В ее любви ко мне для меня самого вовсе не было места: я играл куда более второстепенную роль, словно ютился на галерке под сводчатым потолком громадного театрального зала. Любовь была огромна, любовь была всепоглощающа, беспощадна и, несомненно, бессмысленна; изо дня в день она лишь росла в своих масштабах, раздувалась, лезла из помещений в окна, выпинывая меня вон, выставляя за двери себя самой. Таким образом, ее чувства никакого отношения ко мне не имели, напротив - они вечно вились вокруг нее самой, оставаясь ярчайшей ее добродетелью.