Августовское небо полнится звездами, самыми настоящими, бесконечными, образующими и медведицу, и апельсиновые деревья, и дома, увитые виноградными лозами, и все остальное. Так и должно быть, август ведь почти перебрался за половину, и ночная темнота похожа на декабрьскую, и небо - совсем как у ван гога, хоть он и смотрел за ним в июне. И эти звезды падают, да так часто, что ты уже успел загадать так много желаний, что даже обещаешь, что больше не станешь, только прекратите гаснуть, оставайтесь на своих местах, горите, но не сгорайте, как рукописи, или как металл, или как что угодно.
Августовское небо настолько полно этими маленькими солнцами, что ты уже вовсе даже не думаешь, что сидишь в обнимку с коленями на балконе, нет, нет совершенно никакого балкона, ведь ты лежишь в кузове пикапа где-нибудь в Африке, около воображаемого экватора, укрытая несколькими куртками и смотришь на звезды именно оттуда. И, пока ты лежишь в этом пикапе, звезды все-равно продолжают гаснуть, они делают это так бесконечно, что желаний уже и не остается - обещай или не обещай прекращать их загадывать. Не остается вообще ничего - только бесконечность отныне уже моментов, маленьких деталей вроде гаснущих в полете с балкона спичек - своеобразных маленьких звезд, или дыма, который вырывается вместе с дыханием уже вовсе не дымом, а паром от холодной середины августа, или старых, как все эти звезды, песен, которые тоже умудряются со временем умирать.
Звезды гаснут, прочерчивая небо, а потом разбиваются сигаретными окурками на асфальте под моим балконом.