Ощущаю на себе руки, да, пожалуй, именно руки, не касания - так будет выглядеть ясней и довольно постно; руки цепляют запястья, пуговицы на рукавах, после чего, разойдясь, стремятся к бокам, виднеющимся из-под встрепанной рубахи; и я, окаменев где-то между приятным и вмиг разнесшимся по телу пожарищем и неприятием всего вокруг, поспешно встаю, наматываю шарф, что безвольной сельдью треплется на моей шее весь последующий час дороги до дома; вспарывая топотом лестничную клетку девятиэтажки, выношу себя в пределы дождливой улицы. Зябко: устроил бы я вивисекцию собственному существованию! Но пока я вижу себя лишь вяло и неуверенно ковыряющим тупым клинком в его поддоне; вижу себя в жалких попытках пробить тугое его брюхо.
Единственное, набатом звенящее в голове и отдающее в ряд верхних зубов - преступил ли я все, мне дозволенное, или дозволенного не было, нет и быть не могло? И я шел дальше, и я жил дальше, и отмывал добела с утра щеки с мылом; и я чувствовал, что мне нужно проснуться - и просыпаться мне было некуда.
, und zwischen uns gibt's kein wort.