Мой-твой ноябрь.

Все журналисты поступили на журфак.

Одна я ПИСАТЕЛЬ, блять.

Однажды кинутые боязливы как испанец в Сибири. Они расчетливы, холодны и не мягкосердечны.

Не повезло нам, короче.

Пара умозаключений за сегодня:

— Я отрезвила себя, словно холодным душем, и сняла с глаз линзы влюбленности. Все-таки сопротивляюсь, все-таки, опасаюсь.

— Насчет слухов: какая разница, кто с кем спит. Мне есть за что уважать тех, кого я уважаю, и никакая посредническая реклама не переменит моих настроений.

В моей жизни наступил момент, когда я панически захотела заполнить свое время так, чтобы и дышать нужно было только с особого разрешения.

Здравствуй, работа!

Один человек так озадачился сегодня.

Он спросил меня: "А что ты хочешь на День святого Валентина? Я готов снять студию и пофотографироваться с тобой, а потом развешать эти фотографии по всей квартире".

"Хм." - было моим ответом.

Человек даже не предполагал, что я просто хочу весь вечер проваляться с ним в кровати, телом к телу, не разъединяясь.

"То, что я предложу тебе, не стоит совершенно ничего. Совсем дешево". - добавила я.

"Что?" - просил он.

"Потом скажу".

И если бы это был не разговор по телефону, интрига повисла бы в воздухе.

Я верю в то, что я смогу что-то написать точно так же, как я верю в Бога - необъяснимо. Это постоянная уверенность, присутствующая во мне, не находит оправдания почему бы у меня это не могло получится. Даже в период творческих кризисов, даже тогда, когда я останавливаюсь на неопределенное время, едва закончив первую главу.

А, может, на "Селигер"? Международный форум, где много людей и много идей? Где есть, с кем поболтать насчет проекта хорошей, но маленькой кофеенки, где вновь обретенный коллективный дух и "лагерное настроение"?

Это лучше Парижа? Лучше?

Или тебя интересует только финансовая сторона вопроса? Да что там говорить, на Европу, хоть и до лета я не заработаю. Или заработаю, но на "ограничительный экскурс". Что соответствует положению "голопом, быстро, блять!".

А так - Селигер недельку и Питер недельку. Без ограничений. С удовольствием.

А?

А у нас впереди - Берлин и общие фотграфии.

А у нас впереди - совместные попойки и курево в форточку.

А у нас впереди - все мои бредовые идеи, тобою поддержанные.

А у нас впереди - много "ты" и много "я".

И вот приятно же, черт возьми.

С тобой, по улицам города, с холодным ветром в лицо, так что продувает насквозь.

Но под руку и с кофе навынос.

Ты - с сигаретой, я - с любовью и с первым твоим неожиданным, но приятным поступком.

Разлад с родителями - это всегда очень увлекательно.

Не побывав 2 дня дома, понимаешь, что они стали жить отдельной от тебя жизнью. А в разлуке скучаешь только по кошке и по компьютеру.

Сегодня вечером, блуждая мимо полок одного из книжных магазинов, я услышала громкую нерусскую речь.

Это были люди, которые, мыли стенки книжных шкафов, но с другой, задней их стороны. Они экспрессивно переговаривались между собой, прерываясь именно тогда, когда нужно было сполоснуть тряпку.

Таджики, эмигранты, люди, не зарабатывающие и половины того, что им положено за свой труд.

Мне стало неприятно. Я стряхнула пыль с пальцев, и позвала подругу, чтобы уйти.

Они напомнили мне об Энж. Рьяно стремящейся за границу.

Этим летом она уезжает в Америку на пмж.

Не хотелось бы, чтобы она работала подобным образом, скрываясь от покупателей, за стеллажами, без права на нечто большее.

Быть откровенным - это не страшно.
Это обезоруживает.

Как приятно иногда забывать о тебе.

Просто потому что у меня дела.

И думать порой, что Вьюи - прекрасный метод затеряться среди тысяч таких же страждущих, что противно, но необратимо.

Запутавшись в паутинах дней, вдруг понимать, что сейчас приедешь. А потом пальцами впиваться в твои отросшие волосы и мотать головой из стороны в сторону.

И наблюдать, как ты медленно краснеешь, и сходишь с ума, когда Я ТЕБЯ ТАК ЦЕЛУЮ.

И чувствовать твои губы у себя на шее, и опрокидываться на спину, зная, что ты меня подхватишь.

И лежать на тебе, лежать и обнимать, ощущая кожными рецепторами свою глубокую привязанность. Привязанность без причины, но на максимальной скорости.

И видеть твой гнев, когда я тебя не отпускаю. Такой гнев, который мне еще не приходилось наблюдать.

И понимать, что чем больше ты злишься, тем больше я хочу тебя злить.

И курить с тобой в окно на кухне, опусташая кружки с кофе.

И разглядывать "Русский Репортер".

И говорить об иудаизме.

Открытии собственного кафе.

И слышать твое " Надеюсь, это на нас не повлияет, если ты сменишь религию?".

И знать, что ты боишься моего ухода так же, как и я твоего сегодня.

Пора прекратить искать причину в том, что у меня нет математического мышления.

Укутавшись в эту изморозь январских событий, мое душевное состояние не находило покоя. Оно отчаянно металось между очередными нахлынувшими идеями и книжкой про Эйнштейна в 700 страниц.

Танцевать хотелось отчаянно. Целоваться – до финальных действий.

Для певрого я все никак не могла найти времени, второе – присутствовало, но от этого становилось все тяжелее.

Я словила себя на мысли, что жизненные цели не только отсутствуют, но и (О, Боже), пепятствуют творческому росту, который и так переживал периоды глубочайших кризисов, добравшихся в конечном счете до манеры письма.

Манера эта меня не радовала. Я стала писать меньше, плохо и без того прежнего описания событий с легкой долей иронии, которая всегда была мне присуща.

На это, отчасти, воздейсвовал инкубатор психологических штурмов со стороны родителей и личное нежелание творить что-либо.

Только неизменное что-то во мне постоянно напоминало о том, что останавливаться нельзя. Потому что, если я остановлюсь, потеряю то единственное уважение к себе, которое имею.

Лавры былых писательских увлечений прошли, и теперь, я остро чувствую перемену «погоды». Именно той погоды, которая дает о себе знать всем тем, кто ищет роста. В чем угодно.

То, что я писала в 15, не подходит для 16-ти лет, и уж точно не приемлимо в 18. Не знаю, ждет ли кто-то от меня новых текстов, но я их жду точно. И скорее всего, они бдут со смыслом.