Когда я была ребёнком, визит бабушки всегда приводил меня в дикий восторг. Хотя бы потому, что она, в отличие от матери, никогда не ругалась и привозила подарки. Она искренне интересовалась моими увлечениями, мыслями и обыденной жизнью в целом. Она с малых лет воспринимала меня как человека, а не просто предмет интерьера. Я тогда до безумия любила выдумывать истории про животных и записывать их в порванную тетрадку. Моя бабушка до безумия любила их слушать. Знаете, как и подобает всякой бабушке, она всегда внимательно слушала мои детские бредни и очень точно улавливала настроение: всегда знала, когда нужно рассмеяться, а где вставить комментарий. Бабушка с точностью помнила имена всех моих героев, а их, надо сказать, было около 50 в каждом рассказе. И я, воодушевленная поддержкой, каждый раз с нетерпением делилась новыми записями.
Моя мать говорила, что я занимаюсь ерундой, и, выслушав со скучающим видом, в конце заявляла об однотипности очередного шЫдевра. Она никогда не поощряла моё увлечение, ей нравилось говорить, что все эти тетради - груда мусора, а я занимаюсь бесполезной ерундой, помыть посуду куда необходимее.
Моя бабушка расстроилась, когда я сказала, что больше не пишу. Какое-то время я ненавидела себя за свои предпочтения, мне было стыдно за каждое написанное слово. Меня подмывало избавиться от бестолковой писанины, о чём я сообщила бабушке. Она забрала себе всё, что успела спасти. Мне больше не хотелось браться за ручку. Но в этом была вся я, а потому, спустя определённый промежуток времени, вооружившись канцелярией, я продолжила. Но теперь это было только моим секретом.
С возрастом я часто вспоминала те моменты. Мне было противно от мысли, что бабушка врала, когда восхищалась моим мнимым талантом. Но она не врала. Я не знаю, почему мне понадобилось столько времени, чтобы понять, что её действительно это занимало. Люди часто говорят о таком понятии, как любовь, так вот это и была она. С возрастом я также отдалилась от неё. Меня стало раздражать её мировоззрение, бесконечные вопросы, ярый альтруизм, старческие способы привлечения внимания и постоянное стремление затолкать в меня как можно больше еды. Я слишком привыкла расти сорняком, чтобы отреагировать на уход. Не могу сказать, что перестала любить её, я перестала ощущать нужду в ней.
Сегодня я пришла к своей бабушке, потому что меня тошнит от присутствия матери. Мать всегда целенаправленно избегала общения со мной, бабушка сделала бы всё, чтобы я перестала возводить вокруг себя стены. Она показывала старые фотографии, а я хотела изрезать себя близлежащим ножом. Я никогда не задумывалась о том, что она человек. То есть, понимаете, я забываю, что старики не рождаются стариками. Я не знаю, какого это. Какого прожить 65 лет. Наблюдать, как угасают люди вокруг. Бабушки, дедушки, родители, тёти, дяди, братья и сёстры, друзья, знакомые, бывшие одноклассники, коллеги, да кто угодно, всё равно мертвы. Наблюдать, как сгнила твоя дочь, а теперь гниёт внучка, которая ещё несколько лет назад лепила шашлыки из пластилина. Наблюдать, как ты становишься обузой. Я давно прислушиваюсь к маминому тону, когда она созванивается с бабушкой. Каждый раз одно и тоже: неохотное "привет", зевок в трубку и стабильное "нормально", после следует непродолжительное мычание, затем долгожданное "пока". Вот и всё. Это всё, что она получила, потратив 47 лет из своих 65 на дочь.
Она сказала, ей надоело быть такой. Старой и никчемной. Надоело умирать. Моя бабушка сегодня сказала, что постарается умереть побыстрее. Та самая бабушка, которая катала меня на качелях и водила в зоопарк. А сейчас она круглосуточно сидит дома, потому что больше нет никого, кто нуждался бы в её внимании. И не будь я такой трусливой, я бы сказала, насколько я бы снова хотела в этом нуждаться. Но я снова оставила её наедине с прожитой жизнью, с небольшой стопкой фотографий и невыносимой тягой к смерти.
Если бы перед рождением мне показали мою потенциальную жизнь и спросили, согласна ли я её прожить, я бы отказалась. Это слишком невыносимо.