Ни с того, ни с сего сложилось четкое ощущение того, что я познала этот мир и всю его чертову сущность, порой, тем не менее, опомнившись, задумываюсь о том, что, возможно, и не стоит всех под одну гребенку. "Дай им шанс, чумная. Не торопись, пожалуйста." Не тут-то было.
Вы подходите ближе, а я уже знаю, чего вы от меня хотите и что вас заботит. Я знаю о том, что беспокоило вас до встречи со мной и то, к чему вы придете, когда мы разойдемся каждый в свою сторону. Я знаю всё, но я об этом не просила.
Зачастую мне хочется лишь одного. Проснувшись в глубинке, где когда-то ступала нога великих поэтов-пьяниц и наркоманов, заварить в турке кофе, выйти на веранду и, укутавшись осенней хрустящей листвой, писать. Писать весь день без перерыва, отключить любую связь с внешним миром, позабыв обо всем хрупком, непрочном и не столь нужном. Есть я, мои мысли и белоснежные острые листки, на которые так складно ложатся мысли, рождающиеся под листопадом уходящей осени, уносящиеся в тень изумрудных таежных лесов. Писать до состояния, когда внутри не утихают пожары, так беспощадно борющиеся с ураганами бренных желаний, которые, подобно рою бабочек, находят покой в желудке.
А вокруг картина-прямо пастораль. Разорванные жизни. Запах скошенной травы, такой же скошенной, как я когда-то. Я ведь на самом деле хочу, чтобы пахло долгой зимой и теплым пледом. Всё, чем пахнет здесь-это крепкий испаряющийся из гнилого воздуха азот. И этого я не просила. Не простила.
Сколько ни пытайся-писать я не умею, но жизнь вижу в красках и чувствую так же.
Я больше не нахожу болезненного счастия в праздности жизни, в бесконечном ее разрушении и разобщении. Хозяйка своей тоски. Мне отныне не интересны их стадные желания и, разлагающие плоть, чревоугодия. Тот восьмой этаж пять лет назад был пропитан гнусавой тоской и скорбью, вернись я туда, наверняка стала искать выход в одном из окон. Меня отворачивает от тех воспоминаний самым жестоким образом-как хлыстом по нежным заплывших щекам. Неустанно спрашивала себя:"Действительно ли так сильно боюсь?" Да, я боялась. С того времени и начались мои смертельно опасные игры с терзающей меня ноющей болью-кто кого. Покажи, докажи, выверни наружу.
Мне не спалось. Вопрос был тяжелым и висел в душном мокром воздухе, как кинжал, готовый разрубить меня надвое:"Мораль абсолютна или подвергается корректировке?" Ответа так и не нашлось до сих пор, но в ту ночь я кое-что поняла:когда всё вокруг катится к чертям, человек продолжает держаться, я бы даже сказала, цепляться за свою гордость, ведь это единственное, чего у нас не отнять. И это только моя цитадель. Делить ее с кем-то было бы чревато самообманом, а я и так заврала саму себя.
Сомнамбулические состояния становятся нормой. Порой ломлюсь в закрытые двери под рёв мотора, забывая о том, что ты существуешь. Я ведь и правда не вижу грани между реальным и выдуманным. Твоя красота ценная, дорогая, аристократическая, породистая. Ну не можешь ты быть настоящим и рядом. Или..? Уткнувшись в твоё плечо и вдохнув до скрипа в груди родной запах, понимаю, что ты это ты, и всё это вовсе не игра в одни ворота. Там люди с автоматами и я в юбчонке, ну о каких разорванных жизнях речь?
Одиночество, которое раньше было в порядке вещей, сейчас гнетет и рвет на части. Закрывая глаза, чувствовала, как вновь ко мне подкрадывается густая, ноющая боль. Болело везде, и, как ни старайся, я была не в силах помешать ей на меня наброситься. Ты её одолел. Ты сам, ведь лишь ты сумел касаньем пробить мою броню. Ты только не оставляй меня. Наедине с моими мыслями. И тогда у нас всё будет. Будет всё, я знаю.