vkontakte formspring
Мысли материальны.
Всегда говори то, что чувствуешь, и делай, то что думаешь.
Чем сильней ты чего - то хочешь, тем меньше об этом говори.
Надо уметь молчать вообще обо всем, что имеет значение лишь для тебя одного.
Несколько раз в месяц меня посещает одновременно гнетущее и солнечное чувство. Я вспоминаю ее. Вспоминаю ее губы, ее нежные руки, я вспоминаю, как мы вместе засыпали и как я просыпался от ее теплых подталкиваний. Она включала М1, ведь только музыка бодрила ее в столь ранний час. Она умывалась, делала зарядку, готовила завтрак, тот вкуснейший завтрак, а я думал, господи, как же я счастлив. Как же я счастлив.
Она всегда опаздывала на работу.
У нее всегда был кавардак на столе.
А я пытался изменить ее.
Я был таким дураком.
Сейчас я сам постоянно опаздываю.
У меня у самого на столе сплошной кавардак.
Но я хочу, что бы у меня был кавардак.
Так я не забуду о ней.
За окном февраль.
2011.
А у меня лето.
Потому что я навсегда остался в том самом лете.
Там где мы сидим на берегу. Там где солнце крепко обнимает нас лучами, а я обнимаю ее.
Я хочу одного.
Боженька, я прошу только одного, сделай так, что бы то лето никогда не заканчивалось.
Слышишь, никогда.
Я отдам тебе все, что ты захочешь.
Душу?
На, забирай.
Тело?
Да забирай же.
Все мои песни, все мои чертовые стихи.
Делай с ними все что хочешь. Мне не жалко.
Ты только верни мне
То лето.
Верни мне ее.
Верни все, что ты у меня отобрал. Нагло отобрал.
Я прошу тебя.
Я умоляю тебя.
Я встану на колени
Я буду становится на колени каждую ночь, пока ты не вернешь мне все.
Все. Все.
Потому что.
Я люблю ее.
В прошлом.
В настоящем. И в будущем.
Я люблю ее.
Я люблю ее.
До конца. До последней минуты. До последнего дыхания. Люблю. Даже за тысячу километров. Всем сердцем. Каждой клеточкой моей никчемной душонки.
Люблю. Люблю. Люблю.
Наверное, действительно стоит просто подождать твоего мужчину, не растрачиваясь на мальчиков.
Иногда, со мной что-то происходит и мне легче просто куда-то уйти, мне иногда так надоедают люди, мне ничего не хочется. Хочется лишь несколько близких людей и тишину. Я очень скучаю по спокойствию. Я очень скучаю по возможности быть с человеком, когда тебе хочется. На данный момент, мне просто хочется пережить. Я не живу, я даже не существую, я просто переживаю этот период. Но, знаете, что самое ужасное? Он не кончится. Этот период. Это не просто месяц/день/год, который нужно перетерпеть. Это навсегда, а я до сих пор не могу этого осознать. Мне кажется, что нужно немного подождать и будет легче, будет проще и роднее. Чуть-чуть. Но этого не случается, я не знаю сколько я буду еще ждать, но это вселяет хоть какую-то надежду.
Прошло 5 месяцев. Я все еще помню.
Живет ли любовь 3 года или вечность, я не знаю. Но просто иногда мне кажется, что я все еще помню твои плечи. Так сложилось, что мне и помнить-то больше нечего. Не было ничего, кроме несбывшихся желаний и неисполненных обещаний. Было ли в тебе что-то хорошее? Было, да и есть, наверное. Хорошего в тебе всегда было больше, чем во мне. Но ты всегда верил в меня. Верил, да и наверное, продолжаешь верить. Ты это единственное о чем я не могу вспоминать без ощущения, что мир переворачивается. Но ты слишком далеко от меня, чтобы просить тебя быть моим. И может так даже легче, ведь сейчас можно сказать, что причина не в нас, а в растояниях.
Белый город во сне, он остался со мной
Он укрыт в тишине равнодушной зимой
Холодней пустоты без тебя душа моя
Этот мир, как и ты, стал чужим для меня
Прости мне мою печаль, позволь мне немного слёз
Ты скажешь, что между нами всё было не всерьёз.
Уйдёт на сегодня боль, но завтра вернётся вновь
Я знаю, что это была любовь, ведь это была любовь.
Белый город застыл, между ночью и днём,
Он тебя отпустил и стало в сердце моём
Холодней пустоты, без тебя душа моя
Этот город как ты, стал чужым для меня
От меня редко можно услышать что-то вроде: "я хорошо пою/рисую/готовлю/учусь/танцую". Вы можете меня опровергнуть и частично вы будете правы. Но только частично. Это от меня можно услышать нередко, но все это сказано в шутку и с огромным чувством самоиронии. В серьез - никогда. Я не умею хвалить себя. Кто-то скажет, что это плюс - возможно, но иногда это жуткий минус, т.к. нужно уметь себя рекламировать (я имею ввиду, на собеседованни, например), а я, к сожалению, таким чувством не обладаю. Многие из вас подумают, что "раз не умеешь, правильно делаешь, что не говоришь", но вы не правы. Конкретнее об этом? Учась тут, по началу, в совершенно незнакомом коллективе, я поняла, что все не так плохо. Когда меня спрашивали, что я умею, я обычно пожимала плечами и говорила, что ничего особенного. Но со временем, постепенно выясняется, что все намного лучше. На уроках art выяснилось, что я хорошо рисую. На activity и drama, что хорошо танцую, обладаю хорошей гибкостью и не плохо играю. Как-то на ланче, девочки заставили меня петь, я долго не соглашалась, но когда я сдалась, они поразились. И да, я хорошо пою. Как оказалось, я не плохо владею английским и для меня не составляет труда учиться. Я легко нахожу общий язык с людьми, в частности, с представителями мужского пола. Судя по количеству компиментов, отпускаемых в мой адрес, я не плохо выгляжу. Это простые примеры и я уверена, что могла бы привести еще несколько штук, но какой в этом смысл? Я не хвастаюсь, не хвалю себя. Это просто констатация факта, и в жизни вы бы никогда не услышали от меня подобное.
Однако, мне доставляет невероятное удовольствие, когда я делаю что-то лучше, чем человек, который говорит об этом, как о великом своем таланте. И знаю таких людей, я невероятно много. Так что мой совет вам, ребята - умейте правильно себя подать и прорекламировать, но не увлекайтесь этим. Всегда есть человек, который делает, что-то лучше вас, нужно это понимать и осознавать. Никогда не упрекайте кого-то в том, что он что-то не умеет. Возможно, вы просто об этом не знаете.
Я обещаю, что никогда не поменяю замок, к надежде на то, что ты еще не выбросил ключ.
Он был для нее как жрец.
Да, именно так. Она помнит, что с определенного времени не способна была это определить по‑другому.
Только иногда ненадолго ей казалось, что дерзко и абсурдно думать об этом, когда они лежали, прижавшись друг к другу, нагие, липкие от пота и его спермы, и он шептал ей все евангелия любви, и она чувствовала, как с каждой прошептанной фразой его член все шире раздвигает ей бедра.
Жрец с подступающей эрекцией.
Наверно, это был грех, святотатство, иконоборство, но тогда она чувствовала именно так.
Он был тогда посредником – именно жрецом – между чем‑то мистическим и окончательным и ею. Поскольку любовь тоже мистическая и окончательная и у нее тоже есть свои евангелия. Есть у нее и свое причастие – когда принимаешь в себя чье‑то тело.
Потому он был для нее словно жрец.
А когда он ушел, она уже не могла понять смысла своей плотскости и женственности. Зачем они? Для кого?
Зачем ей груди, если он не прикасается к ним или если они не кормят его детей?
Она испытывала к себе отвращение, когда мужчины пялились на ее грудь, если она не скрывала ее просторным черным шерстяным свитером или если утром надевала обтягивающую блузку. Эта грудь была только для него. И для его детей.
Так решила она.
Потому через три месяца после его смерти она захотела ампутировать груди.
Обе.
Эта мысль пришла ей в голову однажды ночью после пробуждения от кошмарного сна о Сараеве, перед тем периодом, который припухлостью и болями настойчиво напоминал ей, что она существует.
Разумеется, так она не сделает. Это слишком жестоко. Но она их уменьшит, засушит, как нарывы.
Возьмет их измором.
Утром она выглядела гораздо худее. Потому утра были уже не такими страшными. Эта ее худоба была небольшой радостью, маленькой победой над жестокостью наступающего дня, который своим чертовым солнцем все пробуждал к жизни своей свежестью и росой на траве и бесконечными своими двенадцатью часами переживаний.
– Мы не утратили Анджея. Мы лишь обрели нового ангела. Ты тоже должна так думать.
Она резко обернулась. Увидела его сложенные, как для молитвы, ладони, взгляд всеведущего ментора и омерзительную пену в уголках губ. И не выдержала. Выпустила бокал, и тот упал на пол, наклонилась к нему и сказала:
– Что ты, кретин, знаешь об утратах? Что? Ты хотя бы раз видел Анджея?
Она кричала. Истерически кричала. Все в комнате замолчали. И смотрели на них.
– Знаешь ли ты, что я отдала бы всех твоих сраных ангелов за один час с ним? За один‑единственный час? Чтобы сказать ему то, что я не успела сказать. Ты, кретин, знаешь, что я сказала бы ему первым делом? А сказала бы я ему в первую очередь, что больше всего жалею о тех грехах, которые не успела с ним совершить. Нет? Не знаешь? Ты, пророк с незаконченным образованием и мессия‑любитель, не знаешь этого? Но знаешь, что я должна думать?!
Она умолкла. Спрятала лицо в ладонях. Дрожала, как эпилептик. В комнате стояла абсолютная тишина. Внезапно она взяла себя в руки, раскрыла сумочку, вытащила бумажный платок, одним движением провела по губам парализованного семинариста. С отвращением отбросила белый прямоугольник платка на пол, развернулась и, ступая по обломкам разбитого бокала, торопливо вышла.
Но это произошло всего раз. Один‑единственный раз. Больше она не устроила ни одного скандала ни на одном приеме. Ее приглашали – она приходила. И вдруг все обнаруживали, что ее уже нет. Она выходила, не сказав ни слова, и спешно, чаще всего в такси, возвращалась домой, чтобы упасть на подушку и спокойно плакать. Потому что ей хотелось только пить и тосковать. А временами ей хотелось еще и умереть. Лучше всего от приступа воспоминаний
Есть люди, которые пишут такие вещи в восемнадцать лет, есть люди, которые никогда не напишут таких текстов, есть люди, которые считают такие тексты неправдоподобными, а есть люди, которые вынуждены написать такой текст, чтобы передать какую‑то весть.
Потому что они любят и они эгоисты. Я такой же эгоист. И потому пишу такие тексты. И буду всегда.
Я помню или часто припоминаю какие‑то необычные подробности нашей жизни.
Незабываемые. «Unforgettable…»
Пушистость твоих волос на моей щеке, взгляды, прикосновения. Твои вздохи, влажность твоих губ, когда они встретились с моими в том ночном трамвае, и их нетерпение.
Помню вкус твоей кожи на спине, помню твой неспокойный язык у меня во рту, тепло твоего живота под моей ладонью, прижатой к твоей, вздохи, признания, как ты отдавалась мне, бесстыдство, желание, исполнение…
Незабываемое. «Unforgettable, that's what you are…»
И те краткие мгновения, когда я чувствовал, что ты чувствуешь то же самое …
Когда ты испытывала гордость за то, чего я достиг, когда ревновала меня к женщинам, которые даже не видели меня; когда ты позвонила без повода в понедельник, а не в пятницу и сказала: «Обожаю тебя» – и, устыдившись, положила трубку.
«You feel the same way too…»
Мне кажется, что мы неразлучны…
Что это уже произошло и так будет всегда.
Что даже если я останусь записью в твоей памяти, некоей датой, каким‑то воспоминанием, то все равно будет словно поворот к чему‑то, что на самом деле не разъединится. Попросту это передвинулось в конец очереди значащих людей.
И придет такой день, быть может, через много лет, когда ты передвинешь меня на несколько минут в начало очереди и подумаешь: «Да, это тот самый Анджей…»
Независимо от того, что случится, что ты решишь, и тогда мне будет казаться, что мы неразлучны.
«Inseparable…”
Это приходит тихо и неожиданно. Я читаю книжку, чищу зубы или пишу очередной репортаж. И это приходит.
Я внезапно начинаю думать о твоей верхней губе, либо о том, что ты написала недавно мне, или о твоих глазах, таких красивых, и ли о юбке, на которую я наступил в темноте у нашей кровати, или о твоих сосках, или о белизне твоего живота, или о стихотворении, которое я еще не прошептал тебе на ухо, или о музыке, которую мне хотелось бы послушать с тобой, или попросту о дожде, который бы лил па нас, а мы сидели бы под деревом, и я мог бы укрывать тебя от него…
И когда я об этом думаю, то так отчаянно тоскую по тебе, что мне хочется плакать. И я не уверен, то ли от этой печали я так тоскую, то ли от радости, что я могу тосковать.
Анджей Сараево, 18 февраля 1994 г.
– Моя мать, у нее еще кровь шла из разорванной моей головой промежности, с набухшими, переполненными молоком грудями, так вот, эта сука положила меня голого в сумку, с которой ходила за покупками в мясной на углу, и отнесла на помойку. Как ты тогда ведра с мусором. Мне повезло. Она могла положить меня, например, в мешок для картошки. Такие мешки не чуют даже крысы. Мой мешок был из‑под мяса, и на него среагировала собака. Температура тела у меня упала до тридцати трех градусов. Но я выжил. Так что теперь ты знаешь, какя обязан собакам. И долг им я никогда не смогу отдать.
Она помнит, как сидела рядом с ним, парализованная тем, что услышала, и все пыталась понять, почему в этот миг не ощущает ни сочувствия, ни злобы, ни ненависти. Даже любви не ощущает. Только страх. Обычный биологический страх. Она боялась, что этот человек когда‑нибудь может исчезнуть из ее жизни.
С того дня они были вместе. По сравнению с Анджеем все утратило смысл.
Ей стало ясно это уже через неделю. Привлекли ее его чувствительность и нежность. Позже – уважение, каким он ее окружал. Видимо, из‑за этого он так медлил с первым поцелуем. Несмотря на то что она провоцировала его, прикасаясь, задевая, заводя разговор, целуя его руку в темном кино, прошло страшно много времени, прежде чем он первый раз поцеловал ее в губы.
Они возвращались последним трамваем от Марты, у которой засиделись после концерта. На повороте, воспользовавшись силой инерции, он прижал ее к окну.
– Ты всех главнее для меня, – прошептал он и принялся целовать ее. Перестал, только когда вагоновожатый объявил, что трамвай идет в парк.
Там, в том трамвае, она по‑настоящему начала его любить.
Он восхищался тем, что она изучает физику. Считал, что это наука «основная, почти праздничная» и притом исключительно трудная.
С первых минут он внимательно слушал ее. Вслушивался во все, что она говорила. И все помнил. Он мог сидеть на полу напротив, не сводить с нее глаз и часами слушать. Позже, когда они уже были парой и спали вместе, он способен был заниматься любовью, потом встать с постели, пройти на кухню, вернуться с пакетом еды и напитков и разговаривать с ней до утра. Иногда это даже немножко нервировало ее, так как случалось, что они больше не занимались любовью, а все время разговаривали.
Ему безумно нравилось, когда она описывала ему Вселенную. Она рассказывала об искривлении пространства‑времени или объясняла, почему черные дыры вовсе не черные. А он с удивлением смотрел на нее и целовал ей ладони. Она не могла втолковать, что нет ничего особенного в том, чтобы знать и понимать такие вещи. И уж наверно, ничуть не труднее, чем подготовить хороший материал в газету.
Анджей учился на журналистике. Когда она спросила, почему на журналистике, он ответил:
– Чтобы оказывать влияние правдой.
Как ты можешь осуждать меня в том, что я не сделала 1 раз, если я это делала на протяжении 2 месяцев, в отличии от тебя. Как ты можешь убеждать меня сделать так, если ты сама делала совершенно по другому? Как ты можешь говоришь, какая я был в детстве, если ты уехала, когда мне не было и двух лет? Как ты можешь меня осуждать в том, причины чего ты не знаешь? Как ты можешь говорить мне, что у меня не было проблем, если ты не знаешь через что мне приходилось приходить?
Но нет, я не хочу тебе рассказывать. Уже поздно, в данном случае. Мне проще молчать и рассказывать свои истории в третьем лице. Ведь ты, наверное, не поймешь, если я скажу, что чем больше воды пьешь - тем быстрее отпускает.
"Любимый мой щеник. Не плачь из-за меня ! Я тебя ужасно крепко и навсегда люблю ! Приеду непременно. Приехала бы сейчас если бы не было стыдно. Жди меня.
Не изменяй!
Я ужасно боюсь этого. Я верна тебе абсолютно. Знакомых у меня теперь много. Есть даже поклонники, но мне никто, нисколько не нравится. Все они по сравнению с тобой — дураки и уроды ! Вообще ты мой любимый Щен чего уж там! Каждый вечер целую твой переносик. Не пью совершенно. Не хочется. Словом — ты был бы мною доволен. Я очень отдохнула нервами. Приеду добрая.
Спасибо тебе, родненький, за хлопоты — возможно, что они мне пригодятся, хотя я теперь думаю, что все устроится и без этого. Буду ждать здесь еще месяц. Если через месяц не поеду — берите меня опять к себе.
Пишите мне по адресу тети заказные письма: Александровская ул. д. 1, кв. 8, Гиршберг, для мине.
Тоскую по тебе постоянно.
Напиши для меня стихи.
Не могу послать для себя никаких вещей тк кк ничего совершенно не купила — очень дорого. Спасибо тебе за денежки на духи. Глупенький! Чего ты в Москве не купил! Здесь и достать нельзя заграничных! А если и можно то по невероятной цене.
Ты резиновые кружочки для зубков получил? А сигары хорошие? Пиши по почте. Через курьеров не все доходит.
Я писала с каждым курьером.
Получила от Миши телеграмму, что деньги мне высланы. Интересно, сколько? Левочке пишу отдельно, по его адресу.
Целую тебя с головы до лап. Ты бреешь шарик?
Твоя, твоя, твоя,
Лиля <кошечка> "
Самые популярные посты
