. Робин, скорее всего, бастард, но все-таки признанный сын.
Хуан знает о том, что одного из своих сыновей потеряли Гилфитеры во Втором пределе. Иногда думает, уж не потому ли его мать назвала Скарлетт таким именем, чтобы уберечь хоть немного? Но и Скарлетт ничто не помогло… Тогда.
Он получил письмо от матери лишь вчера. Она писала о том, что его брат найден гончими. Просила приехать скорее. Хуан собирался выезжать утром.
Утром пришло второе письмо.
У дома Сатклифф нет больше сыновей. Хуан приедет, разумеется. И, глядя в глаза этой женщине, отречется от родства с ней, как она отреклась от его брата. Даже ему дико представить, как такое могло бы быть. Хотя, представить Скарлетт в объятиях другого мужчины странно тоже… Но вряд ли могло бы быть иначе. Да что там, черт возьми, Хуан сам на него засматривался…
Но она не слышит. Она никогда не слышала никого из них.
Быть может, она и своего Бога не слышит тоже. Как и все в Первом пределе.

Они давно забыли свои настоящие имена. Или никогда не знали.
Скарлетт и Хуан. Хуан и Скарлетт. То, что запомнили. Так было проще для самих себя.
Первое правило для людей гласит - душа бессмертна. И всегда возвращается обратно.
Скарлетт и Хуан давно уже не были людьми. Они изучали эти правила, корректировали их, играли с ними.
Два брата.
Два божества.
Правила были задолго до них. Кто их оставил - неизвестно. Кто был до - они ни знают.
Они будут играть.
Друг против друга.
Им недостаточно теории.
Когда дети царские с островов, лежащих в море за пределами, достигают определенного возраста, они должны год прожить среди простых людей, чтобы лучше понять их.
Для Скарлетт и Хуана нет ограничения - они приходят тогда, когда хотят.
Второе правило - душа, взошедшая на следующую ступень, ничего не должна помнить о предыдущем. Только так можно отсеять неважное, и оставить главное.
Чтобы помнить, нужно расстаться с телом.
Скарлетт уходил и возвращался много раз. Скарлетт помнит, а значит он - Бог. Или Богиня. Или, быть может, он помнит, потому что Богиня.
Хуану не понять.
Чтобы сказать нужно тело. Выбор прост - либо говорить, но ни о чем, либо знать, но молчать.
И каждый раз они пытаются решить для себя этот вопрос.
Пока не надоест.
Пока игра не кончится.
Пока Скарлетт не введет новую переменную в виде Вильгельма.