З а м е т к и

«Фотография фиксирует вечность, на деле являясь доказательством того, что все есть лишь краткий миг в глазах вечности. » q| Али Смит

Если вы ждете, что кто-то другой возьмет и сделает вас счастливым, то вы ошибаетесь, вы зря это делаете. Улыбнитесь, потому что вы можете это сделать. Выбирайте счастье. Будьте сами теми изменениями, которые вы хотите увидеть в мире. Будьте счастливы тому, кто вы есть сейчас, и пусть ваше позитивное отношение к действительности вдохновляет ваше завтра. Счастье часто можно найти там и тогда, когда и где вы решили его искать. Если вы ищите счастье там, где у вас есть все возможности его найти, в конечном итоге вы его найдете. Но если вы будете постоянно искать что-то другое, то, к сожалению, вы его тоже найдете. (Одно из правил, как создать свое счастье, начиная уже сегодня)

Первая часть. Десятая глава.

Как мы раньше считали, что люди - это бесценные существа, подающие надежды и воплощающие свои самые сокровенные желания, да мечты в жизнь. Сейчас? Нет мы так не можем думать. Люди уже олицетворение простого бытия, да обыденных существ. Люди дешевеют с каждым днем. Мы не говорим, что все, что нас до безумия радует, так кто же? Немыслимыми путями мы приходим к одну выводу: порой вещи, дома, любые приобретенные имущества и тому подобнее - стоят дороже чем сам человек, который их купил. Как это объясняется? Это не означает мелочность или дешевизну, это означает только одно - люди забывают, кем они являются на самом деле. Как у них складывается внутренний мир? А склад ума? А творчество? Не надо бы назвать их все внутренне лежащее простым кавардаком, да бардаком? А как может пустошь во внутреннем мире смешаться, наверное, с этого нужно было сразу начинать речь? Не правда ль? Это тоже самое, что в пустой тарелке ничто не смешается, а если в тарелке лежат коричневый изюм и черный, то они могут смешаться, если их не отсортировать. И все же лучше будет второй вариант, чем первый. Хотя нужно признать, что первого больше, чем второго, я уже и не говорю а третьем - самом редком! О людях хороших, с полным внутренним миром, со своими точками зрения, не дающими упасть самому же в лужу, признающие ошибки, да и так далее. Их ничто не портит.

Идя к магазину под название Н***, как и в обычный день, когда заканчивались хлеб, да масло, мы увидели человека. Того, с кем мы стукнулись лбами еще в подъезде, а именно на лестничной площадке. Он стоял и важно разговаривал с женщиной и с её, как мы поняли, мужем. То есть он разговаривал с замужней парой. Порой уши не могут сами по себе затыкаться, волей, неволей - услышишь что-нибудь, да интересное. Во-первых, женщина была в белой шубке из натурального меха, сияющей на солнце; на руках было множество различных браслетов и кольц, вполне подходящих друг к другу; на ней были узкие и длинные серые брюки, а их продолжением являлись туфли, а скорее всего сапоги, на высочайшем каблуке, который делал эту женщину выше на эдак сантиметров 10-14. Помимо сумки в её руках, которые были в кожаных перчатках, был пёсик. Маленький, сморщенный, и по виду, как и сами эти люди - избалованный. Он постоянно рыскал в её меховой шубке, будто прятал свой нос в теплое место. Мужчина был хорошего телосложения, а выделялся, а точнее удивил меня своим ростом: женщина, которая итак была выше самой себя на 10-14 сантиметров не могла бы догнать роста своего мужа - он был на голову выше неё. Вывод: или он высокий, или она чересчур низкая. Я склоняюсь ко второму варианту. Муж ничем не отличался от жены, то есть был мужчиной, но придерживавший те же тона одежды, что и у жены: его верхняя одежды была также бела; серый брюки немного были шире, чем у жены; и конечно он не ходил на каблуках, просто его туфли были такими же темно-коричневыми, что и у неё; на руках вместо браслетов у него были часы, позолоченные, с несколькими каратами бриллиантов. Они втроем затрагивали тему о банкетах, да гостях, да пуншах. Мы подумали, по жалким просьбам супружеской пары внести их в список гостей, что они потратили бы все свои центнеры, доллары, или евро на то, чтоб попасть на банкет к этому человеку, который в данный момент обсуждал с ними план-зова-гостей. Видно, человек был не мелочным, да и не скупым. Видная его сдалека плохая черта - высокомерие. И кстати, года ему дашь не молодые, по крайней мере 3 детей, надеемся, у него точно есть.

Пройдя квартала 2, что нас ужасно возмутило, так как в пяти магазинах, которые были вблизи нас не было наших любимых выпечек и кальмаров: пришлось идти дальше. Все прошло хорошо, накупились и пошли обратно. Погода была хороша, радовала своим теплым, пока что, ветерком и свежестью. На обратном пути мы подумали, что этих людей уже не будет подле нашего двора, а нет - ошиблись. Они все еще разговаривали, закуривали, и женщина иногда играла со своей «радостью». Уже наплевать было на их бессмысленный разговор, и уже, собиравшись пройти мимо них, к подъезду, мы услышали: - Мне не должно быть плохо, от того, что у меня не хватает прислуг на этом жалком банкете! - визгливо сказал человек. - И все же, успокойтесь, дорогой Вы наш, мы найдем новых работников: барменов, да официантов, а также и некоторых девушек, которые будут постоянно стоять возле главного стола с пуншем, да наливать всем вкуснейший Ваш пунш. Да, да! Да будет так? - сказал муж этой женщины, и, немного вспотев от волнения, принялся внимательно слушать ответ, но внезапно посмотрел на меня. - Да будет так. Господин Росель я с Вами разговариваю! Росель! - привлекая внимание, как мы поняли, Роселя, чтобы тот слушал его. - Ох, да, несомненно я слушаю Вас. Просто я могу Вам с уверенностью заявить, что нашел новую работницу на Ваш будущий, пышный, и полный гостями банкет. Она! - оправдываясь, указав пальцем на меня, и выпучив глаза свои, сказал он. «Господин» повернулся, так как я стояла сзади него, и кивнул.

Мы поняли, что мои кальмары не будут сварены сегодня ночью.

Первая часть. Девятая глава.

Под песни Bon Jovi мы немного размялись. Все-таки долгий разговор был, как никак, мы - не железо, которое можно ковать и ковать. Кельвин обещал прийти завтра, что вполне, мы уверенны, он сделает. После того длинного разговора, где мы молчали и попивали горячий чай, а Кельвин без умолка поведывал нам интересную историю, мы вынесли, что в жизни люди могут встретить друг друга не по одной причине, что они столкнулись, а по другой - влюбились. Что за прекрасное чувство, повествовавшее внутреннее и душевное состояние, говорящее только правду, ибо сам себя человек может обмануть, если б был только дураком. Казалось бы, освежив обкуренную со всех швов куртку, должно быть хорошо, а вот не так - от свежести и следа не осталось: вонь победила наши духи. В тот момент мы могли подумать, что наше целостное мы никак не может пригодиться в жизни, чтобы стать счастливым. Есть я у себя, а у моего внутреннего я - я. Как рассказал мне Кельвин, что Алика (ударение на букву и), то есть та самая девушка, которая оказалась частичкой его души, да тела, напоминала ему что-то черное, смотрящее на него с гордо поднятыми и томными глазами, вследствие своих раздумий он понял - что ошибся. Он всегда делает мимолетные ошибки, считая их олицетворением его неуверенности и краткости мыслей. У Алики и Кельвина были связи между их внутренними мирами, и все же, как показал результат их жития - теперь они одно целое. Редкостное представление, не так ли? Я думаю, сидя и печатая это, что - да. Ты только поверь, мой дорогой читатель, что ты найдешь человека, кто будет составлять тебя.(а если ты уже нашел, ты редкостный тип людей, кем я могу восхищаться и питать к ним особую привязанность). Дабы ты понимал меня правильно, я не могу не сказать, что меня вполне в жизни никто не отталкивает, то есть нет людей, от которых я бы впадала в отвращение. Это бывает на 1-2 минуты, а притягивающих людей тоже в моей жизни мало. Ты считаешь, наверное, себя нужным кому-то, потому чувствуешь притяжение к кому-то. И пойми, что это не всегда одно и то же. Человек, к которому тянешься ты - не есть тот человек, который ценит тебя.

Посмотри по сторонам, иногда ты можешь заметить столько всего вокруг. Я не имею виду пока что хорошего. На первый план всегда выявляется плохое, по психологии человека. Выходишь из дома, выносишь с собой теплоту своего домашнего очага, а на переулках, дорогах к твоей остановке и на всей улице, которую ты можешь видеть своими глазами, ты встречаешь людей, с угрюмыми лицами, говорящих только негативное и посылающее своими глазами куда подальше. Вот, что значит: испортить настроение с утра же. А ты не ловись на это. С утра же улыбнись самому себе, ах даже можно так, чтобы заряда этой улыбки хватило на весь день. Помогая себе, понимай себя. Не нужно запираться в стенах, которые мир и не видит. Пробей окно в хорошее настроение - улыбнись. Хороших сторон много также, не так ли? А их всегда тяжелее найти, потому человек не стремиться, чтобы начать поиски на них.

Мы уже видели через стекла, что не тут, то не там, то есть на улице - не было людей. Конечно: все спали. А что же еще делать в 5 часов утра? Пересмотрев все приоритеты раннего просыпания, мы одевшись в ботинки и верхнюю одежду, вышли на улицу. Не успев и перескочить каждую лестницу, состоящую из 10 ступенек, и только что помывшую техничкой, а их было много, мы лбом стукнулись с человеком. Наши взгляды не совпали, ибо мы чувствовали, что он смотрел, а точнее пытался посмотреть на наше лицо, а вот мы не могли поднять глаза, так как до ужаса болел лоб. От любопытства, или же от не веления и не управления своей руки, он взял нас за подбородок и приподняв мою голову, заглянул в глаза, и тронул больное место. Сказав « извини », он исчез. Утро началось не самым лучшим, но загадочным образом, что нас привело в смятение.

Первая часть. Восьмая глава.

— Здравствуй, надеюсь у Вас все в порядке? - сказал я угрюмым голосом, только от того, что я переработал на своем служебном месте.

— Да, я хочу летать, я хочу быть с тобой, - шепотом и хриплым голосом ответила она мне.

— Ты так говоришь, будто готова выйти за меня замуж, - со смехом проговорил я и продолжил, - я сегодня заеду к тебе уже с другими цветами: фиалками. Я хотел начать со словом: жди меня, но позже просто передумал.

Собираясь доехать до пункта назначения, я видел и встретил много лиц, людей и просто душ, спешащих куда-то. Я не мог отрицать, что и я спешил, и все же и там, и тут, и везде, даже возле твоего любимого проспекта р*********, вдоль которого уже умирали красивые цветочки, было много людей с грустными и неуклюжими лицами. Почему неуклюжими? Я понял так, что каждый хотел или улыбнуться во время телефонного разговора - а ничего не получалось, так как выдавить из себя, не как из тюбика зубную пасту - тяжело. Некоторые улыбки олицетворяли умные и скромные чувства, свидетельствовавшие о скованности, по моему мнению. Я услышал некое « я не готов чесать пятки твоей подруги», что меня немного поразило. Я был готов к тому, чтобы превратиться в дракона, огнедышащего, не для того, что бы наказать этого человека за столько ужасную фразу, а спрятаться и улететь от его ненавистных глаз, заподозривших, что я лихом услышал то, что меня в общем-то и не касалось. Пролетая несколько остановок, я добрался до нужного места, и уже без глубокого описания, посетил госпиталь. Мои фиалки немного подсохли, и что явилось мне странным - оказались целы и невредимы. Ведь в автобусе было столько народу, что можно было и не держаться за поддержку, чтоб не упасть во время очередной остановки: все были, как селедка в бочке. Обрадовавшись, что мои цветы в целости и сохранности, я пробежал несколько коридоров и посетил её снова. Она взглянула на меня своими грустными глазами, так и кричащими «мне тут надоело», или «а вдруг ты бросишь меня». Вторая фраза мне больше нравилась, а знаешь почему? Я могу сказать, что только по одной причине. Она могла сказать такое не из-за того, что её никто не посетит, кроме меня, а из-за того, что она тоже почувствовала то, что и я: она стала частичкой меня, а я - её душ. Я раскрыл шторы: несколько лучей, которые довольно таки долго ждали своего момента, чтобы пробиться в комнату, и освещать её, позвав солнышко. Конечно, было только утро, а уже пекло на улице, как в середине дня. Она позвала меня и обняла своими нежными и столь приятными руками, что я не хотел бы больше уходить из них. Я приподнял её, и она начала говорить: - Хорошо, что ты именно сейчас пришел, Кельвин. А то мне было или не по себе, или от скуки я не могу просто ничего делать, кроме того, что перечитывать книгу, которую ты мне принес в прошлый раз, - задорным голосом сказала она. - Ты жалуешься, что я не принес сегодня другую книгу, моя печенька? - ответил я ей, и резко осыпал её некими-лепестками-некого-цветка, которые я купил по дороге у бабушки, сидящей на остановке. Она была так счастлива от этого испуга, что жажда её ласки опустошила моё сердце: я не мог думать ни о чем другом, как только о том, чтобы прижать её и не отпускать.

Выслушав Кельвина, я все больше и больше верила в то, что некое «мы» состояло у них не из внутреннего «я» и внешнего, а из двух разных людей, но столь притягивающих друг к другу.

Первая часть. Седьмая глава.

Прерываясь на то, чтобы глотнуть остывшего чаю, он продолжал. - Говоришь, или думаешь, что я того не чувствовал? Её пульс? Чувствовал. Какое-то неимоверное чувство охватило меня. Я понял, что не отпущу этого человека, по сути - незнакомого мне. Мне было плевать, откуда она могла быть. Была ли она обеспеченной, не считая того, что у неё было средство передвижения, или же была ли она девушкой, докатившейся до нищего состояния, оставив себе одну машину. Мне было все равно. Она смотрела на меня своими карими, большими и наполненными слезами глазами. Я прочувствовал, что она стала частью моего существования и бытия, я не могу сказать, как этого произошло. Однажды после этого первого визита, я встретил медсестру, которая сказала, что ей нужен уход, и что она не в скором времени сможет выписаться. Я ничего не имел против. Прошли недели и месяцы, как я снова прибыл в этот госпиталь. Он изменился. Во дворе я заметил некоторые изменения: плитка был сооружена уже из более крепкого и более интересного материала, что, почему-то, меня заинтриговало; на улице разместили скамейки, отличающиеся от старых своей симпатичностью и модерн-стилем; под грудой снега я подчеркну, что видно старались сделать живописные узоры, которые позже были покрыты снегом. Я думаю, узоры сделаны не зря, летом, да уже и весной, они будут притягивать множество любопытных глаз. А пока приближается зима, ничего им не светит. Добравшись до палаты моей неимоверной цели, я тут же присел возле неё, и смотрел на неё спящую: глаза закрыты; кожа на лице снова была «стянута», и я понял: она снова плакала. У меня пробежала дрожь в тот момент, когда она проснулась. Я знал, что при моем входе она уже проснулась, просто не хотел будить её уже прерванный сон. Глаза её бегали по комнате, ища что-то, но вскоре они остановились на моих. Она была в раздумье, что меня привело в страх. Вдруг она меня забыла, а сейчас, смотря на меня с негодованием, тем и показывает, что она пытается вспомнить. Я ошибся, и я понял свою ошибку, после её слов. - Я не думала, что Вы придете. С чего вы меня еще раз посетили. Помнится, Вы были тут около месяца или полтора назад. Что привело Вас сюда? - тяжело дыша, проговорила она. Вот, что её привело в раздумье. Не то, что она меня могла забыть, что с моей стороны эта мысль была эгоистична, кстати. Она хмурила свои брови только потому, что была не в понятии, зачем я снова пришел. - Наверное, потому что беспокоюсь. - коротко ответил я, дабы не нагружать её слух. Как я понял, её этот ответ не удовлетворил, после того, как она мне сказала: - Очень лаконично, и все же зачем? - взглянув на меня еще раз, до того, когда она увидела новые и свежие цветы на своей кровати. Как я мог ей что-то сказать, как я мог признаться ей в своем сумасшествии, мол я не хочу прерывать нашу связь, мол я не хочу отпускать её никогда. Как бы она на это отреагировала? Как ты думаешь? Поэтому я не стал ей ничего отвечать, просто уложил подле неё поудобней цветы, чтобы она могла без какого-либо труда смотреть и любоваться ими.

— И что же потом? Ты просто захлопнул тихо дверь и ушел? - с «пылом» спрашивали мы.

— Вроде подобного. Я мог только это сделать, о чем позже жалел, как очутился на ночной улице, забитой фонарями, так и надоедающих меня. Пока я шел по морозному воздуху, срезал его на части, я немного раздумал о том, почему я ей не ответил. Побоялся ли я? Нет. А чего бояться? Подумал ли я, что это ухудшит её состояние? Нет. Может быть она восприняла бы этого, как шутку? Нет. И тоже нет. Меня изнутри прорывало легким раздражением того, что я ей не ответил. Так я и, очутившись в ту минуту подле неё, так бы остался бы неизменным: без ответа. Такое чувство, будто возле меня барьер, воль которого одни условия, а может и запреты. Я не мог понять этого, особенно, когда смотрел на ночной город, и фонари уже не казались мне столь раздражающими меня своим светом, так как я почувствовал легкий ветерок, прошуршавший по моей шапке, и сдув некоторые слезинки с простуженного лица.

Первая часть. Шестая глава.

Неужели мы добрались до теплых чувств, которые в один миг наполнили всю душу, как в этот момент она, не поверишь, дорогой читатель, - пылала. Она была рада и горела, пылала. И все же последнее больше всего. Конечно, я сейчас непосредственно перейду к дальнейшим событиям и иным интересным минуткам.

— Разве можно было поверить, что, маленькая дама, вроде тебя, усвоит все советы: я никого в твоем доме не вижу, - усмехался он, передав мне что-то в бумажной коробке. Там было множество красивых и разноцветных пачек чая: « чай зеленый с лимоном »; « чай зеленый с перцем »; « чай зеленый: два в одном, угадай второй вкус! » и так далее. Я не констатировала факт, я просто знала, что не он, не я не любили раньше чай - никакой. Появились однажды в нашей жизни случаи, когда мы поняли - чай - это все наше. Глупое звучание такого словосочетания или заявления не может принести ничего умного, а следовательно приносит смешное. Пересмотрев некоторые пачки, мы поблагодарили за столь нежное обращение с учитыванием всех нюансов, дабы не казаться неблагодарными. Мы не могли нормально и адекватно реагировать на человека, которого не видел, есль не вечность, то точно её половину. Мы не могли испытывать любви или ранней привязанности к этому человеку. Наверное, как и саму меня немного смутило, что я не сказала имя этого человека, как и свое. Кельвин. Да, Кельвин. Несмотря на то, что он часто любил менять имена, это ему нравилось больше всего: то, которое отдала от своего сердца мама. Ах, ну мое, может и будет некой загадкой того времени, ведь мода менять имена была редка, зато была уместна, поэтому особого « постоянного » имени у меня не обнаруживалось.

Я пригласила Кельвина за пока пустой стол, который в скором времени забился колбасными изделиями, овощами, фруктами и конечно же картошкой. Да, картошкой, жаренной картошкой, он очень любит её, не брав на заметку то, что он, то есть картофель есть очень калорийный овощ. Ведь так? Я не говорила ему этого, дабы видеть его счастливым, лопающего и « кидающего себе в топку » картофель. Поев, и немного обменявшись информацией, которой, к нашему удивлению, было мало, так как не встречались и даже словом не обмолвились мы с ним около 5 лет. Наконец, заваривая чай горячим кипятком, который немного попал на нашу руку, я услышала его « Эй, я же тебе еще не рассказал!». Заинтригованные им, мы заварили чай и поставили по кружке каждому и начали слушать. Внимательно.

— Слушай, одним прохладным днем, - начал поведовать историю он мне, - мне было очень холодно, и мне оставалось около 2 км до дома, что в принципе, в обычный день меня даже в страх не может бросать, не то, что пугать, - размахивая, руками продолжал, - а именно в понедельник, да, это был понедельник, я не мог поверить, что в такой мороз мне еще нужно идти столь долгий путь, точнее продолжать его. Я уже ни на что не надеялся, как в один, для меня прекрасный момент, ехала машина, и, остановившись возле меня, «зазвенела». Из машины вышла девушка, я не буду тратить время на её описание, хотя хотел бы. Она быстро махнула рукой и сказала что-то вроде «Иди сюда, а то замерзнешь..». Конечно, я пошел и немного присмотрелся в темноте, куда садиться. Сел. Все хорошо, подумал я, чем все и являлось. Она, вернувшись в машину, улыбнулась мне и спросила, куда мне, и полюбопытствовала, с чего я тут разгуливаю. Я, открыв рот, только хотел ответить, как тут из неоткуда врезается машина. Машина. Представляешь? Честно говоря, я больше ничего не мог вспомнить, включая и то, как я очутился в больнице. Нет, не в палате, а спавшим на диване. Проснувшись, я увидел сначала стекло, запотевшее и закрытое, и медсестру, стоявшую надо мной с печальным видом. - Ваша жена в тяжелом состоянии. Конечно, не на много, и все же на минут 10 Вы можете её посетить, - сказала она и ушла, дав знак, что нужно идти за ней. Пока я привел свою голову в порядок, я понял, что никакой жены у меня нет, и то, что они все ошибаются, а позже вспомнил: девушка, которая хотела мне помочь. Я быстро ринулся, не зная даже на данный момент, почему я так побежал, будто моя мать при смерти. Наверное, от того, что я последний кто с ней был. Я не знаю! Меня провели и я зашел в комнтату. Комната, а точнее палата была освещена тусклым, и вполне удовлетворяющим медиков светом. Вокруг стояло много цветов в разных горшках: ромбовидных, квадратных, в виде пирамидок и т. п. Наконец я добрался до её кровати, после всей красоты разнообразной зелени. Я не мог понять, что мне делать. Ведь, по сути она мне - никто, она хотела мне помочь, попала из-за меня в такую ситуацию. И почему-то я остался цел! И все же я взял её за руку: она открыла глаза. И я понял, что больше её никогда не отпущу.

Первая часть. Пятая глава.

Именно в этот момент мы должны были заметить, что за окном, которое находилось позади этого человек, шел снег: мелкий, прерывистый и белый. Может, к твоему удивлению, у нас в городе по доброй традиции выпадает снег в начале ноября, а теперь перейдем к моему удивлению, что в тот день, когда я увидела его за потным стеклом, была конечно осень, как говорилось раннее, и октябрь. Октябрь! Начало, буквально 4 число. И мы подумали, помимо того, что почувствовали дрожь от того, что видишь мелкий и хрупкий снег за тонким стеклом, что все-таки, если рано началась зима, она дает о себе знать: будет холодной. Наши глаза перевели взгляд на человека. Да, несомненно, глаза этого человека были добрыми и полными некой нежности и резкости в одно и тоже время. Они были глубокими, как синее море со своими тайнами. Опускаясь ниже можно было подметить, что родинок была на лице немало: возле носа, на переносице, над левой бровью и близ места, где находятся лимфоузлы (но это уже не лицо). Другие родинки были незначительными. Прямой нос и его кончик всегда дают о себе знать: некой горбинки на нем и не обнаруживалось, лишь были заметны широкие косточки, разделяющие или находящиеся между внутренними краями глаз и верхней частью носа. Губы, которые проговорили понятным и внятным, а в то и время грубым, точным, и удовлетворяющим голосом начальника какого-либо отдела: "Здравствуй, здравствуй", могут быть описаны мной сейчас, как губы человека, который будто каждое утро почесывал их щеткой для зубов, от чего они такие красные и пульсирующие, как бы там не бурлила кровь. Челюсть особо выделялась мужеподобным видом, что конечно только украшает этого человека, а скулы немного выпирая, придавали лицу более интересный, а даже азиатско-европейский вид: глубокие, большие и добрые глаза; прямой и аккуратный нос; губы, постоянно выделявшиеся своей краснотой из-за бурлящей в ней крови и скулы, да челюсть, подчеркивающие мужские и тонкие линии лица. Сделав попытку пропустить нас в наш же дом, он попятился назад, не услышав от нас ответа на его приветствие, и у него ничего не вышло - мы не сдвинулись с места, чтобы войти. Вот и настал наш черед как-то ответить человеку, который так нам хорошо знаком, и именно который нас воссоединил воедино когда-то для того, чтобы не чувствовать одиночества и всегда доверять самому себе. Это человек - давно забывшее старое, и все же продолжающий твой ритм и стиль проживания по сей день. Он тот, кто запретил кому-либо доверять, кроме себя одного. Научил меня, что нужно найти важного человека внутри себя, и не отпускать его, воссоединиться с ним и не бросать его. Ты - есть у себя самого, - говорил он мне когда-то.

— Заходи же, ты же понимаешь, что я тут не живу, - смеясь восхитительной улыбкой и оскаляя свои зубы, проговорил он. (У него были сильно выделены клыки на передних зубах, и поэтому с детства его называли "оскаливающий свои зубы", против чего он ничего не имел, то есть претензий).

— Меня не надо приглашать, я могу сама себя пригласить, - неудрученно и гладко ответила я. И позже я взяла и сделала жест: указательный палец поставила сверху среднего, а большой вытянула на столько, насколько это воможно вполне, а остальные, то есть безымянный и мизинец оставила в согнутых положениях, означающий: "Я узнал(а) тебя!" и показала ему. Чему он был несомненно рад. Он был придуман нами, в знак крепкой дружбы, протекавшей между нами в далекие прошедшие времена. Я с улыбкой показывала этот жест ему до тех пор, пока он не взял и не обнял меня, как обнимают плюшевых мишек, которых дарят детям на дни их рождения.

Первая часть. Четвертая глава.

Бродя по улицам города А*****, мы заметили маленькие переулки, не освещенные хотя бы лампами с плохим светом, отдающим в пространство некоторые частицы теплого и ярого столкновения с ночью. Мы всегда могли удивляться, что на такие брошенные переулки никто не обратит внимания, пока не очутится в них. Ведь правда. Это тоже самое, что и с людьми. Мы никогда не узнаем о них чего-либо, пока не откроем их калитки в их души, мокрые и сырые, покрытые некоторыми длинными растениями без каких-либо намеков на прелестные цветочки, которые обычно уже выцветают весной, или же светлые и чистые, покрытые некоторыми блестками фальша и ненатуральности, зато более утонченные и изящные, а может обычные, без каких-либо изъянов, но и без каких-либо причудов, притягивающих твое внимание, с цветочными и уютными горшками, наполненными свежей и ухоженной почвой, да землей. Да, смотреть в души людей - талант. Дается он, я думаю, не с рождения, как дается, к примеру, дар художника, или певчий дар, он появляется и не по годам, а по обстоятельствам, сделавших твою жизнь суровее и мудрее. К этому я и виду. В тот рассвет, а уже скорее было утро, мы не заметили, так как проходя в одних вязанных вещах, да рубашках, дабы не замерзнуть, плыли по не одиночеству счастливого сердца: без каких-либо людей и посторонних вещей, посылающий нам некий шум, мы перешагивали трубы, которые накладывали год назад строители в поте лица, и которые уже к этому времени "крошились". Немного раздумав, мы решили отправиться в наше уютное местечко, где пахнет только нами и любимым чаем с корицей и лимоном - домой.

По дороге домой ощущали мы свободу дыхания и разума. Игры наших воображений совпадали: сердце и мозг чувствовали запах утренних цветов, расположенных вдоль проспекта Р*********. Мы знали и понимали те минуты, когда ты чувствуешь уединение с собой, в течение которого ты знаешь, что ты - вечное. Неповторимые минуты в жилках нашего организма переходили в некую уверенность в завтрашнем дне, без нужных трудов, как таковых. Понятно, что мы ведь в это не верили, ведь так, умный мой читатель?

Вот и выглядывало своей макушкой здание, где мы проживали, оно находилось на том же проспекте, где вдоль которого росли прекрасные цветы с вдохновляющим запахом. Странно было то, что мы не "учуяли" и не услышали звуки только просыпавшего города, с его непременно интересными событиями с самого прихода солнца, озарявшего пока что только одну, а то и 2/3 города. Промчавшись, как обычно, по привычным нам лестницам, встретив женщину, моющую полы, да лестничные площадки, услышав её хриплый и низкий до необыкновенности голос, повторяющий одну и ту же фразу, почувствовав запах духов с соседней квартиры некой А*****, наконец мы попали домой. Только вот, пока нет. Стоя на пороге, мы разыскивали ключи в моем кармане. Наконец-то найдя их, мы могли с радость засунуть их в щель металлической и крепкой двери и отворить её, провожавшую нас в квартиру. Дверь с веления моих рук открылась, но мои ноги не могли оказаться внутри квартиры, то есть за порогом её. А именно буквально от сантиметра от порога был человек. Стоял и часто дышал.

— Здравствуй, здравствуй - сказал он, неловко почесав себя за шею.

Любимые Айнура и Надя.

New photoshoot.

Первая часть. Третья глава.

Мы всегда понимаем, что человек никогда не может быть одиноким или без "никого", у него есть он сам и то, во что он верит. По такому принципу жили и мы, и все же не отказываясь и от других светлых и хороших прелестей жизни, которые иногда бывают позолоченными, да с цветочками, вроде орхидеи, или проще - хризантемы. Мы никогда не поверили бы, что наше "мы" распадется когда-нибудь без нашего ведома, не благодаря смерти. И об этом ты тоже узнаешь позже, не сегодня, так завтра. Слишком долго тянется наша история или рассказ, называй, как тебе удобно о лежании на морозном асфальте. Мы могли найти причины того, почему так долго нежились на мокрой земле. Физически, мы были одни, а в душе - вдвоем. Такое чувство не узнаешь, если будешь всегда в обществе, от которого зависим, не говоря уже о городе, где жизнь бурлит, не останавливаясь ни на минуту. Но сейчас - не это время. Сейчас, в этом месте, и в ощутимый нами момент, ту самую принадлежность души к телу можно было прочувствовать, начиная от кончиков пальцев ног, которыми стали холодными от сквозняков, нарушивших наш сон в переулке, до конца волос, некоторых из них были еще взъерошены от изумления не одиночества.

Знаешь, иногда ты, наверное, задумывался, ибо ты мой читатель, да слушатель, в своей жизни хоть раз, что у тебя есть кто-то, кому можно прижаться в любой момент, почувствовать его, то есть человека, биение сердца, или пульс, участившийся от того, что ты резко, мой дорогой читатель, обнял его. Так разве это вечно? Я верю в это со всей надеждой. И все же люди - вообще всегда странные. Людское вечное, да бесконечное - это промежуток времени, который мы отрезали с двух сторон, ибо знали, что нету вечного. Так почему же не поверить? Я не могу включать в простых людей тех, кто с душой и умом верил в вечное, например, в любовь, или дружбу, также не опровергая цитаты разных людей, как: "Нет ничего постоянного, чем временное", или "Нет ничего вечного" и тому подобное. Зачем говорить, что мол мы будем вместе, а особенно до лета. Почему нужно ограничиваться? Почему нельзя просто не задумываться такими мыслями о отрезках времени, которых только пылят голову своими мелкими вредными, и напоминающимися о себе частицами. Люди - вообще всегда уникальные. Да, они уникальные, я признаю. Иногда мне приходит в голову, что-то вроде: "Меня достали люди, пойти что ли с кроликами погулять?!", да это всего лишь мелкая и разовая шутка и всплеск чего-то неординарного. Со временем, ты тоже признаешь, что люди - уникальные существа, если еще не признал. А вот в чем же тогда они заставляют все-таки находить их огромные минусы, которые можно простирать от одного конца света в другой, это уже другой вопрос, и тоже немаловажный. Некоторые, и только некоторые я сейчас назову тебе качества и сравнения. Стадность. Улетучивание. Злость. Пока что три, я думаю хватит для того, чтобы, во-первых - переварить их, а, во-вторых - приступать уже к другим. Стадность, я подумала, что тут нужно без объяснений, и все же кусочек лакомного пирога я тебе расскажу. Люди схожи с животными, это правда, и все же люди на несколько, а и порой, на множество ступеней выше животных. Вопрос в том, зачем терять одну и уникальных вещей людей - собственное мнение, в нашем современном мире. Собственное мнение, самостоятельность, независимость - это все составляющие одну огромную ступень различия нас от животных. Нельзя этого терять, как в данный момент происходит в жизни мира. Улетучивание. Сказал - сделал. Сказал - сгоревал. Сказал - обещал. СКАЗАЛ. Слова умеют летать, и далеко улетать. Люди уникальны, и все же большая часть используют свою уникальность не в то русло. Злость. Зависть и ижеподобные - все не к хорошему, это элементарно. Злость управляет резкими действиями. Если человек может проявлять её, так почему же он в такой же мере не может проявлять доброту? Опять таки - привычки, или некоторые воздействия от мира. Извини за это глупое, и столь короткое разумное рассуждение, которого повергло отойти меня от темы.

Пересмотрев все приоритеты лежания на асфальте, и после того, когда прошло мимо около 30 человек, мы встали, отряхнулись и пошли.

Первая часть. Вторая глава.

Не могла даже мысль прийти о том, что после этого вечера можно было почувствовать приятную сухость своей одежды на диване, не возможно было вникнуть в смысл некоторых вещей, окружавших нас. Повернув голову вправо, мы могли различить пачку мюсли, от которых веял лаконичными отрывками запах засушенных сладких фруктов, да хлопьев. Повернув голову влево, мы не имели сомнений, что тень чего-то, тогда неизвестного нам, было похоже на нераскрывшегося, не родившегося цыпленка в яичке, утепленном перьями и нежностью матери. Позже можно было проглядеть, что эта тень приподнималась все выше и выше, и наконец вытянулась до роста среднего человека. Мы почувствовали дыхание, приближавшееся к нам издалека. Оно было частым и временами прерывистым. Из проема двери появилась фигура стройного человека, стоявшего в "клешах" современного вида и в широких тряпках, напоминавших одежду. Порывшись снова в своих мыслях, поняли мы, что никакой сухости и тепла не обнаруживалось на данный момент не с той и не с другой сторон. Немного раскинув мыслями, мы пришли в ужасающий нас восторг того, что мы еще лежим "на мокром", то есть ситуация никак не поменялась. Мы, убедившись в том, что прошедший холодный дождь усыпил нас прямо на улице, а именно возле неизвестного-того-кафе, убедились не только в этом, а и во сне, который грянул к нам свысока. Ощутив грубо выложенный асфальт под нами, мы немного размялись, рассмотрев улицу, где не было ни единой души. Был рассвет. Все в городе еще нежились в своих постелях, или чувствовали неудобство, и терпели его, спя на некомфортных диванах, включая и "постель на полу". Мы надеялись, что мы не одни проснулись на шершавом асфальте, который ремонтируют каждый день. [q]

Думаю начать с тебя, когда я останусь одинокой.

Начать общаться, чтобы не умереть.

Хотя с тобой я буду тоже одинока.

Я начала писать novel, то есть роман, или рассказ, или очередную чушь, которую раньше не выкладывала даже в свой любимые viewy-дневник. К вашему вниманию, которое надеюсь будет:

Первая часть. Первая глава.

Прервемся на минуту. Распахнем окно, подышим воздухом, который шел к нам из гор, или из вон того леса, который за твоими плечами, или от неудавшейся встречи посреди холодного мороза с тобой. Был всего лишь октябрь, когда мы могли понять, что только месяц утих после буйного лета со всеми его прелестями. Прервемся на минуту. Поймем, что не сегодня, так завтра будет также, как сегодня, или сегодня, как вчера, пока мы не возьмемся за то или иное дело, которое откладывалось нами от сих до сих пор. Прервемся на минуту. Поможем бабушке подняться с холодного асфальта, на который она упала по одной особой причине - хулиганы не дали ей в целости и сохранности донести её хлеб. Почувствуем её холодную руку, пронизывающую твое тело особым страхом того, что в будущем ты будешь надеяться, что к тебе также подойдут и дадут руку помощи. Прервемся на минуту. И начнем делать не то, что задумалось твоими жилками в организме с адреналином, а то, что может казаться невозможным или постоянным, но нужным.

Одним днем, когда солнце уже поскакало на запад, и оставило нам только одни звезды, да тьму с красивой луной, освещавшей наши души грозной ночью, мы пошли прогуляться, а может просто надышаться свежим и пахнущим желтыми листьями воздухом у набережной немного грязноватой реки, от которой так и перла "та самая вонь". В ту минуту можно было понять, что никаких физических "мы" не существовало не с начала моего рассказа, не с будущей её середины. Существовал только человек с его внутренним "я", которого он мог приписать к своей компании потерянного счастья. Оставив все сомнения и убеждения позади, каким-то образом мы попали под лютый дождь, не капающий на нас, а бивший нас со всей силы, будто знал, что мы для него что-то сделали плохое, хоть это сведение было ложным. Спасибо дождю, благодаря ему наши спины стали красными, голова мокрая, а наша одежда "до ниточек" промокла. Хотя "до ниточек" можно писать и не в кавычках, потому что это было именно так, именно вся шерсть в наших сапогах свернулась, а свитера с рубашками до ниточек, до волокон промокли, хоть воду с них жми! Мы смогли укрыться только под крышей некого кафе, название которого не светилось, как у других его соседей-кафе-да-ресторанов, поэтому попытавшись разглядеть, и теперь сказать тебе какое у кафе было название - невозможно. Дабы прояснить ситуацию прохожим, а ситуация была такова: стояли мы в рубашках, и наполовину в штанах, как в это время все были в куртках и пальто, мы прикрывались и терлись друг о друга щеками, боками, и руками. [q]