Smoking here

Здравствуй, Бог. Встань под раскрытый зонт.

Расскажи, что ты есть. Застрелив соседа,

Который утром снова устроил ремонт.

Этот поступок станет лучшим ответом

На молитвы. Которые я повторяю уже

Двадцать лет. Перед кассой в борделе

Позволь мне влюбится. Пусть она в неглиже.

Пусть она проститутка. Не время

Выбирать. Посмотри, я совсем обессилил

Без тепла. Без людей. Я уже

Не могу сосчитать эти черные длинные мили

Пустоты в беспросветно холодный душе.

Здравствуй, Бог. Встань под раскрытый зонт.

Расскажи что ты есть. Угости сигаретой

(Да, подойдет даже "Бонд")

Подкури. Давай вместе дождёмся рассвета.

2014

Marshak

Мы не лечим болезни, мы лечим симптомы,

Как будто они многое значат.

Единственный повод выйти из дома –

Пустота сигаретной пачки.

Единственный повод набрать чей-то номер –

Услышать заветное "ну что там? как ты?"

С глупой гордостью сообщить, что не помер

И прочие ненужные факты.

Не слушать еврея, идти вдоль сугроба,

Обманув хищную гильотину порога.

Талант говорить происходит от злобы,

Злоба на бога, потому что не все – боги.

Идти сквозь серый массив, сквозь мантру

Кварталов Харькова, трущоб Нью-Йорка,

Помнить номер домофона, паспорта, банковской карты:

Шестёрка, шестёрка, шестёрка.

Единственный повод смотреть чуть выше,

Попутно убедившись во вранье гидрометцентра –

Взмах македонского лезвия крыши

Над стянутым в узел проспектом,

Над родиной отдельных одиночеств,

Попыток расплавить сердца из воска:

Истина проще, чем того хочется –

Нужно просто добрести до киоска,

И если успех обращается крахом,

Водой – вино, похмельем – морская качка,

Становиться постигающим дзен монахом

Сквозь пустоту сигаретной пачки.

2014

Иван Фефелов

Мы рождены в двадцать каком-то веке.

Потерянное поколение - брошенное, распятое,

Погрязшее во флешбеке,

Застрявшее в войнах между пепси и колой,

Америкой и азиатами.

Мы читаем Бредбери, Чака Паланика,

Молимся Курту Кобейну как Иисусу.

Поколение, в жилах которого

Утопия, рок и паника,

И это смесь по статусу, и по вкусу.

Мы поколение, на которое никто не поставит ставок,

Режущее вены столовым лезвием,

Отыскавшее друг друга среди геев и лесбиянок,

Рожденное под исчезнувшими созвездиями.

Поколение переростков и горе-смертников,

Оценившее деньги, как цель для существования.

Поколение сплошь из эстетов и кинестетиков,

Сумасшедших талантов и гениев

Совершенно без какого-либо призвания.

Мы рождены в двадцать – а, к черту– веке,

Поколение, бьющее под самый дых,

Погрязшее в некрологах, наркотиках,

Мантрах о человеке и последние из живых.

Катерина Любинская

Капитан, это ад: изнасилована Ассоль,

Парусами твоими подтерся какой-то бомж,

Вся команда в запое. Ну что ты, столбом не стой,

Приходи, помогай, ликвидируй тоску и ложь.

Но увы, ты в обломках фрегата. На дне морей.

Кормишь рыб самым преданным сердцем. Не приплывешь.

И Ассоль отбивается - что еще делать ей?

И с кривою улыбкою в море плюется бомж.

2013

ethel_stone

Он всегда предлагал бодро смотреть на жизнь. И каждый раз, когда он упоминал про оптимизм, мне очень хотелось двинуть ему в челюсть.

— Стивен Кинг "Зелёная миля"

Умри в двадцать семь, будь гениальным,

Будь ненормальным, будь рок-звездой,

Таким сумасшедше-печальным, нахальным,

Умри в двадцать семь, чтобы все говорили,

"Какой же он был молодой".

Умри, подавившись еще одним граммом,

Еще одним литром, еще…

Умри в двадцать семь, чтобы плакала мама,

Чтобы все говорили, "А жаль, что так рано,

А, кстати, он не был крещен?"

Умри в двадцать семь, да так, чтобы знали,

Что ты никогда не дожил бы до ста.

Умри в двадцать семь, будь гениальным,

Тебе уже двадцать?

На старт.

2011

Альтера Парс

Ангел судного дня в синих джинсах и сером дрянном пиджаке

Подрабатывает в похоронном оркестре, а вечером перед баром

Жарит джаз для людей, Бог тусуется рядом, с затертой панамой в руке

Просит помочь музыкантам. Но люди спешат. Музыканты играют задаром.

После пьют у фонтана вино из литровых баклах и мечтают уехать в Крым,

Громко спорят о чем-то с бродягой, ругаются с капитаном,

Бог дает ему денег, смотрит вслед и задумчиво курит, сквозь дым

Проступает рассвет. Ангел плачет, закинувшись фенозепамом.

Так проходят недели и годы, за шторкой стареет братва в кабаке,

Их наколки линяют, их песни становятся злее,

Ангел делает музыку, Бог сжимает полтинник в руке

И несет его старой цыганке, что стоит вдалеке на коленях.

Когда плавится летнее небо от невыносимой жары,

Эти двое выходят на трассу, и просто срываются к морю и винам,

Ангел пьет всю дорогу, а над Богом кружат комары,

В свете фар дальнобойщикам кажется это кружение нимбом.

Через несколько дней начинается степь, и в больном придорожном селе

Быдло Господа бьет по лицу за «прикид и немытые патлы»

Ангел спит в драбадан, и, проснувшись в пыли на земле,

Он не мстит никому. И спокойно плывет по асфальту

И приходит на пляж, и трубит среди пьяниц, что мир будет, конечно же, будет спасен

И сбежав из больницы, Бог разбитым лицом улыбается детям.

Море плещет у ног. И цыганка в покинутом городе слышит сквозь сон

Эту музыку юга, что приносит сюда заблудившийся спятивший ветер.

2013

Безнадёгин

У меня просто пусто внутри. Очень-очень пусто. Там нет никого и ничего. Иногда я даже ощущаю эту пустоту. Это такое чувство где-то в груди… Когда грудную клетку разрывает изнутри, будто там мечется чёрная дыра.

Пока мы молоды, мы должны вооружиться зубной щеткой и отправиться туда, куда глаза глядят. Смеяться, совершать безумные поступки, рыдать, идти против системы, читать столько, сколько, кажется, не вместится в голову, любить, что есть сил, чувствовать. Просто жить.

— Станиславский