жутко громко& запредельно близко

"Я привык делать музыку 7 дней в неделю и 24 часа в сутки. Я знаю, что мои записи никогда не станут платиновыми. В лучшем случае - деревянными в какой-нибудь далекой стране, - смеется Адамс. - Независимо от того, будут меня поддерживать лейблы или не будут, я все равно буду находить деньги, чтобы самому записывать музыку".

чудо как хорош

Я слишком часто говорю слово "космос" и рассуждаю о далёком и обширном, а надо бы отнести на кухню чашки с недопитым чаем, от которых, само собой, хрестоматийные тёмные круги на столе, да позаботиться о том, чтобы не низвергли в Ад завтра утром.

А ещё у нас возле школы есть реклама холодильных камер или ещё чего-то (точно металлического и вгоняющего в тоску по стандартам). Там изображён белый человек-андроид, держащий в руках рыбу, как ребёнка. Печальнее глаз, чем у него, я не видела нигде и ни у кого. Кажется, там он улыбается (рекламный щит, как же ещё: потребительское общество любит доброжелательность), но я-то знаю, каково ему.

Каждое утро проходишь мимо, поднимаешь глаза до уровня третьего этажа и ищешь огромную стяжку, чуть прикрытую листьями деревьев (им стыдно за людей, так?), и понимаешь, что ничем помочь не можешь. Да вообще, если начистоту, кому я могу помочь? Себе бы смогла, в чём приходится сомневаться

И я не помню, какого цвета у него глаза. Почему-то хочется, чтобы они были голубыми, от цвета воды океана в солнечный день до светло-серого оттенка спины дельфина. Хотя я прекрасно понимаю, что от этого только грустнее будет.

Кстати, я здесь написала про "тоску по стандартам". Представляете, был бы такой межгалактический цензорный комитет, который бы решал, какая тоска правильная, какая - нет, какая сильная, а какая запредельно сильная. Должно быть, там паршиво работать.

Я такая пассивная в плане поисков информации. Я часто, запредельно часто (или даже запредельнее запредельного) прохожу мимо того, о чём знаю недостаточно или вовсе не знаю.

Неужели трудно скопировать слово, щёлкнуть на него мышкой и нажать "искать в google"? И это тоже не самое лучшее.

Я так соскучилась по живому поиску: чтобы перелистывать страницы, быстро-быстро, глядя только на количество текста, или медленно, просматривая каждую строчку пристально; чтобы осязать, чтобы представлять вещи не текстом, а чем-то живым и настоящим.

А всё это, Катя, как придавать космическое значение пустым вещам. Как те бессодержательные фразы в книгах, которые ничего не стоят в контексте, но почему-то их считается нужным цитировать к месту, не совсем и вовсе нет.

Если бы я была собакой, то только чёрным лабрадором ретривером.

У меня бы был слепой хозяин, которому я помогали искать пути и дороги, мы были пересекали мосты и огибали преграды, а иногда даже пробовали бегать в нью-йоркском Центральном парке. У меня бы не было проблем с поисками цели жизни, а грусть Человека осела бы так глубоко, что никакие муссоны не подняли бы её со дна.

"Нам нужны громаднейшие карманы — такие, чтобы в них умещались наши семьи, и наши друзья, и даже люди, которых нет в наших списках, незнакомые, которых мы все равно хотим защитить. Нам нужны карманы для муниципальных округов и целых городов, карманы, способные вместить всю Вселенную.
<…>
Но я знал, что карманы не бывают такими большими. В конце концов все потеряют всех."

Я, знаете, как те неудачливые мореплаватели Средневековья. Они огибали материки, вторгались в жизнь народов, далёких от грязи и блеска цивилизаций, теряли курс и направление, голову и сердце, страх и совесть, бороздили океаны в поисках счастья, золота или одного в другом, умирали на своих кораблях от голода, страшных болезней или предательства команды. Гудзона, например, его же команда выкинула с корабля, благо что в шлюпке, натянула паруса и уплыла. Но он хорошим был, наверное. Во всяком случае очень хочется верить, потому что не дело, если целые заливы да проливы называют в честь подлецов-наглецов.

Я брожу вокруг своих целей, вокруг выходов из сложных ситуаций, умудряясь их не замечать. Я как старый слепец, у которого умерла собака-поводырь, и он теперь совершенно беззащитен и слаб

Только вот я сама виновата в своей несовершенности.

— Эрнест, прочтите роман, скажите про него пару слов…

— Я его ненавижу!

— Но вы же его не читали!

— Если роман плох — я его ненавижу, а хорош, - буду завидовать и ненавидеть.

— Мужчина, влюбленный в женщину из другой эпохи. Я вижу фотографию.
- Я вижу фильм.
- Я вижу непреодолимую проблему.
- Я вижу… носорога.

День 1. Про воздух, булочки и грустного дедушку.

Говорят, что спрятаться легче всего в шумных и людных местах. Не знаю, так ли это: родилась я в местечке Ноувэя Спрингс, в одном из тех городов, что довольствуются своим присутствием на карте крупного масштаба да рождённым здесь некогда светилом науки или искусства. Так вот, с некоторых пор мне начинает казаться, что спрятаться нельзя нигде. Я лечу на расстоянии тысячи километров над поверхностью Земли, и даже здесь, где иллюминаторы не показывают ничего, кроме облаков, похожих на плантации хлопка на юго-востоке раскалённого страстями и трудом Американского континента, даже здесь с меня не сводят прищуренного взора чьи-то изумрудно-зелёные глаза, отпечатавшиеся в памяти клеймом.

У вас не бывает ощущения распада всего вокруг на осколки разного размера? Острые, округлой формы, мелкие, большие, ничем не примечательные и запоминающиеся раз и навсегда. Иногда я чувствую себя Каем из снежной Королевы, человеком со слепящей пылью в глазах. Только спасать меня некому, потому и берегусь. Бывает, стоишь на дороге и закрываешь глаза рукавом свободной по обыкновению рубашки, лишь бы не быть обманутой далёкими яркими вспышками. Сбиваться с курса – моё кредо. Я слушала лекции в школе искусств, разъезжала по Калифорнии с «детьми цветов», много бродила по улицам, подобно Патти Смит, и теребила за уши спаниэлей с коричневой бархатной шёрсткой, пекла булочки с абрикосовым джемом в деревушке подле океана. Самые улыбчивые продавцы продают именно выпечку. И верно, запах свежего хлеба прямо пропорционально влияет на ширину улыбки. А у кого-то этот запах ассоциируется с детством, проведенным, например, в солнечном Сан-Франциско - и он, работая в булочной, совершенно счастлив.

Еще день и минет год с того момента, как я вывела для себя термин "безвременье". Мы по пунктам записали три свои мечты. Они отреклась от них, а я верю всей насквозь вымокшей на глубине десять тысяч сомнительных метров и потрепанной сухим ураганом душой. Именно поэтому я сейчас здесь, пересекаю зелёно-голубой шар, чтобы выйти неизвестно где, побродить и улететь в ещё одно неизвестно куда. Грустно признавать, что дома меня ничего не держит, но ощутить и смириться – дело минутное, нельзя растягивать его надолго – перельётся в меланхолию на полжизни, а там попробуй вырваться. Жаль, в гости не приезжают надолго. На пару дней, максимум – на пару недель. Дальше нужно или уезжать, или оставаться жить, посередине слишком сложно и больно.

Сейчас я потянусь вниз, приложу голову к коленям и буду слушать кровь, потом протяну руку за булкой хлеба, с хрустом надломлю ещё и ещё раз, наслаждаясь симфонией истинно американского пригородного хлеба, испечённого самыми добрыми людьми на свете. Я иногда представляю себе, как легкие и сердце - это вроде такой грелки, только из тонкой ткани, а ребра, они на самом деле не такие, как на картинках, этаким щитом, а они умеют складываться и я боюсь порой, что будет больно, когда они проткнут однажды меня изнутри. Потом нужно улыбнуться дедушке с проседью, сидящему справа: вид у него грустный, будто уезжает от внуков… или забыл подарок для одного из них дома.

Сейчас так хочется свежего воздуха в лёгкие, что я бы разгерметизировала салон, если бы не сотни людей, которые не виновны в том, что я «странная». Воздух везде разный, к слову. Только недалёкие дураки-учёные считают, что его состав везде одинаковый. И только очень хладные к жизни вокруг люди могут согласиться, что он на 99 процентов состоит из газов без запаха. Как тогда объяснить весну в полях Вермонта, когда запахи полевых трав переплетаются с ароматами цветущих деревьев и вылетающих из уютных кухонь кушаний, приготовленных заботливыми руками мам больших и маленьких семей? Больше всего мне нравится запах салата из томатов и базилика, а вам? Хочется быть жалким, великим и сумасшедшим одновременно героем романа Зюскинда «Парфюмер», уметь заключать запахи в плен стеклянных сосудов.

Представьте себе, в иллюминаторе уже пестрят зелёные луга и серые дороги. А мне следует предложить дедушке плетёную корзину с вязаными зайцами: вдруг без подарка осталась пятилетняя Мэгги, у которой наверняка есть любимый парк и пруд с уточками, воображаемый друг и очень доброе сердце. А ещё платяной шкафчик с кружевными платьями и мальчишескими шортиками, куда она поместит, возможно, мой скромный подарок.

Не люблю писать про войну. Боюсь. И не только описываемых событий, а

итак, по порядку

на такую тему нужно писать без цинизма, но если его отбросить, вдруг окажется, что ничего кроме и нет?

Мы будем жить с тобой на берегу,
Отгородившись высоченной дамбой
От континента в небольшом кругу,
Сооруженным самодельной лампой.

Мы будем в карты воевать с тобой
И слушать, как безумствует прибой,
Покашливая, вздыхая непременно
При слишком сильных дуновеньях ветра.

Я буду стар, а ты - ты молода,
Но выйдет так, как учат пионеры,
Что счет пойдет на дни, не на года,
Оставшиеся нам до новой эры.

В Голландии своей, наоборот,
Мы разведем с тобою огород
И будем устриц жарить за порогом
И солнечным питаться осьминогом.
Пускай шумит, над огурцами дождь шумит,
Мы загорим с тобой по-эскимосски.
И с нежностью ты тихо проведешь
По девственной нетронутой полоске.

Придет зима, отчаянно крутя
Тростник на нашей кровле деревянной,
И если мы произведем дитя,
То назовем Андреем или Анной.

Мы будем в карты воевать и вот
Нас вместе с козырями отнесет
Куда-нибудь извилина отлива,
И наш ребенок будет молчаливо
Смотреть, не понимая ничего,
Как мотылек колотится о лампу,
Когда настанет время для него
Обратно перебраться через дамбу.

А сегодня такой чудесный и волшебный день.

Так приятно чувствовать себя живым дураком: прогибаться под порывами ветра, выуживать из волос кашу из листьев, пылинок и маленьких беззащитных жуков, замирать, когда рядом с тобой пролетает яркая оса. Много смеяться и прыгать. Решать что-то спонтанно и не раздумывая особенно. Бежать вечером, пугая всех неспешно идущих своими горящими глазами и жаром разгорячённого сознания.

Сыпать цветочное золото в воду и помешивать деревянной ложкой. Мы - золотоискатели. Подходим к полосе воды, осторожно шагаем, наклоняемся и просеиваем песок в поисках редкого. Мы - открыватели Нетландии, в которой живёт и Питер Пэн, и Дуглас с Томом, и многие другие.

А вино из одуванчиков - это счастье.
Это - солнце, запутавшееся в ветвях яблони, в невысокой траве, в переплетённых руках и волосах.
Это - дружный смех множества любимых людей, наконец-то собранных мною вместе.
Это - куча-мала из рук, ног и крыльев, и хоровое мурчание.
Это - липа над головой, и ясное небо, такое ясное, что в него хочется просто упасть, и ты лежишь на траве, смотришь на голубой шёлк и думаешь, что ты самый счастливый человек на свете. А рядом с такими же улыбками валяются родные люди.
Вино из одуванчиков - это когда нам всем сегодня двенадцать. Сегодня и всегда, потому что иначе даже и быть не может. Потому что мы умеем самое главное - встречать лето, улыбаться ему и любить, изо всех сил любить. Солнце, небо, лето, мир и друг друга.
Вино из одуванчиков…Наверное, для меня это просто имя человеческого счастья. Бескомпромиссного, безраздельного, всепоглощающего счастья, такого, когда тебе двенадцать, лето только начинается, и вокруг море интересного, и только успевай оглядываться, чтобы не прозевать, а рядом люди, которых ты любишь и которые разделяют твоё счастье, которым можно сказать: "А давай?" И тебя с озорной детской улыбкой возьмут за руку и потянут в нужную сторону.
Вино из одуванчиков - это когда вопреки всем прогнозам погоды на небе ни облачка, потому что маленькая волшебница захотела вчера грозы, а сегодня солнца.
Это - когда прыгаешь просто потому, что на месте сидеть невозможно. Как же можно быть серьёзным и спокойным, когда тебе двенадцать, а мир вокруг светится?
Это - когда сидишь на яблоне, а на соседней ветке сидит твоя сестра и улыбается.
Чудеса рукотворны, и единственное, что нужно - это очень захотеть быть счастливым и отдать на это всю свою душу. Просто так, потому что без души чудес не бывает, не может быть. А лето вернёт её сторицей, вместе с запахом травы, высоким небом и разноцветными лентами, и улыбками друзей - твою пёструю, смешную душу, твои яркие, звенящие крылья. Потому что детство - это просто. Главное - чтобы солнечно и вместе.
А вино из одуванчиков - ещё одно, может быть, самое звонкое имя человеческого счастья, только и всего.

вспомнила времена, когда в такую жаркую погоду сидели с двоюродной сестрой в просторном прохладном зале, где из окон были видны побеги вьющейся розы, и смотрели дурацкие молодёжные сериалы, записанные на кассеты (!). Вечерами играли в карты, ели булочки и пирожки со свёклой и с картошкой (кто какие больше любит). Жаль, не было деревянной веранды.

Мои ощущения и воспоминания всегда мыслятся так могуче и просторно, что хоть снимай роуд муви с огромным хронометражем, а разобраться - два-три пейзажа, натюрморт, портрет, если повезёт вспомнить очертания подбородка и носа. Зато краски очень сочные и солнечные.