I'd rather pick flowers instead of fights.

— Здравствуйте, — начала я. — Меня зовут Джем. Хотя это вы знаете, вы поэтому сюда и пришли. — Никакой реакции. Я проглотила комок в горле и продолжила: — Хотя я-то на самом деле не понимаю, чего вам здесь нужно. Я обычная девчонка, такая же, какой была месяц назад, год назад, пять лет назад, и тогда никому до меня дела не было. А потом я вдруг взяла и стала всем говорить, будто знаю, кто когда умрет. Наверное, вы потому сюда и пришли, что думаете: я и вам скажу. Но на самом деле… на самом деле… это ложь. Я все выдумала.
Все разом ахнули.
— Я просто хотела прославиться. И смотрите, ведь получилось. Простите меня. Я все наврала. Надула вас. Так что ступайте по домам — тут смотреть не на что.
Я повернулась, чтобы спуститься вниз. В толпе послышались крики: не то они хотели от меня услышать. В основном, это были сердитые восклицания, но над ними взметнулся один крик неподдельного отчаяния, очень страшный крик. Я развернулась, посмотрела в толпу. Кричала та женщина с платком на голове, та, что вчера прикоснулась к моей руке. Да, она не имела никакого права искать у меня ответа, и все же я не могла не чувствовать какой-то вины перед ней. Я вернулась к микрофону.
— Чего вы от меня ждете? — Я смотрела на нее и говорила непосредственно с ней, однако и все остальные разом смолкли. — Ну если хотите, вы услышите то, зачем вы сюда пришли.
Я смолкла, облизала губы.
— Вы скоро умрете.
Она зажала рот руками, глаза расширились. С разных сторон снова послышались возгласы.
— И тот, что с вами рядом, тоже умрет. И тот, что за вами. И я тоже. Мы все умрем. Все, кто в этой церкви, и все, кто снаружи. Это вы и без меня знаете. А я скажу вам еще кое-что.
В дальнем конце зала распахнулась дверь. Вошло несколько человек — полицейские в форме.
— Тем не менее вы живы. Сейчас, сегодня, вы живы, вы дышите. Вам дарован еще один день. Всем нам.
Полицейские дошли до центрального прохода и зашагали в мою сторону. В самой середине шагал один куда выше всех остальных, просто настоящий дылда, и голова у него дергалась и подпрыгивала, повинуясь какому-то внутреннему ритму. Не может быть. Или может? Сердце у меня остановилось, клянусь, что остановилось, но рот не закрылся:
— Мы все знаем, что рано или поздно жизнь наша закончится, но это не должно мешать нам жить. Не должно давить на нас.
А Жук остановился почти в самом центре зала. Просто стоял и смотрел на меня задрав голову, на лице обычная широкая, дурацкая улыбка. И дальше я говорила только с ним, для меня в помещении больше никого не было, только один он.
— Особенно если вы нашли кого-то, кто вас любит, — вот это самое главное. Если у вас есть любимый, с ним рядом вы будете радоваться каждой секундочке…

С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!!!!!!!!!!!!!!!!111111!!!!111

Я хочу тебе пожелать много всего, но не могу описать свои пожелания в словах, потому что я всегда плохо писала пожелания.

Ты очень хорошая.Все те, кто читает твои записи, знают это.

И знают то, что ты очень интересная.

Поэтому у тебя получится всё, что ты задумала!!!1!

И отпразднуй День рождения хорошо!!!!!

ПУСТЬ ВСЮ ТВОЮ ЖИЗНЬ ТЕБЯ ПРЕСЛЕДУЕТ СЧАСТЬЕ!

Я не знаю, можно ли описать словами всю мою любовь к этой песне

БОЖЕ МОЙ У МЕНЯ БАБОЧКИ В ЖИВОТЕ КОГДА Я СЛЫШУ ЕЕ ИЛИ ЧИТАЮ ЕЁ СЛОВА

Первый взвод, первый взвод,
Первый взвод, вперёд.
Вот в Долину Смерти
Вступили шесть сот.
" Легкая Бригада, в атаку! "
Время в войну не ждёт:
Так в Долину Смерти
Ворвались шесть сот.
.

2.

"Легкая Бригада, в атаку! "
Был кто спасовал?
Или кто понимал,
Что это чей-то просчёт:
Им не положено знать,
Им - приказ исполнять,
Им лишь идти умирать:
В самую Долину Смерти
Ворвались шесть сот.

3.

Пушки справа от них,
Пушки слева от них,
Пушки прямо на них
Под залпов вспышки и гром;
Под градом пуль и ядер,
Смело ворвались они,
В самые врата смерти,
В самую пасть Ада
Ворвались шесть сот.

4.

Сабли достали они
Сталью сверкнули клинки
Рубя направо, налево,
В атаку ринулись смело
Что был мир потрясён:
Прямо на дым батарей
Прямо на русских штыки;
Русские и казаки
Под тем внезапным ударом
Рассеялись кто куда мог
Затем они отошли
Но уже не шесть сот.

5.

Пушки справа от них,
Пушки слева от них,
Пушки прямо на них
Под залпов град и гром;
Под градом пуль и ядер,
Падал конь и герой
И вот уж идут назад
Через врата Смерти
Прямо из пасти Ада
Все, что остались от них,
От тех шести сот.

6.

Слава ли их померкнет?
Вызов бросивших смерти!
Что был мир потрясён.
Той безумной атакой,
Дерзостью Лёгкой Бригады,
Доблестью тех шести сот.

— Однажды мудрый марсианин прилетел на Землю, чтобы научить нас, людей, кое-чему, — начинаю я.

— Марсианин? Большой?

— О, примерно шесть футов и два дюйма.

— А как его зовут?

— Марсианин Лютер Кинг.

Она, вздохнув, приникает головкой к моему плечу. Чувствую, как колотится трехлетнее сердечко, будто бабочки постукивают крылышками по моей белой униформе.

— Он был очень симпатичный марсианин, мистер Кинг. Похож на нас — нос, рот, на голове волосы, — но иногда люди посмеивались над ним, а иногда, знаешь, иногда вели себя просто гадко.

У меня могут быть очень большие проблемы из-за этих сказок, особенно с мистером Лифолтом. Но Мэй Мобли понимает, что эти наши сказки — особые, «секретные».

— Почему, Эйби? Почему люди обижали его? — волнуется Малышка.

— Потому что он был зеленого цвета.

Eddie: Wow! Look at that!
Tru: Eew! It's a gross, disgusting spider web.
Eddie: No. It's perfect and beautiful and strong.

не грусти

Если я так буду проводить вечера, то, пожалуй, стану самым счастливым человеком на земле:3

Впервые меня назвали уродиной, когда мне было тринадцать. Богатый дружок моего братца Карлтона, во время охоты.
— Почему ты плачешь, детка? — встревожилась Константайн.
Я рассказала, как назвал меня тот мальчишка, а слезы рекой текли по лицу.
— Да ну? А ты и вправду уродина?
Я растерянно моргнула:
— Как это?
— Слушай внимательно, Евгения. (Константайн была единственной, кто время от времени соблюдал мамино правило.) Уродство живет внутри. Быть уродом значит быть гадким, злым человеком. Ты что, из таких?
— Не знаю. Наверное, нет, — разрыдалась я снова.
Константайн присела рядом, за кухонный стол. Я услышала, как скрипнули ее воспаленные суставы. Она крепко прижала к моей ладони свой большой палец, что означало на нашем языке «слушай и запоминай».
— Каждое утро, пока не помрешь и тебя не закопают в землю, тебе придется принимать это решение. — Константайн сидела так близко, что я могла разглядеть поры на ее черной коже. — Тебе придется спрашивать себя: «Собираюсь ли я поверить в то, что сегодня эти дураки скажут обо мне?»
Она не убирала палец от моей ладошки. Я кивнула в знак того, что понимаю. Я была достаточно сообразительной, чтобы точно знать — она говорит о белых людях. И хотя я все еще чувствовала себя несчастной и знала, что, скорее всего, действительно некрасива, Константайн впервые говорила со мной так, словно я не была белым ребенком своей матери. Всю жизнь мне втолковывали, что значит быть девочкой, как именно следует думать о политике, о цветных. Но палец Константайн, крепко прижатый к моей ладони, помог понять, что на самом деле я могу выбирать, во что верить.

почему вы не даете мне учить уроки

ну на кой черт я начала читать дивергент перед сном

ну я сейчас остановиться не смогу

честное слово