Их много.

Их так много. И у них так плохо, что непременно нужно рассказать.

И мне уже кажется, что если не плохо - то и рассказывать нечего. Надо молчать.

И я молчу.

Но страшно: а если в какой-то момент их плохого станет так много, что потеряется все мое. Вся я - потеряюсь в их бесконечном черном нытье. Черт возьми, да везде же есть выход! Возьми - и выучи, возьми и сделай, скажи, признайся, распутай, разберись! Всем трудно. Это жизнь.

И почему я не делаю трагедий из всего, что происходит? Почему не ношу траур, что скоро останусь одна окончательно, почему не выношу мозг (ПО-НАСТОЯЩЕМУ), что мне страшноплохобольноодиноко, почему не вою, что все еще, до этих самых пор, сомневаюсь во всем живом! Как и когда я успела убедить всех окружающих, что любые мои слезы - это ничего страшного, что во мне все разрешаемо само собой? Неужели я и правда такой нытик, что…а впрочем…

Единственное, чего я действительно хочу - чтобы после моей смерти все эти дневники, записи, все эти откровения, которые сейчас никому, кроме меня не интересны, чтобы они были прочитаны. Вдумчиво, сопоставленно, чтобы стало хоть что-то понятно. Насколько все было жалко. Насколько все было молча по сравнению с тем, что говорилось.

Между этой и предыдущей записью чуть больше двенадцати часов и два разговора. Забавно, весьма забавно.