Hey, Cruel World

«Несмотря на мое полное отрицание религии, я всегда любил Рождество с его елками, подарками и праздничной иллюминацией. Рождество никогда не ассоциировалось у меня с Христом, но я решил поздравить людей в своем собственном ключе. Вместе с Мисси мы прокатились в ее машине по окрестностям и сперли в каждом дворике две вещи: младенца Христа и волхва. Смысл нашего фокуса заключался в том, чтобы все люди в нашем квартале подумали, что это заговор. Мы запланировали подкинуть в каждый дом послание от некоей тайной группы следующего содержания: "Мы чувствуем, что Америка фальшиво расцвечена иллюминацией и опластмащена мудростью волхвов с расистской пропагандой их "белого Рождества". Единственное, что нас смущало, так это то, что они вряд ли отреагировали бы на наш лозунг, потому что мерили свою жизнь исключительно по газетам»

«На одном из перформансов я вышел на сцену в смокинге и цилиндре, после чего меня незаметно сменила девушка по имени Терри, одетая в черный парик, такой же смокинг и с очень реальным фаллоимитатором между ног. Когда она ходила по сцене, всем казалось, что это я решил вытащить свое "хозяйство" напоказ, в чем, собственно, не было ничего необычного. Однако когда начинала исполняться "Cake And Sodomy", я появлялся на сцене собственной персоной, подкрадывался к ней и делал ей минет. Наверное в этом заключалось подтверждение слухов, что я удалил несколько ребер и теперь могу делать это сам себе»

она была столь прекрасна, и ее красота была еще более болезненной для меня, потому что я чувствовал, что мне не видать близости с ней, как своих ушей.

«Наблюдая ее, входящую в класс словно сиамская кошка, ее пухлые губы, эффектную стрижку и шелковые блузки, ее "трахни меня"-тело и "воткни мне в задницу"-походку, я врубался, что за христианским фасадом скрывается темпераментнейшая женщина»

Меж всех вещей, что могут быть созерцаемы под сводом небес, ничто не выглядит столь возбуждающим человеческий дух, насилующим человеческие чувства, вызывающим ужас или восхищение, как чудеса, монстры и мерзости, сквозь которые мы видим труды природы вывернутыми, изуродованными и обезглавленными.

/you were my little baby girl. and i shared all your fears. such joy to hold you in my arms and kiss away your tears. but now your gone, there's only pain and nothing can do. and I don't want to live this life, if I can't live for you. to my beautiful baby girl. our love will never die/

«рождественская ёлка, к примеру. миг назад она была в центре всеобщего внимания. и вот, вместе с сотнями таких же ёлок, лежит никому не нужная в кювете вдоль шоссе, блестя фольгой, золотой и серебряной. смотришь на эти ёлки и думаешь то ли о жертвах дорожно-транспортного происшествия, то ли о жертвах сексуального маньяка, который бросает их связанными черной изолентой и нижним бельем, вывернутым наизнанку»

в сравнении с этим я выгляжу как маленький спокойный центр вселенной. я принимаю свое болезненное гнойное состояние как данность.

она боится заняться не тем, чем следет, и поэтому предпочитает не заниматься ничем.

— Джен, что бы ты ответила, если бы я тебе сказал…
Я запнулся. Она ждала.
— Мне кажется, я в тебя влюбился. Наступило молчание. Потом, очень тихо, она произнесла:
— Я бы ответила… что ты мешок с дерьмом.
И повесила трубку.
Я не был ни расстроен, ни удивлен.

я ни разу не помахал ей (верный признак неравнодушия) и даже не взглянул в ее сторону.

На экзамене я получил "A" с минусом — между прочим, эта отметка совпала с той, которую я мысленно поставил Дженни за ее ноги в тот момент, когда она первый раз вышла из-за стола.

— Дженни, ради Бога, как я могу читать Джона Стюарта Милля, если каждое мгновение я до смерти хочу тебя?

«я погиб. меня погубила черная мерцающая подземная река, погубил звук скрипки над крышами домов, погубил серебристый воздух декабря, погубила тоска серого неба, ах, я погиб из-за тебя, сладчайшее сердце, мечта несравненной голубизны, свечение растекающегося над всеми лесами и долами чувства…»

«любимая — я не знаю, что из этого выйдет, и я нисколько не хочу знать этого. не могу себе представить, что когда-нибудь я полюблю другого человека. я имею в виду — не так, как тебя, я имею в виду — пусть даже маленькой любовью. я исчерпал себя. и не только любовь, но и все то, что живет и дрожит за моими глазами. мои руки — это твои руки, мой лоб — это твой лоб, и все мои мысли пропитаны тобой, как белые холстины коптов пропитаны тысячелетним невыгорающим пурпуром и королевским цветом золотого шафрана»

все было не так уж отвратительно, но это не являлось любовью. /i try to picture me without you but I can't/

в нас нет реальных нас. даже наши физические тела, наши клетки каждые восемь лет обновляются. а кожу, кости, кровь и органы - все это вполне можно переносить из одного человека в другого. даже то, что живет в нас в настоящий момент - микробы и вирусы, поедающие за нас нашу пищу, все это нам просто необходимо. без этого мы умрем. все, что мы собой представляем, унаследовано. в нас нет реальных нас. все, о чем ты думаешь, приходит в голову миллионам других людей. все твои действия кем-то повторяются. и никто ни за что не в ответе. каждый из нас - совместные усилия. над каждой отдельной молекулой, состовляющей человеческое тело, ломали головы миллионы умов. твои раздумья не новы и скучны. и вполне естественны. ты в безопасности, потому что находишься в рамках своей культуры. все, что ты себе представляешь - прекрасно, ибо ты способен это представить. и выбраться из своих представлений ты никогда не сможешь. это нереально. мир - есть твоя ловушка и твоя колыбель.

когда гирлянды на ёлке горят слишком долго, воздух наполняется отвратительной вонью - так пахнут горячие полимеры, и от этого начинает болеть голова. ёлка вся в огнях и блестках и увешана нашими старыми игрушками. а еще на ней пряди серебряного пластика, насыщенного статистическим электричеством. на самой верхушке все та же кошмарная красная игрушка.