море волнуется

С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.

Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.

Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.

Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно. Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.

Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»; она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.

Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала. Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.

Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, не судьба. Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола. А вот тут, гляди, – родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.

Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится. Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.

Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая». Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.

И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота – остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.
__
Вера Полозкова

и редко кто готов целую вечность ждать того, кто ушёл.
да, сначала воешь в голос, потом просто молча глядишь на горизонт, а потом чувствуешь, как кто-то другой берёт тебя за руку и уводит. кто-то другой показывает тебе противоположную сторону, где на горизонте не сумерки, а восходящее солнце. про ту, печальную, так ведь и забываешь.
а когда возвращаются с сумрачного горизонта и говорят тебе:"вспомни", то просто, без всякой боли, отвечаешь:"всё изменилось, незачем вспоминать прошлое".
так часто бывает в книгах, верно?

а я неожиданно понимаю, что мне не хватает моря.
именно поздне-осеннего, холодного, с северным ветром.
чтобы в волнах отражались хмурые тучи, чтобы я наблюдала, как песок накрывает пена, и задавалась вопросом, что чувствует сейчас русалочка.
мне искренне хочется свежего воздуха, не того, что в укрытом инеем городе, а именно морского, даже более - черноморского.
там у моря сейчас пустынно.
море сейчас одиноко.
грустит.
я неожиданно понимаю, что мне хочется грустить вместе с ним.

Просто вчера я неожиданно понял, что, сколько не придумывай разных миров с живущими там эльфами, призраками, вампирами, принцами и принцессами, мои фантазии всё равно не осуществятся. Вообще. Никогда. Этих миров нет. И никогда не будет. Даже потом, после смерти, вряд ли я попаду в такой мир. Там тоже не будет ни эльфов, ни вампиров.

И самое странное, что теперь я в этом так уверен… и огорчён.