Все они могли когда-то кого-то слушать, но а потом затихали, замирали и выключали звук. Страшно было сначала по ночам, а потом привыкла. Шкафы разговаривали всё тише, а я любила кошек. Его губы убегали от меня, но я пыталась бежать за его руками, за нашими скамейками, только вот парки всё время переезжали и не оставляли новых адресов, новых телефонов, где мне теперь его искать? Искала очки под кроватью и случайно наткнулась на запах его кожи, что прилип к моей простыни. Простыла конечно тогда, но это всё Нева виновата, это всё не про меня, но про него почему-то. И утро бежало по набережной, улыбаясь светофорам, ненавижу аккорды понедельника с тенью от воскресенья и пятнами в глазах без запятых в блокнотах и стихах, когда тихо под балконом и жизнь вся в ионах. Как сложно что-то повторить, новые слова всегда портят старую картину. Куплет из блокнота никогда не станет живым, пока я живу без света. И сколько можно считать это лето? Сколько можно с кем-то встречаться? А мне бы танцевать только, больше ничего не надо. Воспринимаешь реальность, когда с неба ничего не падает. Ищешь его губы в своей подушке, пьёшь недоверие смсок без ответов, пытаешься радоваться этому бесконечному лету, этой невыносимой жаре и тем километрам, которые прошли вместе. Знаешь, одна я куда больше могу пройти, чем с тобой. И зачем ты мне нужен, если лужи отношений обходить не умеешь. Куришь чернику и пьёшь асфальт, потом что-то пишешь. Попытки слушать всегда заканчиваются пытками моих рассуждений. Вокал из под чашки прямо в горло, куда делась моя гордость? Взрослеем, переписываем, переживаем заново, а потом, потом забываем и всё сначала. Грустная история грустных баянов под баян в переходе. Кто-то слушает музыку, а кто-то слушает приход, но есть и те, кто уже ничего слушать не могут…