ㅤ

В любовных отношениях очень важно иметь в виду, что единственный непробиваемый «панцирь», единственная дальнобойная пушка, единственная мина, которую не обойти, и более того, о ужас, единственная бомба, которую нельзя сбросить на головы других, ибо взрыв ее только продолжит ужасную битву, — это равнодушие.

Франсуаза Саган, "Синяки на душе".

Ах, ах, ну что за прелестная композиция на французскую тему! А я бы хотела, чтобы моя жизнь была похожа на длинную классическую французскую композицию: цитаты из Пруста и Шатобриана на каникулах, из Рембо в восемнадцать лет, из Сартра — в двадцать пять, из Скотта Фицджеральда — в тридцать. Конечно, и я так цитирую, и даже слишком смело. Я уже наработала за всю свою жизнь целую диссертацию из цитат, поверхностную, правда, сделанную наспех, как у плохой ученицы, из тех, которые ничего не извлекают из этих цитат, если только они не служат в нужный момент их благополучию, самомнению и их радостям.

Франсуаза Саган, "Синяки на душе".

Я всегда восхищалась людьми, которые пишут, сидя в кафе, — и таких, кажется, немало. Мне кажется, в кафе я буду разглядывать посетителей, болтать с гарсоном, строить глазки или пытаться это делать какому-нибудь красавцу аргентинцу. Меня все отвлекает, потому что я не одна. Все мне интересно, все меня забавляет или огорчает, в зависимости от обстоятельств. Мне нужно, чтобы чья-то твердая рука очертила двойной круг, за который нельзя переступать, и эта рука, увы, должна быть моей, чтобы я могла работать — бог свидетель, твердости моей руке не занимать.

Франсуаза Саган, "Синяки на душе".

Любовь — это путь к силе.
Любить не смотря ни на что, — вот секрет величия.
И очень даже может быть — величайший секрет в этой Вселенной.

Рональд Лафайет Хаббард.

Иные дни похожи на вдох: Земля наберет побольше воздуха и замирает — ждет, что будет дальше. А лето не кончается, и все тут.
В такую пору на обочинах буйствуют цветы, да не простые: заденешь стебель, и окатит тебя ржавый осенний дождик. Тропинки, все подряд, словно бороздил колесами старый бродячий цирк, теряя разболтанные гайки. Рассыпалась после него ржавчина под деревьями, на речных берегах и, конечно, у железной дороги, где раньше бегали локомотивы; правда, очень давно. Нынче эти рельсы, обросшие пестрой чешуей, томились на границе осени.
— Глянь-ка, Дуг, — заговорил дед, когда они возвращались в город с фермы.
У них в кузове фургона лежали здоровенные тыквы, числом в шесть штук, только-только снятые с грядки.
— Видишь цветы?
— Да, сэр.
— «Прощай-лето», Дуг. Такое у них название. Чуешь, какой воздух? Август пришел. Прощай, лето.

Рэй Брэдбери, "Лето, прощай".

— Надо крепиться, — говорит Люси.
Я уверен, это ее гложет, но исподволь, неторопливо: она крепится, она не в состоянии ни утешиться, ни отдаться своему горю. Она думает о своем горе понемножку, именно понемножку, капельку сегодня, капельку завтра, она извлекает из него барыш. В особенности на людях, потому что ее жалеют, да к тому же ей отчасти приятно рассуждать о своей беде благоразумным тоном, словно давая советы. Я часто слышу, как, оставшись в номерах одна, она тихонько мурлычет, чтобы не думать. Но целыми днями она ходит угрюмая, чуть что никнет и дуется.
— Это сидит вот здесь, — говорит она, прикладывая руку к груди. — И не отпускает.
Она расходует свое горе, как скупец. Должно быть, она так же скупа и в радостях. Интересно, не хочется ли ей порой избавиться от этой однообразной муки, от этого брюзжанья, которое возобновляется, едва она перестает напевать, не хочется ли ей однажды испытать страдание полной мерой, с головой уйти в отчаяние.
Впрочем, для нее это невозможно — она зажата.

Жан-Поль Сартр, "Тошнота".

А где бы я стал хранить свое прошлое? Прошлое в карман не положишь, надо иметь дом, где его разместить. У меня есть только мое тело, одинокий человек со своим одиноким телом не может удержать воспоминания, они проходят сквозь него. Я не имею права жаловаться: я хотел одного — быть свободным.

Жан-Поль Сартр, "Тошнота".

Знаю, что больше никто и ничто не сможет внушить мне страсть. Понимаешь, начать кого-нибудь любить — это целое дело. Нужна энергия, любопытство, ослепленность… Вначале бывает даже такая минута, когда нужно перепрыгнуть пропасть: стоит задуматься, и этого уже не сделаешь. Я знаю, что больше никогда не прыгну.

Жан-Поль Сартр, "Тошнота".

В тихом омуте всегда водились черти,
В тихом омуте сгущалась тишина,
В тихом омуте витает запах смерти,
От него в глазах таится пелена.

Вонзилась в почву режущей шрапнелью,
Осколки распороли все до дна.
В тихом омуте нет места для веселья,
В тихом омуте с собой лишь я одна.

В моем омуте чудовищам уютно,
Меж деревьев, испещренных черным мхом.
И бывает, что нет звуков абсолютно.
Каждый шорох — вдоль по коже холодком.

В тихом омуте под круглыми камнями,
Меж прохладой белых лилий и травой,
Темными, как бычья кровь, тенями
Тянется смрад смерти роковой.

Он — прохладная та вязкость под ногами,
Он — тягучее желание спастись.
Он везде, где лабиринт идет кругами.
Там, где остается вниз нестись.

Вниз. В глаза, где хохот тихий…
Утонуть, вдыхая смерти чад.
Зарывать под землю стоны, крики,
Примеряя маску палача.

В тихом омуте всегда водились черти,
В тихом омуте сгущалась тишина,
В тихом омуте витает запах смерти.

Так вдыхай его, коль ты попал сюда.

— Индия… Кто ты такая? Ты ведь должна любить меня, разве нет?

"Порочные игры".

Знаешь, я часто задавалась вопросом: зачем мы вообще заводим детей? И в результате я пришла к выводу, что в какой-то момент нашей жизни мы понимаем, что всё сломано и ремонту не подлежит. И мы решаем начать всё заново, с чистого листа, начать с нуля. И мы заводим детей — наши маленькие копии, которым можно сказать: «Ты сделаешь то, чего я не смогла. Ты добьешься успеха там, где я потерпела крах». Потому что мы хотим, чтоб на этот раз кто-то сделал всё правильно. Но не я. Честно говоря, я не могу дождаться момента, когда жизнь разорвет тебя на куски.

"Порочные игры".

Ты когда-нибудь видел свою фотографию, снятую, когда ты не знал, что тебя фотографируют? С такого ракурса, какой тебе обычно не доступен, когда смотришься в зеркало. И ты думаешь: «Это я. Это тоже я».

"Порочные игры".

'Mermaid'
(Charles Murray Padday).

'Сирены у моря'
(Виктор Штембер).