Все в порядке.Оклемаюсь.

Я здесь. Весь. Какой есть.так какой?
я весь разодранный строкой
я пустой или я полностью наполнен тобой?
я социально разбит, надломленный/
бессознательно коллективный.
я тежёлословесно молчаливый.
я полон тобой
я так же бездонно пустой
я сложный/ неприметно простой
я в этом зеркале,
в противоположном мире

моя девочка, не привыкла ты
к моим принципам.
отвергаешь законы мои
и моих же не слушаешь истин ты.
твердишь что, строчка
лживая на столько, на сколько суть её.

-"Лживый лжец лжёт лживо. "

ты поймёшь, моя девочка.
в скором времени/перестанешь ждать
моего превращения
из жалкого лжеца/в прекрасного принца.
скажешь мне, что не ждёшь
скажешь ты

былого не вернёшь.
и я пойму.
Отвратно без тебя мне жить, молчание твоё
сведёт меня с ума.
и если бы не я/ не получил бы наказания.

прости, что не понял ранее
нам просто не дано.
быть.
ты будешь бесконечно уходить.
а я пойму твою неизменную истину.
аксиому.
мы пленники немого разговора.

Я встретил женщину… Невозможную.
Как кошку мягкую, осторожную.
Я встретил женщину… Интересную.
И никому до конца неизвестную.
Я встретил женщину… Сумасшедшую.
Каким-то чудом в сей мир пришедшую.
Я встретил женщину… Дико страстную.
С горячим сердцем, огнеопасную.
Я встретил женщину… Очень нежную.
Как хлопья снега в погоду снежную.
Я встретил женщину… Очень грустную.
С тоской на сердце, да просто русскую.
Я встретил женщину… Очень разную.
Когда в заботах, когда-то праздную.
Я встретил женщину… Просто встретил.
Когда? Не помню. Я не заметил.
Я встретил женщину… Растворился
Весь в ней… А может быть, я влюбился?…
Влюбился в душу ее летящую…
Я встретил женщину! Настоящую.

я люблю твоё имя
я люблю твою фамилию
я люблю твою внешность
я люблю твои глаза
я люблю твои губы
я люблю твои плечи
я люблю твои руки
я люблю твою улыбку
я люблю когда ты веселый
я люблю когда ты нежный
я люблю когда ты мне пишешь
я люблю когда ты улыбаешься
я люблю тебя улыбать
я люблю писать тебе бред
я люблю когда ты со мной
я люблю когда ты обо мне волнуешься
я люблю когда ты посылаешь меня спать
я люблю когда ты заботишься о моем здоровье
я люблю твои милые милости
я люблю когда ты по мне скучаешь
я люблю скучать по тебе
я люблю писать тебе когда ты отключен много сообщений
я люблю улыбаться от твоих сообщений
я люблю писать тебе строчки из песен
я люблю ждать тебя
я люблю когда ты мне снишься
я люблю сходить по тебе с ума
я люблю писать о тебе
я люблю говорить о тебе
я люблю всё что связанно с тобой
я люблю тебя

Заливай кипятком, раствори меня, выпивай до дна.Раз назвал тебя по имени.Так ебаный скандал!Разведи огонь, спали меня и сжигай до тла, и.Как же ты ещё не поняла.Перегаром разбавлял твои духи, заебись.Я залез на небоскрёб, так давай, падай вниз.Ветер норовит столкнуть, только не провались.Без оков упакован, но пробуй - ты чувствуй свободу.Тысячи людей раставлял по местам и.
Ты меня послушал, но лучше не стал и.Ты спрятался в коробке и грани поставил.Нет места чувствам, все жаждут восстания.А ты люби, страдай, завидуй и ревнуйПройдёт всё быстро так, позвал, но не вернул.Их полный зал, ты под авации вышел на бисТы хоть пинок под зад, не поддаваться..Лучше плавно ввысь.Люди, ловите эти дни.Пока ты живой.Чувствуй её рядом с собой.
Кончиками пальцев чувствую холод, братцы.Кольца на пальцах, обжигающий металл.Через терник, к звёздам, среди опасных скал.Я посмотрю к ней маршрут, только бы мечту кто дал.Бакал наполовину пуст, наполовину полон.Кто-то белый ворон, кому-то вовсе поровну.Я поднимаю ворот.Город встречает ветер вольный.А я не вою волком даже в минуты горя.Миру ком комом в горле.Подкатил, нужен герой.Огонь горит чужой.Но я не чувствую тепла.
Тело будто изо льда.В котором чуть жива душа."Миша, дыши!"Чуть слышным шопотом она.А нам бы умереть.Чтобы помочь огню родиться.Единственная цель.Неставших птицей.В мире репетиций той самой страшной боли.
Я хочу, чтобы ты жил.
Чувствуй свободу.

ерпеть уже не в моготу полюбил опять но не туТы превратила мою любовь в мою беду, как увидел тебя, так и живу в бреду.Ты боль моя и меня по ночам клинит это не вылечить врачам из клиник.Меня отвергла другой, наверно, подсуетился и стал твоим первым.Прости, но я моногамен буду любить пока земля под ногами.Не превращай моё сердце в камень прекращай я уже на грани..Мечтал одеть на пальчик колечко, чтоб говорили эта парочка нечто.Любить бесконечно вот моя фобия, один навечно в итоге я…

Может быть это мой максимализм, не понял упал я как сам вниз,
Не просто запал она и есть моя жизнь, говорил же себе не влюбись
Быть не с тобой, а где-то с краю…уверяю любовь свою
Я живым дождусь тут своего рая, а пока вам просто про себя спою:

" Фобия моя снова не полюбить так,
Сколько во мне чувств было вами убито?
Фобия моя смотреть в твои глаза
И понимать с тобой был уже кто-то после меня!"

Ты Моя Фобия, знаю я.Вкачала яд в меня - теперь ты боль моя,
Но вылечить нельзя.Я не могу забыть всё ещё твои глаза.Я поменялся.От солнца восхода до солнца заката.Пока смеялся.Ваш социофоб, стал социопатом.
Я больше не дам, повода теперь тебе меня видеть таким.
Я больше не там, где дамы как бриджи все наполовину ноги.
Постоянно слышал лекарство от бед совет тебе "напороться с нами.
Признаться теперь: я в семнадцать лет претерпел переворот в сознании.

Себе вынес мозг, но увы не смог бы не пойти постепенно ко дну.
Тогда на стыке хобби, я выкинул фобии. Взамен на одну.

Вот ответ: фобий нет, боли нет тоже.
Больше нет дрожи. Столько лет прожил.
Если я не боюсь потерять эту любовь, то можете смело мне плюнуть в рожу.

Мир до: записки душевно больного.
Мир после: сдвинут, но уже всё по новой.
Моя "Се Ля Ви" -
Лучше любить и бояться, чем бояться любить.

Говорят, мол просто: чушью ненужной пацан прекратил заниматься.Но я знаю одно, что всё потому что во мне страх один, а не масса. Я слышал, мол: рано или поздно уходит страх говорят любой.Но я знаю, нет ничего ужасней боязни страха терять любовь.

елефон молчал вот уже несколько месяцев.
Тишина. Говорят, что это самое ценное, что может получить человек.
Бред.
Самое ценное, что может получить человек это пуля меж глаз, именно тогда, когда кажется, что сил уже нет. Или потенциальная возможность быть убитым.Мотивирует лучше любых советов.
Вот только ему не нужны были мотивации.
Он уже давным-давно мертв.
Если только можно посчитать за это самое "давным-давно" целый год. Год.А ведь прошел уже год, с тех пор как она исчезла.
Люди уходят.Говорят, нужно с этим смириться.И отпустить.Он не знал, как это, потому что никогда никого не держал.Предпочитая свободу, он тянулся к ней всеми своими потрепанными крыльями и взглядом, впитывая ее прохладные ветра, ощущая себя цельным.
Люди уходили.Каждый по-разному:громко хлопая дверью, выбивая ее или просто забирая ту с собой.На память о минувших днях.
Но тем не менее они были похожи.Все до единого.В одной простой истине.Такой непонятной и больной ему.
Они возвращались.
Он не ждал, что она тоже вернется.Он не был к этому готов.
Ее номер, тот самый номер, что он до сих пор помнил наизусть - высветился на экране набором бесчувственных цифр, которые словно вели свой отсчет.До начала чего-то нового.Или приближая финал.Очередной и дешевый.
Телефон был тяжелым.Так, что вот-вот грозил выпасть из руки.Наверное, потому что даже ему было трудно вынести весь тот груз, что вдруг свалился на него одним единственным звонком.
Но сложнее всего оказалось совсем другое.Самым сложным было не ответить ей.Просто отложить телефон и выйти из комнаты, чтобы не слышать эти кричащие звуки.
Но все же он смог.
А потом были новые дни и недели.И снова, как по кругу.
А еще через несколько месяцев он получил письмо.Короткое письмо, состоящее из одной фразы.Наверное, именно такие фразы способны вырвать из человека душу.Заставить его одуматься. Вернуть.
Такие фразы пишутся не руками.Они пишутся плотью, оставляя внутри отпечаток.
" Почему я так хочу к тебе вернуться? "
От письма не осталось ничего.Даже памяти.Все сгорело в погребальном костре.
А потом снова наступила тишина.

Порой мы делаем поспешные выводы.Порой мы закрываем не те двери и спешим не к тем маякам, что манят нас из под родной крыши.

Долгое время его маяком была только Она.Она так и осталась им.Далеким, недоступным маяком, в то время как его корабль взял другой курс и маршрут и тот мерцающий свет уже оставался позади, за спиной.

Никто так и не узнает, каких сил ему стоило остаться в тени молчания, бережно охраняя такие важные, но так и не сорвавшиеся слова с губ.
" Ты хочешь вернуться потому что я все еще тебя жду".

1.Ты же вы-ры-ва-ешь из себя всё кровавыми осколками. Для них ли, с пыльных дорог, - на обозрение? Едва ли верится. Ты…Осторожнее лишь, прошу. Но знаешь. Вложенное тобою.Непередаваемо.

2.-Почему я так хочу к тебе вернуться?
-Ты хочешь вернуться потому что я все еще тебя жду

Да, я бы тоже хотел научиться забывать.
Оставляя лишь самое нужное.Так сказать, жизненно необходимое.
Но с начала веков нам нельзя просто взять и отдать
вечности то, что хранилось внутри кропотливо.

Глупо оно.На устроенность памяти в голос роптать.
И не взять и не дать.Она верно хранит тайны внутренних водных течений.
Да и если уж честно, то я бы не смог отказать
себе в том, чтобы помнить не только полеты, но и пропасти черной
прикосновения.

Тысячу обид я безропотно вытерпел от Фортунато, но, когда он нанес мне оскорбление, я поклялся отомстить. Вы, так хорошо знающий природу моей души, не думаете, конечно, что я вслух произнес угрозу. В конце концов я буду отомщен: это было твердо решено, — но самая твердость решения обязывала меня избегать риска. Я должен был не только покарать, но покарать безнаказанно. Обида не отомщена, если мстителя настигает расплата. Она не отомщена и в том случае, если обидчик не узнает, чья рука обрушила на него кару.
Ни словом, ни поступком я не дал Фортунато повода усомниться в моем наилучшем к нему расположении. По-прежнему я улыбался ему в лицо; и он не знал, что теперь я улыбаюсь при мысли о его неминуемой гибели.
У него была одна слабость, у этого Фортунато, хотя в других отношениях он был человеком, которого должно было уважать и даже бояться. Он считал себя знатоком вин и немало этим гордился. Итальянцы редко бывают истинными ценителями. Их энтузиазм почти всегда лишь маска, которую они надевают на время и по мере надобности, — для того, чтобы удобнее надувать английских и австрийских миллионеров. Во всем, что касается старинных картин и старинных драгоценностей, Фортунато, как и прочие его соотечественники, был шарлатаном; но в старых винах он в самом деле понимал толк. Я разделял его вкусы: я сам высоко ценил итальянские вина и всякий раз, как представлялся случай, покупал их помногу.
Однажды вечером, в сумерки, когда в городе бушевало безумие карнавала, я повстречал моего друга. Он приветствовал меня с чрезмерным жаром, — как видно, он успел уже в этот день изрядно выпить; он был одет арлекином: яркое разноцветное трико, на голове остроконечный колпак с бубенчиками. Я так ему обрадовался, что долго не мог выпустить его руку из своих, горячо ее пожимая.
Я сказал ему:
— Дорогой Фортунато, как я рад, что вас встретил. Какой у вас цветущий вид. А мне сегодня прислали бочонок амонтильядо; по крайней мере, продавец утверждает, что это амонтильядо, но у меня есть сомнения.
— Что? — сказал он. — Амонтильядо? Целый бочонок? Не может быть! И еще в самый разгар карнавала!
— У меня есть сомнения, — ответил я, — и я, конечно, поступил опрометчиво, заплатив за это вино, как за амонтильядо, не посоветовавшись сперва с вами. Вас нигде нельзя было отыскать, а я боялся упустить случай.
— Амонтильядо!
— У меня сомнения.
— Амонтильядо!
— И я должен их рассеять.
— Амонтильядо!
— Вы заняты, поэтому я иду к Лукрези, Если кто может мне дать совет, то только он. Он мне скажет…
— Лукрези не отличит амонтильядо от хереса.
— А есть глупцы, которые утверждают, будто у него не менее тонкий вкус, чем у вас.
— Идемте.
— Куда?
— В ваши погреба.
— Нет, мой друг. Я не могу злоупотреблять вашей добротой. Я вижу, вы заняты. Лукрези…
— Я не занят. Идем.
— Друг мой, ни в коем случае. Пусть даже вы свободны, но я вижу, что вы жестоко простужены. В погребах невыносимо сыро. Стены там сплошь покрыты селитрой.
— Все равно, идем. Простуда — это вздор. Амонтильядо! Вас бессовестно обманули. А что до Лукрези — он не отличит хереса от амонтильядо.
Говоря так, Фортунато схватил меня под руку, и я, надев черную шелковую маску и плотней запахнув домино, позволил ему увлечь меня по дороге к моему палаццо.
Никто из слуг нас не встретил. Все они тайком улизнули из дому, чтобы принять участие в карнавальном веселье. Уходя, я предупредил их, что вернусь не раньше утра, и строго наказал ни на минуту не отлучаться из дому. Я знал, что достаточно отдать такое приказание, чтобы они все до единого разбежались, едва я повернусь к ним спиной.
Я снял с подставки два факела, подал один Фортунато и с поклоном пригласил его следовать за мной через анфиладу комнат к низкому своду, откуда начинался спуск в подвалы. Я спускался по длинной лестнице, делавшей множество поворотов; Фортунато шел за мной, и я умолял его ступать осторожней. Наконец мы достигли конца лестницы. Теперь мы оба стояли на влажных каменных плитах в усыпальнице Монтрезоров.
Мой друг шел нетвердой походкой, бубенчики на его колпаке позванивали при каждом шаге.
— Где же бочонок? — сказал он.
— Там, подальше, — ответил я. — Но поглядите, какая белая паутина покрывает стены этого подземелья. Как она сверкает!
Он повернулся и обратил ко мне тусклый взор, затуманенный слезами опьянения.
— Селитра? — спросил он после молчания.
— Селитра, — подтвердил я. — Давно ли у вас этот кашель?
— Кха, кха, кха! Кха, кха, кха! Кха, кха, кха!
В течение нескольких минут мой бедный друг был не в силах ответить.
— Это пустяки, — выговорил он наконец.
— Нет, — решительно сказал я, — вернемся. Ваше здоровье слишком драгоценно. Вы богаты, уважаемы, вами восхищаются, вас любят. Вы счастливы, как я был когда-то. Ваша смерть была бы невознаградимой утратой. Другое дело я — обо мне некому горевать. Вернемся. Вы заболеете, я не могу взять на себя ответственность. Кроме того, Лукрези…
— Довольно! — воскликнул он. — Кашель — это вздор, он меня не убьет! Не умру же я от кашля.
— Конечно, конечно, — сказал я, — и я совсем не хотел внушать вам напрасную тревогу. Однако следует принять меры предосторожности. Глоток вот этого медока защитит вас от вредного действия сырости.
Я взял бутылку, одну из длинного ряда лежавших посреди плесени, и отбил горлышко.
— Выпейте, — сказал я, подавая ему вино.
Он поднес бутылку к губам с цинической усмешкой. Затем приостановился и развязно кивнул мне, бубенчики его зазвенели.
— Я пью, — сказал он, — за мертвецов, которые покоятся вокруг нас.
— А я за вашу долгую жизнь.
Он снова взял меня под руку, и мы пошли дальше.
— Эти склепы, — сказал он, — весьма обширны.
— Монтрезоры старинный и плодовитый род, — сказал я.
— Я забыл, какой у вас герб?
— Большая человеческая нога, золотая, на лазоревом поле. Она попирает извивающуюся змею, которая жалит ее в пятку.
— А ваш девиз?
— Nemo me impune lacessit! [Никто не оскорбит меня безнаказанно! (Лат.)]
— Недурно! — сказал он.
Глаза его блестели от выпитого вина, бубенчики звенели. Медок разогрел и мое воображение. Мы шли вдоль бесконечных стен, где в нишах сложены были скелеты вперемежку с бочонками и большими бочками. Наконец мы достигли самых дальних тайников подземелья. Я вновь остановился и на этот раз позволил себе схватить Фортунато за руку повыше локтя.
— Селитра! — сказал я. — Посмотрите, ее становится все больше. Она, как мох, свисает со сводов. Мы сейчас находимся под самым руслом реки. Вода просачивается сверху и каплет на эти мертвые кости. Лучше уйдем, пока не поздно. Ваш кашель…
— Кашель — это вздор, — сказал он. — Идем дальше. Но сперва еще глоток медока.
Я взял бутылку деграва, отбил горлышко и подал ему. Он осушил ее одним духом. Глаза его загорелись диким огнем. Он захохотал и подбросил бутылку кверху странным жестом, которого я не понял.
Я удивленно взглянул на него. Он повторил жест, который показался мне нелепым.
— Вы не понимаете? — спросил он.
— Нет, — ответил я.
— Значит, вы не принадлежите к братству.
— Какому?
— Вольных каменщиков.
— Нет, я каменщик, — сказал я.
— Вы? Не может быть! Вы вольный каменщик?
— Да, да, — ответил я. — Да, да.
— Знак, — сказал он, — дайте знак.
— Вот он, — ответил я, распахнув домино и показывая ему лопатку.
— Вы шутите, — сказал он, отступая на шаг. — Однако где же амонтильядо? Идемте дальше.
— Пусть будет так, — сказал я, пряча лопатку в складках плаща и снова подавая ему руку. Он тяжело оперся на нее. Мы продолжали путь в поисках амонтильядо. Мы прошли под низкими арками, спустились по ступеням, снова прошли под аркой, снова спустились и наконец достигли глубокого подземелья, воздух в котором был настолько сперт, что факелы здесь тускло тлели, вместо того чтобы гореть ярким пламенем.
В дальнем углу этого подземелья открывался вход в другое, менее поместительное. Вдоль его стен, от пола до сводчатого потолка, были сложены человеческие кости, — точно так, как это можно видеть в обширных катакомбах, проходящих под Парижем. Три стены были украшены таким образом; с четвертой кости были сброшены вниз и в беспорядке валялись на земле, образуя в одном углу довольно большую груду. Стена благодаря этому обнажилась, и в ней стал виден еще более глубокий тайник, или ниша, размером в четыре фута в глубину, три в ширину, шесть или семь в высоту. Ниша эта, по-видимому, не имела никакого особенного назначения; то был просто закоулок между двумя огромными столбами, поддерживавшими свод, а задней ее стеной была массивная гранитная стена подземелья.
Напрасно Фортунато, подняв свой тусклый факел, пытался заглянуть в глубь тайника. Слабый свет не проникал далеко.
— Войдите, — сказал я. — Амонтильядо там. А что до Лукрези…
— Лукрези невежда, — прервал меня мой друг и нетвердо шагнул вперед. Я следовал за ним по пятам. Еще шаг — и он достиг конца ниши. Чувствуя, что каменная стена преграждает ему путь, он остановился в тупом изумлении. Еще миг — и я приковал его к граниту. В стену были вделаны два кольца, на расстоянии двух футов одно от другого. С одного свисала короткая цепь, с другого — замок. Нескольких секунд мне было достаточно, чтобы обвить цепь вокруг его талии и запереть замок. Он был так ошеломлен, что не сопротивлялся. Вынув ключ из замка, я отступил назад и покинул нишу.
— Проведите рукой по стене, — сказал я. — Вы чувствуете, какой на ней слой селитры? Здесь в самом деле очень сыро. Еще раз умоляю вас — вернемся. Нет? Вы не хотите? В таком случае я вынужден вас покинуть. Но сперва разрешите мне оказать вам те мелкие услуги, которые еще в моей власти.
— Амонтильядо! — вскричал мой друг, все еще не пришедший в себя от изумления.
— Да, — сказал я, — амонтильядо.
С этими словами я повернулся к груде костей, о которой уже упоминал. Я разбросал их, и под ними обнаружился порядочный запас обтесанных камней и известки. С помощью этих материалов, действуя моей лопаткой, я принялся поспешно замуровывать вход в нишу.
Я не успел еще уложить и один ряд, как мне стало ясно, что опьянение Фортунато наполовину уже рассеялось. Первым указанием был слабый стон, донесшийся из глубины тайника. То не был стон пьяного человека. Затем наступило долгое, упорное молчание. Я выложил второй ряд, и третий, и четвертый; и тут я услышал яростный лязг цепи. Звук этот продолжался несколько минут, и я, чтобы полнее им насладиться, отложил лопатку и присел на груду костей. Когда лязг наконец прекратился, я снова взял лопатку и без помех закончил пятый, шестой и седьмой ряд. Теперь стена доходила мне почти до груди. Я вновь приостановился и, подняв факел над кладкой, уронил слабый луч на темную фигуру в тайнике.
Громкий пронзительный крик, целый залп криков, вырвавшихся внезапно из горла скованного узника, казалось, с силой отбросил меня назад. На миг я смутился, я задрожал. Выхватив шпагу из ножен, я начал шарить ее концом в нише, но секунда размышления вернула мне спокойствие. Я тронул рукой массивную стену катакомбы и ощутил глубокое удовлетворение. Я вновь приблизился к стенке и ответил воплем на вопль узника. Я помогал его крикам, я вторил им, я превосходил их силой и яростью. Так я сделал, и кричавший умолк.
Была уже полночь, и труд мой близился к окончанию. Я выложил восьмой, девятый и десятый ряд. Я довел почти до конца одиннадцатый и последний, оставалось вложить всего один лишь камень и заделать его. Я поднял его с трудом; я уже наполовину вдвинул его на предназначенное место. Внезапно из ниши раздался тихий смех, от которого волосы у меня встали дыбом. Затем заговорил жалкий голос, в котором я едва узнал голос благородного Фортунато.
— Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Отличная шутка, честное слово, превосходная шутка! Как мы посмеемся над ней, когда вернемся в палаццо, — хи-хи-хи! — за бокалом вина — хи-хи-хи!
— Амонтильядо! — сказал я.
— Хи-хи-хи! Хи-хи-хи! Да, да, амонтильядо. Но не кажется ли вам, что уже очень поздно? Нас, наверное, давно ждут в палаццо… и синьора Фортунато и гости?.. Пойдемте.
— Да, — сказал я. — Пойдемте.
— Ради всего святого, Монтрезор!
— Да, — сказал я. — Ради всего святого.
Но я напрасно ждал ответа на эти слова. Я потерял терпение.
Я громко позвал:
— Фортунато!
Молчание. Я позвал снова.
— Фортунато!
По-прежнему молчание. Я просунул факел в не заделанное еще отверстие и бросил его в тайник. В ответ донесся только звон бубенчиков. Сердце у меня упало: конечно, только сырость подземелья вызвала это болезненное чувство. Я поспешил закончить свою работу. Я вдвинул последний камень на место, я заделал его. Вдоль новой кладки я восстановил прежнее ограждение из костей. Полстолетия прошло с тех пор, и рука смертного к ним не прикасалась. In pace requiescat! [Да почиет в мире! (Лат.)]

Автор:Эдгар Аллан По.

Все твои мысли передо мной как и ты-голые
Я читаю тебя –открытой книжкою.
ты со мной неуклюжа и слишком детская
Ты кладешь на плечо моё, голову,
тебе чужие плечи теперь - мерзкие.
Для меня теперь руки твои
-лучшие.
Для меня теперь ты
-самая.

Зря мечтал о том, что наша любовь не такая
Стало вдруг неважно, кто кого бросает
Фразами уколы из выдуманных слов
Вот она, какая, сильная бывает
Холодная как лед в разгаре мая
Я со стены фото на глянце вниз срываю
Тебя забыть удачу пытать начинаю
Все просто, были вместе, разбежались
Никто не виноват, мы же сохранить пытались
Неважно, что какие-то обиды остались
Ненужно все в прошлом
Видно не судьба видно не сложилось
Что-то где-то не срослось, не получилось
Ты ушла также внезапно, как и появилась
Может быть была, а может быть приснилась

Я хочу уснуть, чтобы ты была рядом
Я хочу вернуть то, что уже прошло
На губах твоих таким сладким ядом
Поцелуй подарит мне во сне тепло

Мне сниться, как одинокой птицей падаю вниз
Этажи окна, в общем, вся жизнь
Отрывки самых ярких моментов
Места и персонажи моей киноленты
Сквозь кадры твое лицо как солнце
Сквозь кадры твои глаза как звезды
И там во сне спасти еще было не поздно
То, что наяву стало невозможным
Снилась наша первая встреча
Как забывал все, теряя дар речи
Как отпускали в небо воздушные шары
И как, краснея, я дарил тебе первые цветы
Ты снилась спальня настежь окна
Исчезала вдруг, когда открывал глаза
Я терял реальность в разноцветных стеклах
Где сон и жизнь меняли свои места

Каждый сон наш последний раз
Ненавижу день он разделяет нас
Листья осени закружат за окном вальс
А я готов делить жизнь на блеск твоих глаз
Солнце в окна по глазам, куда ты?
По лучам сбежишь безвозвратно
Снова станет все вокруг неважно
Лучший сон приснись мне однажды

Ты говоришь, что любишь цветы, и ты срываешь их.
Ты говоришь, что любишь собак, и ты сажаешь их на цепь.
Ты говоришь, что любишь птиц, и помещаешь их в клетки.
Ты говоришь, что любишь меня, я испуган.

Жан Кокто

А у меня лето.
Потому что я навсегда остался в том самом лете.
Там где мы сидим на берегу. Там где солнце крепко обнимает нас лучами, а я обнимаю ее.
Я хочу одного.
Боженька, я прошу только одного, сделай так, что бы то лето никогда не заканчивалось.
Слышишь, никогда.
Я отдам тебе все, что ты захочешь.
Душу?
На, забирай.
Тело?
Да забирай же.
Все мои песни, все мои чертовые стихи.
Делай с ними все что хочешь. Мне не жалко.
Ты только верни мне
То лето.
Верни мне ее.
Верни все, что ты у меня отобрал. Нагло отобрал.
Я прошу тебя.
Я умоляю тебя.
Я встану на колени
Я буду становится на колени каждую ночь, пока ты не вернешь мне все.
Все. Все.

Потому что.

Я люблю ее.
В прошлом.
В настоящем. И в будущем.
Я люблю ее.
Я люблю ее.
До конца.
До последней минуты.
До последнего дыхания.
Люблю.
Даже за тысячу километров.
Всем сердцем.
Каждой клеточкой моей никчемной душонки.
Люблю!
Люблю!
Люблю!
Я люблю ее.
Просто, люблю.

Стихотворение "НЕЗНАКОМКА", написанное Александром Блоком в 1906 году стало одним из лучших романтических произведений данного автора.

У «Незнакомки» есть достаточно печальная и драматическая предыстория. В период написания стихотворения Александр Блок переживал глубокую душевную драму, вызванную изменой жены, которая ушла к поэту Александру Белому. По воспоминаниям близких поэта, он безудержно топил свое горе в вине и сутки напролет просиживал в дешевых питейных заведениях, наполненных сомнительными личностями. Вполне вероятно, что в одной из таких рестораций Александр Блок и повстречал таинственную незнакомку – изящную даму в шляпке с траурной вуалью, которая каждый вечер в одно и то же время занимала столик возле окна, предаваясь своим печальным мыслям.

В этом заведении она явно выглядела инородным существом, принадлежащем совсем другому миру, где нет места грязи и уличной брани, проституткам, жиголо и любителям дешевой выпивки. И, вполне вероятно, именно образ таинственной женщины, такой неуместный в интерьере дешевого кабака, пробудил в поэте желание не только приникнуть в ее тайну, но и проанализировать собственную жизнь, поняв, что тратит он ее впустую.

Тянула ладошки, смеялась сплошь и рядом.
Верная. Смотрели в небо, как в дно океана.
Курили, часто молчали, наслаждаясь.
Как тишина омрачала город, а нам то было в кайф.
Голосом, бархатным звала меня, ласкала.
Верил ей, как в последнее, что осталось.

Я влюбился в тебя, когда тебе было шестнадцать лет.
Я любил тебя, когда тебе было двадцать лет.
Я любил тебя, когда ты вышла замуж.
Я любил тебя, когда тебе исполнилось семьдесят пять лет.
Я любил тебя, когда ты уже умерла.
Я умер.
Я продолжаю
любить тебя.

Галина Брик

Опиши меня, я себя забыл - о тебе думал
Ночи и дни. Мимо огни витрин.
Поговорим с тобой.
Поговори со мной.
Далеко-далеко в дали убежать, чтоб нас искали.
Испугать - по щекам слезы скатятся опять.
Далеко-далеко дали замолчи, нас не искали
Подожди: долго ли счастья нам осталось ждать?
Улица вниз, голова вверх.
Сигарета на ходу, наспех…
За спиной смех.
Иду я. Куда? Куда ты - туда я.
Далеко-далеко дали. Куда ты - туда я.
Далеко-далеко дали.
Ты ко мне комом в горле. Во сне
Дымная полуголая.
Я к тебе рукой холодом. По щеке
Слеза солоно катится из уст в уста…
Суемятится. Предрассветится.
Может, как-нибудь встретимся.
Может, сбудемся наконец-таки,
как мечты должны иногда.
Как мечты должны иногда.
Как мечты должны иногда.
Далеко-далеко дали убежать, чтоб нас искали.
Испугать - лучиком слезы скатятся опять.
Далеко-далеко дали замолчи, нас не искали.
Подожди: долго ли счастья нам осталось ждать?
Опиши меня, я себя забыл. О тебе думал.
Ночи и дни мимо огни витрин. Поговорим.