***

Наш новый друг вызвался проводить меня и Лолу домой, мотивируя все поздним вечером, хотя солнце ещё и не думало заходить за горизонт. Что-то мне подсказывало, что Марик отчаянно не хотел расставаться с Лолкой, так как слушателя лучше неё нигде не найти, а мальчишке уж редко кому удавалось выговорить все, что ему приходилось видеть, и как он это понимал. Я снова шла в стороне от маленьких искрящихся светом человечков, чтобы не смущать их своей взрослостью и, упаси бог, не спросить или не сказать чего-нибудь невзначай, что могло бы подействовать на их восприятие мира, как дуновение ветерка на карточный домик.

— Ха-ха-ха! Господи, Марта, тебе, видимо, не хватает того, что ты воспитываешь одного не своего ребенка, что решила взяться ещё и за другого? Который день я уже вижу тебя с этим рыженьким конопатым мальчишкой, - послышался издалека голос Сергея.

Я обернулась. В двух его руках были тяжеленные пакеты, через плечо болталась сумка, а на другом висел рюкзак. Я направилась к нему, протягивая руки, как бы предлагая помощь. Он покорно нагнулся, давая снять с плеча сумку.

— Неужто Вы меня ревнуете? - съехидничала я.

— Еще одное такое "Вы", и я, крошка, съем все твои любимые конфеты.

Не имею ни малейшего понятия, с чего это вдруг Сергей предположил, будто я люблю конфеты, да еще и какие-то определнные, но, видимо, бывший военврач, углубившийся в роль доброго отца-одиночки, не знал более устрашающих и мотивирующих угроз, и я решила, что пусть он останется в счастливом своем неведении, что я, как и все девочки лет до десяти, одержима сладостями, а посему молча расплылась в улыбке, выражая послушание. И так было почти всегда, что невольно делало меня дочерью в глазах Сергея, а в моих он представал отцом. Но такое положение вещей вполне меня устраивало: любовь не вскружала мне голову, не мучила, поскольку я даже и не признавалась себе в ней, но где-то глубоко все же знала, что это именна та любовь, и это приносило мне лишь теплоту и давало толчок, которого обычно люди ищут по жизни. Да и вы, мои дорогие читатели, должны возрадоваться, ведь я не погружаю вас в мир безответных любовных страданий юной девицы, не имеющей возможности их выразить, всё было совсем не так, моя любовь не шагала наравне с другими на земле, она просто витала в воздухе, позволяя вдыхать себя и насыщаться собой.

Жить так, с Романовыми, Сергеем и Лолой, было для меня настолько легко, что я даже не замечала будничных обязанностей, для меня существовала только та наша безусловная любовь, которая беспричинно зародилась в наших душах, и никогда уже их не покидала, за что все мы впятером чувствовали искреннюю благодарность. Мы наслаждались каждой минутой, проведенной вместе, и не было места во всем мире лучше нашей маленькой страны, нашей уютной спаленки на углу Мирной и Вешних Вод, нашей старой кухоньки с вечно отклевающимися у потолка обоями.

— Ну что Вы, дорогая моя мисс? Как прошел Ваш день? Наверняка, сегодня вы познали что-нибудь новое и мечтаете мне об этом поведать, - с чарующей галантностью, будто бы он русский барин, обратился папа к своему восьмилетнему чаду.

— Не думаю, папочка, - говоря эти слова, Лолка предстала передо мной маленькой барышней из какой-нибудь Малороссийской губернии в пышном платьичке и шляпке с бантиком - так хорошо они играли свои роли, - все мои находки сегодня ограничиваются Мариком, а он ведь и сам может рассказть о себе.

Заслышав, что кому-то, кроме Лолки можно поведать свои величайшие наблюдения, Марик, как он это умел, круто развернулся на пяточках и направился к Сергею, протягивая руки также, как и я, выражая желание помочь. Ему, как опять же и мне, досталась довольно-таки легкая поклажа, что немного раздосадовало нас, но никак не уменьшило мою радость от втсречи и Марика о возможности поговорить с Сергеем. Рыжик критично относился к взрослым, но папа Лолы стал для него сразу на ступеньку выше практически всех, кого он знал, потому как это был Папа Лолы.

Я догнала свою девчонку, и мы шли, молча, прислушиваясь к тому, о чем говорили шедшие позади нас мужчины. Марик, как обычно, рассказывал свои небылицы о всех тех вещах, о которых я вам уже немножко поведала.

— Как же вам все-таки здорово, юноша, вам, всем детям. Все для вас такое легкое, что мне даже, признаться, завидно слушать. Я ведь даже и позабыл, когда сам говорил о таком.

Марк остановился в остолбинении и выпучил глаза на взрослого, который был на ступеньку для него выше, чем многие другие.

— Как же? Нет, ну как же? Что же мешает Вам быть все еще где-то в самых уголочках, где-то в самых мизинчиках рук и ног ребенком? Что мешает Вам на один день хотя бы в месяц забывать, что Вы по горло в серых и скучных обязанностях? Что мешает Вам брызгаться водой изо рта, валяться в снегу, купаться в желтых листьях, лазить по дервьям, танцевать под дождем?

— Если бы я делал всё это, юноша, то люди бы вокруг посчитали меня сумасшедшим.

— Ну и что, что подумают другие люди? Как будто им вообще есть до Вас какое-то дело?

— Допустим, молодой человек. А Лола с Мартой, вот им-то точно есть до меня дело, - эту фразу он сказал особенно громко, чтобы мы уж точно её услышали, - не хочу, чтобы они думали, что я какой-нибудь безответственный инфантил. Хотя Лола вряд ли, для начала ей нужно узнать, кто он такой этот инфантил.

— Нет же, нет! - бунтовал мой рыженький друг, - Они поверят в чудеса, в настоящие чудеса, если увидят Вас таким.

— И правда ведь… - задумчиво протянул Сергей, а после недолгого молчания прибавил, - Думаешь: так правильно?

— Я думаю, - сказал он голосом человека, который был ровесником своему собеседнику, да так это сказал, будто бы его многолетний опыт стоит за спиной этих слов, и никто не может их оспорить, - думаю, что по-другому и быть не должно.

Они замолчали, как молчат ученые, докопавшиеся до истины, но еще досконально непроверившие её, они знают, что это правда, но не могут объяснить другим, опираясь на факты, а лишь только возлагая надежду, что им поверят на слово. Вот так и они молчали: свиду большой и маленький человек, а на самом деле - два больших человека.