Первая часть. Восьмая глава.
— Здравствуй, надеюсь у Вас все в порядке? - сказал я угрюмым голосом, только от того, что я переработал на своем служебном месте.
— Да, я хочу летать, я хочу быть с тобой, - шепотом и хриплым голосом ответила она мне.
— Ты так говоришь, будто готова выйти за меня замуж, - со смехом проговорил я и продолжил, - я сегодня заеду к тебе уже с другими цветами: фиалками. Я хотел начать со словом: жди меня, но позже просто передумал.
Собираясь доехать до пункта назначения, я видел и встретил много лиц, людей и просто душ, спешащих куда-то. Я не мог отрицать, что и я спешил, и все же и там, и тут, и везде, даже возле твоего любимого проспекта р*********, вдоль которого уже умирали красивые цветочки, было много людей с грустными и неуклюжими лицами. Почему неуклюжими? Я понял так, что каждый хотел или улыбнуться во время телефонного разговора - а ничего не получалось, так как выдавить из себя, не как из тюбика зубную пасту - тяжело. Некоторые улыбки олицетворяли умные и скромные чувства, свидетельствовавшие о скованности, по моему мнению. Я услышал некое « я не готов чесать пятки твоей подруги», что меня немного поразило. Я был готов к тому, чтобы превратиться в дракона, огнедышащего, не для того, что бы наказать этого человека за столько ужасную фразу, а спрятаться и улететь от его ненавистных глаз, заподозривших, что я лихом услышал то, что меня в общем-то и не касалось. Пролетая несколько остановок, я добрался до нужного места, и уже без глубокого описания, посетил госпиталь. Мои фиалки немного подсохли, и что явилось мне странным - оказались целы и невредимы. Ведь в автобусе было столько народу, что можно было и не держаться за поддержку, чтоб не упасть во время очередной остановки: все были, как селедка в бочке. Обрадовавшись, что мои цветы в целости и сохранности, я пробежал несколько коридоров и посетил её снова. Она взглянула на меня своими грустными глазами, так и кричащими «мне тут надоело», или «а вдруг ты бросишь меня». Вторая фраза мне больше нравилась, а знаешь почему? Я могу сказать, что только по одной причине. Она могла сказать такое не из-за того, что её никто не посетит, кроме меня, а из-за того, что она тоже почувствовала то, что и я: она стала частичкой меня, а я - её душ. Я раскрыл шторы: несколько лучей, которые довольно таки долго ждали своего момента, чтобы пробиться в комнату, и освещать её, позвав солнышко. Конечно, было только утро, а уже пекло на улице, как в середине дня. Она позвала меня и обняла своими нежными и столь приятными руками, что я не хотел бы больше уходить из них. Я приподнял её, и она начала говорить: - Хорошо, что ты именно сейчас пришел, Кельвин. А то мне было или не по себе, или от скуки я не могу просто ничего делать, кроме того, что перечитывать книгу, которую ты мне принес в прошлый раз, - задорным голосом сказала она. - Ты жалуешься, что я не принес сегодня другую книгу, моя печенька? - ответил я ей, и резко осыпал её некими-лепестками-некого-цветка, которые я купил по дороге у бабушки, сидящей на остановке. Она была так счастлива от этого испуга, что жажда её ласки опустошила моё сердце: я не мог думать ни о чем другом, как только о том, чтобы прижать её и не отпускать.
Выслушав Кельвина, я все больше и больше верила в то, что некое «мы» состояло у них не из внутреннего «я» и внешнего, а из двух разных людей, но столь притягивающих друг к другу.
