Мир сжимается до одной крошечной точки, которая находится в тебе. Не в твоих волосах, не в платьях и не на кончике носа - а в тебе, внутри, ты - и есть мир и даже не знаешь об этом.
Как все так получается, люди, наверное, и не узнают никогда. Подумать только, сколько еще всяких там разных переживали все те же моменты что переживаем мы, или переживала я одна, или одна ты. Скольких трясло после трех сигарет подряд, а скольким и вся пачка не имела значения. Сколько дорастало до того момента, когда уже можешь сидеть в баре, с таким абсолютно предсказуемым, банальным, упоминавшимся всякими американцами переломных 80х в своих книгах содержимимым стакана в виде виски с колой и айсбергом льда да соломинкой и копалось указательным пальцем в блюдечке с солеными орешками. Сколько из них вглядывались в чаще деревянную, но вообще всякую, и грязную, и блестящую от полироля барную стойку, а сколько рассказывали уставшему от всех на свете историй бармену, подпирающему руками щеки и тоже думающему о чем-то совершенно своем, совершенно бессмысленные вещи.
В том-то и дело - что очень уж многие, это такой обще-людской переломный момент, когда ты достаточно вырос, чтобы не хотеть больше расти. И у каждого мир тоже сужался до чего-то, кого-то, одного, конкретного, совершенно невыразимого - и тоже кому-то принадлежащего. И чаще, конечно, совсем не тому, кому это сужение являлось единственно возможным.
Путанно? А оно такое и есть - черт ногу сломит, что воротят сейчас нынешние мы. Поколение Х, как обзывал их (нас) еще давным-давно Коупленд - оно то же самое, только некоторые попадаются глупые, которые никогда не проникнутся идей о конца света в супермаркете - но бывает же, что и повезет, ведь да?
И тогда некурящие станут брать мои сигареты, потому что всё сказанное с сигаретой в руке приобретает сразу какой-то другой, более бунтарский и правильный смысл. А выпившие опережать меня на пару секунд какой-нибудь строчкой вроде "Вот вам замерзший город из каменного угла…". А остальные судить о Наташе с Безуховым, или поддаваться на мои ухищрения, позволять себе увести себя в сторону уже каких-нибудь даже 50х, и рассуждать о верности дорожных путешествий. И ведь в пятидесятых поколения х были все теми же самыми.
Вот так, наверное, и будем жить. Бары искать, где музыка потише и не такая мерзкая, как в большинстве питейных (да и всяких других) заведений. Потрошить себя, не жалея карандашей, выворачиваясь, записывать, лишь бы потом не забыть, что ведь было когда-то и вот так. Позволять потрошить себя всяким там, которые не хотят понимать, что некоторые даже поцелуи воспринимают как нечто более высшее, чем все остальное, и что даже похлопать кого-то, на кого плевать, по плечу, представляется иногда делом уж совершенно непереносимым. Ловить собственный мир за хвост, но опаздывать каждый раз и успевать как раз к тому моменту когда он прочно укоренится в каком-нибудь, зачастую очень занятом, представителе того же поколения.
Так и будем жить.