nosce te ipsum

"В начале книги Бытия сказано, что Бог сотворил человека, дабы дать ему власть над птицами, рыбами и всякими животными, пресмыкающимися по земле. Конечно, Бытие написал человек, а вовсе не лошадь. Нет никакой уверенности, что Бог действительно дал человеку власть над другими созданиями. Скорее, похоже на то, что человек выдумал Бога, чтобы власть над коровой и лошадью, узурпированную им, превратить в дело священное. Да, право убить оленя или корову - единственное, на чем братски сходится все человечество даже в период самых кровавых войн.

И право это представляется нам естественным лишь по той причине, что, на вершине иерархии находимся мы. Но достаточно было бы вступить в игру кому-то третьему, допустим, гостю с иной планеты, чей Бог сказал бы: "Ты будешь владычествовать над тварями всех остальных планет", как вся бесспорность "Бытия" стала бы сразу сомнительной. Человек, запряженный в повозку марсианином или запеченный на вертеле существами с Млечного Пути, возможно, и вспомнил бы тогда о телячьей отбивной, которую привык резать на тарелке, и принес бы корове свои (запоздалые!) извинения."

"Тереза знает, что такой бывает минута, когда рождается любовь: женщина не может устоять перед голосом, который вызывает наружу ее испуганную душу; мужчина не может устоять перед женщиной, чья душа чутко откликается на его голос. Томаш нигде не застрахован от приманок любви, и Тереза опасается за него ежечасно, ежеминутно.

Какое у нее есть оружие? Только ее верность. Она предложила ему ее сразу, с самого начала, с первого дня, словно сознавала, что ничего другого не может ему дать. Их любовь удивительно асимметричная архитектура: онадержится на абсолютной незыблемости ее верности, как гигантский дворец на одном столбе."

"Когда я был маленький и рассматривал Ветхий Завет, изданный для детей с гравюрами Гюстава Доре, я видел там Господа Бога на облаке. Это был старый человек с глазами, носом, с длинной бородой, и я говорил себе: если у него имеется рот, то он должен есть. А если он ест, то у него должны быть кишки. Но эта мысль тотчас пугала меня, ибо я, хоть и был ребенком из семьи скорее неверующей, все же чувствовал, что представление Божьих кишок - святотатство.

Непроизвольно, без всякой теологической подготовки, я, стало быть, уже ребенком понимал несовместимость испражнений и Бога, а отсюда и сомнительность основного тезиса христианской антропологии, согласно которой человек был сотворен по образу и подобию Божьему. Либо одно, либо другое: либо человек сотворен по образу Божьему, и тогда у Бога есть кишки, либо у Бога нет кишок, и человек не подобен ему.

Древние гностики чувствовали это так же хорошо, как и я в свои пять лет. Уже во втором веке великий мастер гностики Валентин, пытаясь разрешить этот проклятый вопрос, утверждал, что Иисус "ел, пил, но не испражнялся".

Говно - более сложная теологическая проблема, чем зло. Бог дал человеку свободу, и мы можем в конце концов допустить, что он не ответственен за человеческие преступления. Однако ответственность за говно в полной мере несет лишь тот, кто человека создал."

Я устала плакать.

6 утра, не сплю. 10 лампочек в окнах, 5 машин, 3 прохожих, маршрутка, 2 автобуса. 4 часа по скайпу, научилась по-настоящему скучать. Не знаю, что лучше - иметь возможность каждый день видеть на экране или уже только встречая в аэропорту.

Kiyoshi Yoshida - Seijaku

Настроение вверх-вниз, сильно укачивает. "Я хочу прожить с тобой всю жизнь". Мне кажется, я никогда не смогу доучиться, я человек-никчемность. Зачем меня выбирать, я уже не в состоянии довести что-либо до конца. Эпидемия нашего времени - таких все больше. Хочется обрезать волосы еще короче, чем год назад, но я не буду. "Ты выйдешь за меня?"

Что делать теперь?

Возвращаться домой с уже мигающим желтым. Искореженная земля трубами-сосудами наружу. Небо уходит в индиго, листва в темно-красный; ночная осень. К вечеру почему-то теплее. Не влюблена. Всегда хотелось передавать мысли и свою суть прикосновением. Тут можно и без них. Не влюблена, сразу знала. Я почти готова опять жить. Но это пройдет, а потом снова. Волны. Не влюблена, а больше. Рисовать, читать, слушать. Я без музыки никто. Поставить все на паузу. И тогда бы хорошо.

Я умоляю себя не опускать руки, не сдаваться под напором ежедневного домашнего гнета. Где была? С кем? Что делала? Что сделала? Что надо сделать? Летом без контроля и при полнейшей свободе у меня получалось гораздо больше. А сейчас я чувствую вину за то, что мне становится хорошо. Меня наделили "сверхобязанностями", и я зачем-то не в силах их выполнить. Не могу быть той самой, нужной дочерью.

Два дня смотрю фильм про себя. Вот я просыпаюсь в 12, потом еще час валяюсь в кровати, вот я завтракаю чем-то странным, а вот катаюсь с кем-то на велосипеде, а теперь еле волоча ноги прихожу домой, смотрю что-то, читаю. Витает лишь одна осознанная мысль - хочу снова в Италию.

Каждый раз, когда мы возвращаемся именно от этих гостей, на меня нападает странная приятно-омерзительная чувствительность. Вкупе с моей приобретенной сентиментальностью я начинаю ощущать себя почти что паршиво. Хотя чего еще можно ожидать, пафосно сидя в кресле-качалке на террасе с чашкой чая. Сама виновата. И все вроде бы прекрасно, только так хочется почувствовать на себе тот самый внимательный и сдержанный, но мягкий взгляд, и чтобы хоть разок внутри все скрутило. Выдерните это говно из моей головы, дальше же будет еще хуже.

Визжать, прыгать вместе с толпой, орать слова таких уже неискоренимо родных песен. Порой так необходимо опять окунуться в свои 15-17.

Когда я возвращаюсь домой по теплому, уже глубоко сумеречному городу, я начинаю любить весь мир.

Нарастающее напряжение, раздражение, злость, вспышка гнева под конец. Вернулись. Я уже успела отвыкнуть. Сквернословие.

Параллельно в голове вопросы: зачем люди изливают столько ласковых, но пошлых слов? нескончаемым потоком, несмотря на твои протесты? Потом кажется, что ты уже лишняя, что все это уже не тебе, а сложившейся фантазии в голове. Нет, не кажется. Я очень прошу остановиться, опять злюсь. - Ничерта не смогла выразить. Играют желваки.

Моя злость повсюду, она течет ко мне со всех сторон.

На столе лежит плотенце-сувенир "Take my heart". И тут я так как бы хмыкаю.

Все же мне нравится это лето, хоть ничего и не происходит.

Первый раз так нравится, что я одна. Не скучаю и пока не хочу, чтобы семья возвращалась. Дома так тихо и спокойно. Спать не страшно.

Сегодня папа звонил, спрашивал - может, мне привезти чего-нибудь? а в голосе нотки вины. Спасибо, не надо.

Выхожу на балкон после полуночи. Совсем не холодно. Половина лета уже позади. Раглядела блеклую звезду - значит, далеко и скорее всего уже умерла.

А работа, действительно, отсекает много лишних мыслей. Собаку только жалко, вот он-то один не может.

Методично снимаю кожу с обгоревших ног.

Скоро сяду рисовать, что-то зреет.

Мне только чувство, что я на пороге чего-то большого и важного, жутко осточертело.

Женщине мало подвигов - ей нужны преступления.