Приближался Катькин девятнадцатый день рождения, когда Сашка, ее родители, бывший военврач Сергей (в возрасте тридцати восьми лет его карьера была закончена в связи со сложившимися обстоятельствами и переехал в уже тесноватую квартиру Катиных родителей) и я стояли с цветами, новой коляской и здоровенскими воздушными шарами под окнами ближайшего роддома, ожидая маленькое чудо, которое грезило принести большие изменения в наши жизни.
Прибавление в доме знаменовалось неистовыми криками среди ночи, казалось, вечными депрессиями юной матери и кучей грязного белья. Но не прошло и полгода, как Катя получила письмо, в котором говорилось, что ее приняли в московский театральный университет, куда она второй или уже третий раз пыталась поступить, где теперь ее ждали с нетерпением. Недолго думая, молодая мамочка расправила крылышки и выпорхнула из отчего дома на встречу громкому будущему, повесив маленькую Лолочку на всех оставшихся в трехкомнатной квартирке пятиэтажки в спальном районе маленького городка.
Как я уже говорила, Романовы, взявшие за фундамент своей жизни равноценность человека в социуме, посчитали недолжным лишать Сергея совместной жизни с дочерью и настояли на том, чтобы он остался жить с нами.
Так вот и сложилось наше семейство: тетьмаша, дядьгриша, Саша, я и Лолочка с папой. Вторая дочь в семействе подобно старшей сестре тоже мух не ловила в отличии от меня, и к концу беззаботных школьных дней уверенно целилась на столичную юридическую академию. Как мы узнали ближе к осени, Сашка оказалась довольно меткая, и с легкостью, присущей их роду, выпорхнула следом за Катькой.
Что касается меня, то я всегда витала в облаках, у меня была душа, как говорила моя маменька, маленького ребенка, я не думала много о карьере, о будущей зарплате, замужестве. В общем ни о чем таком, о чем принято думать в моем возрасте. Наверное, поэтому с момента, когда Лола уверенно зашагала по паркетному полу и стала выговаривать все буквы алфавита, она прилипла ко мне, словно, липучка. Девочка спала со мной в одной комнате, кормить себя давала только мне в обмен на историю о волшебном подводном мире или сказочной повелитильнице лесных животных. Я и не заметила, как мы с ней подружились. Лет до четырех Лолка даже порой называла меня мамой, от чего Сергей краснел, как помидор, Мария Аркадьевна улыбалась смущенно и тяжело вздыхала, а Григорий Никитич уж вовсе не обращал внимания. Редко, бывало, доставалась фотография Катьки, в неё тыкали пальчиком и говорили:
— Вот она, мамка твоя. Актриса!
Лола вздымала вверх свои маленькие светлые бровки и спрашивала:
— Её и по телевизору показывают, да, бабушка? Да, папа? - она вцеплялась в рукав рубашки Сергея, поднимала на него голову, хлопая своими огромными глазищами, и ожидала положительного ответа.
Тут в ход пускалась тяжелая артиллерия. Я должна была схватить девчонку, раскрутить и начать забивать ей голову всякими чудными небылицами. Чем старше она становилась, тем больше вопросов задавала про мать. Никто, кроме меня не собирался обсуждать эту тему, а поскольку Катю я почти не знала, то придумывала какие-то очередные истории, но не очень приукрашивала, дабы Лолка потом не разочаровалась в маме, увидевшись с ней. Когда приезжала Сашка, наша принцесска получала целую порцию рассказов о своей маме, после чего хмурый дед уносил ее в кровать и что-то бурчал так тихо, что даже, наверное, Лола, которой это было адресовано, не могла разобрать его речи. Мы много раз просили Катю приехать хотя бы на несколько дней. Мы думали, что приехав, она уже никогда не уедет, и наша маленькая Лола, наконец-то, отыщет то, что давно искала. Но мамаша все отмахивалась модулями, сессией, местом в общаге. Мне же наличие ребенка никак не мешало учиться в академии культуры на фотохудожника. После пар я с удовольствием уделяла все свое время маленькому чуду, свалившемуся на меня с небес. Дедгриша днем обихаживал внучку, а вечером работал дежурным в какой-то гостинице с причудливым названием, которое никак не укладывалось в моей голове; бабмаша все еще работала главным инженером на старом, уцелевшем после распада ее любимого Союза заводе, но все же потерпевшем значительные потери. Тем не менее Марию Аркадьевну там жаловали и морально, и материально. Сергей, видимо, ни в чем не видел искры, кроме военно-лечебно карьеры, поэтому метался с одной работы на другую, бывало, что работал на нескольких сразу. В общем, все семейство горбатилось, чтобы материально обеспечить Лолку, а я была основой морального развития малышки, хоть и все трое играли важную роль и в этом аспекте тоже. Когда я поступила в академию, мне предложили комнату в общаге, но Романовы и Сергей так всполошились, так умоляли меня остаться и еще больше не травмировать психику Лолочки, что, понятное дело, оказало должный эффект, и я осталась. В сущности для меня не было в этом ничего плохого. Родительские деньги и часть стипендии я отдавала в общий бюджет, а ее остаток и зарплата были полностью в моем распоряжении.
Мне нравилось, как мы жили. Все мы были связаны огромной любовью к милой маленькой Лоле, а со временем полюбили и друг друга. У нас действительно была дружная семья, и у меня не было никакого желания выбираться отсюда хотя бы даже потому, что кроме Романовых, Лолки и добродушного Сергея никто нигде меня не ждал. Ехать к родителям я не хотела. По правде говоря, взаимопонимание, уважение, семейный уют не сопутствовали нам. Вины здесь не было ничьей, но мы с моими родителями однозначно друг другу не подходили, так что переезд к тетьмане и дядьгрише - одно из самых лучших событий, что когда-либо происходили со мной.