И плевать на эти чертовы метр восемьдесят три, я все равно вынуждена привстать на мыски, иначе мне просто не дотянуться. И хотя иногда я думаю о том, что волне могла бы конкурировать даже с небоскребом, то, что я прячу в коробке, усеянной звездами и перетянутой бечевкой, просто выше неба.
У меня длинные рыжие волосы, посеченные до середины и выцветшее на солнце. У меня красивые рыжие волосы, которые вечно спутаны. Это волосы, в которых упрямо застревает сигаретный дым, и тогда я воображаю, что мне уже под тридцать, что мой лэптоп – это старая пишущая машинка фирмы «Erika», что курю я отнюдь не дешевые сигареты, а самый настоящий табак, плотно набитый в коллекционную трубку.
И мне приходится привстать на мыски, чтобы дотянуться до коробки, перетянутой бечевкой. Но я никогда не говорила «мыски», и вставала только «на носочки». У меня откровенно уродливые пальцы ног, а в детстве были предметом гордости. Правда, опять же только моей.
И вот, забравшись в кресло, я любовно развязываю тугой узел и даже немного раню себе пальцы. Робко приподнимаю крышку - так дети ждут Нового года, кротко и смирно, но с самого утра, а потом замирают с раскрытыми от восторга ртами и трепетной дрожью в коленках. И пыль, напуганная вниманием, искрясь, устремляется к потолку моей комнаты, похожая на волшебство. А за тугими узлами и плотным картоном, я прячу свои воспоминания. Даже не так, я прячу там остатки скудной памяти: гербарии твоих любимых цветов, первые несмелые шаги в мою сторону, глаза цвета кофе и пожелтевшие со временем рисунки. Здесь ещё все еще живет имя твоей кошки.
Наверно, на стене в комнате висит мой портрет, где волосы у меня рыжие, а улыбка, как у лисы, хитрая и хищная. И я смотрю на него долгими часами.
- Почему?
- Рисовали любимые руки.