И когда я посмотрел в её глаза, то захлебнулся в безумии.
Я не узнал бы её, пройди она хоть сто раз у меня перед носом: изменилась её походка, куда-то исчезла простодушная улыбка, испарилась и та легкость, с которой она прежде откидывала назад свои роскошные рыжие волосы.
Вместо этого на остановке меня встретила незнакомка, в потрепанном старом пуховичке с такой же усталой улыбкой опустошения на кукольном лице. Она ждала меня, небрежно подперев спиной фонарный столб, и размеренно ударяла носком своего ботинка о выступ обледенелого бордюра.
И если бы не копна рыжих волос, рост в метр восемьдесят три и заранее оговоренное место встречи, я бы никогда не признал в ней ту, что ещё недавно сводила меня с ума своим девичьим щебетанием.
Она неохотно подняла на меня зеленные глаза, и под пеленой светлых ресниц, я заметил два фонаря безумия в её изнеможенном взгляде. Я представил, как мы идем по мощеной дорожке в сквере, как садимся на кованую лавочку, как я сжимаю её горячие от возбуждения, изящные тонкие пальцы в свете только этих двух зеленых фонарей.
***
Она схватила мою руку, но сделала это так нежно, и потянула за собой в сгущающийся мрак коридоров. Толкнула плечом приоткрытую дверь в самом конце, и меня ослепило яркое свечение полуденного солнца. Эта девушка была не из тех, кто любит наблюдать. И, ничего не говоря, она отпустила мою руку. Смеясь, уселась на круглый деревянный стол с позолоченными ножками, обдала меня ледяным светом своих зеленых фонарей. Я застыл в дверном проеме, и на лице моем блуждала мечтательная улыбка пьяного любовью. Я смотрел на то, как в смехе рождает она хищные улыбки, как волосы спадают на её сутулые плечи, и мне становилось жарко. Под прозрачной тканью блузки текли изгибы её тела, и я видел, как туго перетянул лифчик ребра, не давая ей глотнуть воздуха полной грудью.
***
Левый глаз был ночью, правый днем, и теперь она довольно щурилась, растягивая длинные губы в ехидной улыбке. Лежа подо мной, она была довольной сытой лисицей, которая уже вонзила острые клыки в свою добычу.
***
Я лежал на старом скрипучем диване, пружины которого вот-вот норовили вырваться наружу и ранить меня едва ли не в самое сердце. В комнате безбожно пахло мятой и ещё чем-то до боли знакомым, чем-то из детства. И она, слизав кровь с моих опухших от поцелуев губ, покорно прижалась ко мне обнаженной грудью и приподняла тяжелые веки.
И когда я посмотрел в её глаза, то захлебнулся в безумии. Я не узнал бы её, пройди она хоть сто тысяч раз у меня перед носом.