ℛ.ℳ.ℬ.

«Ничего оригинального нет. Крадите все что вдохновляет вас или дает пищу воображению. Хватайте старые фильмы, новые фильмы, музыку, книги, картины, фотографии, стихи, сны, случайные разговоры, архитектуру, мосты, дорожные знаки, деревья, облака, воду, свет и тени. Для грабежа выбирайте только то, что трогает напрямик вашу душу. Если вы будете делать именно так, ваши работы (и кражи) будут аутентичными. Аутентичность не ценна; оргинальности не существует. Не нужно даже беспокоится сокрытием кражи – празднуйте ее, если она вам удалась. В любом случае, помните что сказал Жан-Люк Годар: "Не важно откуда вы берете – важно куда."»

— Я думала, ты бросил.

- Я бросил, - говорит он, придерживая уголком губ сигарету, и хлопает себя по карманам в поисках зажигалки, - Но, как видишь, нам удалось остаться близкими друзьями.

Когда она ехала в этот город, она торжественно зареклась с ним встречаться. Она говорила себе об этом на вокзале, в гостинице, в маникюрном салоне, в книжном магазине и на каждой из центральных улиц. Она шла и хвалила себя. "Я подросла. Мне больших трудов стоило мое чертово душевное равновесие. Я не хочу проблем, и у меня не будет проблем. Он не напишет мне, потому что не знает, что я здесь; а если узнает и напишет, я что-нибудь придумаю. Это не очень сложно, была даже такая социальная реклама. Протягивали рюмку, и решительная рука ее останавливала. У меня нет зависимости. Я свободна".

- У тебя перепуганный вид, детка.

- Не льсти себе.

За "детку" убивать надо, конечно.

- Ну нет, мало ли, из-за чего он может быть у тебя перепуганный. И губы синие тоже мало ли, отчего. Может, ты шла сюда решительная, а пришла и вдруг поняла, что все еще любишь меня. Я ж не знаю. Всякое может быть. Тут ничего от меня не зависит, детка.

Ах ты свинья.

- Ну почти. Пришла, обнаружила спесивого дурака на месте своего мальчика, и теперь испытываю ужас.

- Леденящий.

- Ну.

И они смеются.

И дальше они в основном смеются - "я тут купил недавно Альфа Ромео, хотел показать тебе ее, но неожиданно пропил" - "я своих проиграла - мужа-нефтяника и дачу в Барвихе" - "в покер?" - "в ладушки", - "а дети?" - "дети пытаются проиграть меня"; он ей показывает свою кошку в телефоне, ту самую кошку, которой они когда-то вместе колтуны выстригали, он держал, а она вычесывала и стригла, - показывает маму, лучшего друга Дарта, она радуется, что он не пропил и его тоже, он парирует, что пытался неоднократно, но Дарт - это как божий дар, захочешь, а не пропьешь.

- Я соскучился, - говорит он, как всегда, неожиданно, и она едва не забывает выдохнуть.

И тут ей хочется рассказать правду, всю эту чертову тонну правды, которую она везла сюда в купе, зачем-то, зная, что она все равно никому не пригодится; о том, как она разговаривает с ним мысленно каждый раз, когда зависает над винной картой в ресторане, над кронштейном в магазине одежды; о том, как она целыми вечерами придумывает шутки, чтобы уделать его при случае, зная, что случая не представится; о том, что когда у нее спрашивают какие-нибудь родственники друзей, на свадьбах или больших семейных праздниках - а вы замужем? - она кивает и улыбается, - а кто он? - он драматург, - всегда имея в виду его, конечно; о том, какой был у него чудесный голос в двадцать семь лет, даже когда он пел пьяный у нее под окнами, фальшивя и сбиваясь на хохот; о том, как бессмысленно все это, как глупо, как невосстановимо, можно сейчас поймать такси и поехать к нему, и там еще выпить и еще пошутить о том, что вот, это моя книжка тут у тебя стоит до сих пор, знаешь, сколько ты задолжал, я тебе читательский аннулирую, оо, как же так, не трогай мой читательский, это все, что мне осталось на старости лет - и даже заняться любовью, умирая от неловкости и смущения, он разжился брюшком, она тоже отнюдь не делается с годами прекрасней, и что-то почувствовать даже, вот, память тела, мы здорово подходили друг другу, не правда ли - и уехать наутро, всем подряд сладким пытаясь зажевать горький привкус нелепости и разочарования, - но не надо, не стоит.

Она понижает голос и придвигается совсем близко к столику.

- Не вижу в этом ничего сверхъестественного. По кому же еще.

Они расходятся у перекрестка, он растроган, сердечен, обнимает ее крепко и не хочет отпускать. Потом вспоминает о чем-то, роется в кейсе, извлекает книжку и протягивает ей.

- Тут одни прохвосты издали сборник моих пьес. Там есть одна про тебя.

- Не лги, там должно быть добрых три про меня.

- Я не буду подписывать, можно.

- Нет уж, подпиши. Так ее труднее будет пропить.

В гостинице она раскроет книгу и прочтет:

" Я утратил всю власть над тобой, но надеюсь, что при мне осталось по крайней мере обаяние.

Был счастлив тебе сегодня.

Даже нет, просто.

Был счастлив тебе.
Твой Т. "

В.П.

она говорит: тебе никуда не деться,
потом надевает лифчик и ставит чайник,
на тонкие ломти режет сырое сердце.
по праву моя, по правде, моя -
случайно.

она говорит: пора бы остепениться,
пойди, застекли балкон, я устала, дует…
в соседском окне ребенок-самоубийца
глядит, как она звереет,
когда целует.

она говорит: ты сделаешь всё, как надо,
сначала в висок, потом, если нужно, в шею,
но это потом… мне хочется шоколада…

и я бы сбежал. но, кажется,
не сумею.

интересно, что ты ни разу мне не приснился.
хотя я вроде бы и хотела.
как-то сразу растаял и растворился
и даже мое упрямое тело
ухитрилось забыть,
как это - засыпать на твой груди
как это - догонять тебя на снегу
как говорить "уйди, уйди,
я же так не могу "

когда на кухне мешаешь готовить завтрак,
упрямо стаскиваешь свою рубашку
с меня. каждый день говоришь -
я приеду, завтра
и я каждый день жду…
одно время мучала машку -

она знала все о наших ссорах и примирениях,
выслушивала по полтора часа
а потом - устала. говорит, к сожалению,
с этим ничего поделать нельзя.
у вас нарушение сердечного ритма,
сложна аномалия
а то что вы были друг к другу пришиты
вы уже разломали.

и я знаешь, смирилась и как то разом
поняла - и правда, нельзя пожалуй
ушла и нет чтоб травиться газом,
нет чтоб писать о тебе, о нас о
чем-то таком и кому-то жаловаться….

нет. просто забыла. вытравила инсектицидом.
и даже во сне ни разу не вспомнила.
но иногда, как-то случайно взгляну на сына,
и понимаю -

помню.
всё.
Марта Яковлева

Любой честный человек, бросая женщину по любой из причин - больше не прет, устал, уходит к другой - сколько бы ни длились эти отношения, сколь бы ни к чему не обязывающими они ему ни казались - но если он бросает ее, а она продолжает его любить, и любит, возможно, в разы сильнее и безысходнее, потому что чует, что ее бросают - он должен сделать одну вещь.

Он должен выбрать время, купить бутылку ее любимого алкоголя, приехать к ней вечером, сесть на стул и

покориться судьбе.

Она будет молчать, смотреть на него стеклянно и сорок минут ворочать в чашке остывший чай, безнадежно позвякивая ложечкой; она будет орать, трясти его за лацканы, швырять в него тяжелые тупые металлические, вопить, что жалеет о каждой милисекунде, потраченной на такого ублюдка, как он, Господи, какая она идиотка, ну почему, почему, чуяло мое сердце, я же знала, глаза у тебя пустые, бессовестные, да ты никогда и не любил меня, чудовище, ну ведь не любил же, посмотри на меня, скажи мне это в лицо, моральный калека, тебе всегда было плевать, Боже, как я тебя ненавижу, люто, бешено, до седьмого колена; она выпьет два бокала, сядет на колени, расстегнет рубашку, поволочет в спальню, разревется в разгар процесса, но не отпустит до утра, это отдельный кайф, острый, пограничный, мучительный; она уткнется губами в кулак, сощурится, посидит минут пять, потом отведет руку и скажет раздельно, веско, каждое слово по пуду:

- Пошел. Отсюда. Вон.

Она будет иметь право на все это, и это будет справедливо. Это не будет в ней копиться, бродить, выжигать внутренности.

Любимых женщин, по-хорошему, вообще нельзя бросать никогда, нипочему, ни при каких обстоятельствах; но если уж ты не боишься брать такой грех на душу, не удирай после садистской дежурной улыбочки, поджав хвост, как трусливый пес - а оставь ей последнее слово, ей еще переламываться по тебе на сухую, будь милосерден.

А те, кто считает, что написать в окошке icq: "Мы расстаемся. Я надеюсь, мы сможем остаться друзьями" - это и есть цивилизованно разойтись, - так это люди без сердца.

Потому что ты сначала чувствуешь, как ледник сходит у тебя под легкими, потом киваешь, истошно смаргиваешь, киваешь опять, пишешь "да брось, чувак, все в порядке, все свои"; ходишь неестественно прямая, деревянная, негнущаяся, день-другой, потом думаешь - о, да вроде совсем не больно в этот раз, - выпиваешь с подругами, матерясь, выпиваешь с ним и его друзьями, смеясь чуть громче и нарочитей обычного, потом еще, еще, и вроде даже уже ничего, выдохнули, починили рельсы, поехали дальше - а через месяц начисто срывает кровлю.

Ты последовательно обнаруживаешь себя бухой до неприятной ряби в глазах, до изображения с помехами, выгнутого, с искаженной цветопередачей, как при плохом сигнале - в незнакомой квартире, с людьми, которых ты видишь впервые, с такой структурой времени, когда каждая секунда тянется и мерзко скрипит, как резина, и звук собственного дыхания заглушает голос человека, пытающегося втолковать тебе, насколько ты божественна; посреди перекрытой Тверской, ночью, под салют, подхваченной и несомой куда-то упругой, опасной, визгливой людской лавиной, с вопросом, бегущим назойливым дисклеймером где-то за глазным яблоком - чтояздесьделаю?чтояздесьделаю?; под тупым московским ливнем, с лужами, на которых "сопли пузырями", целующейся с мощным, вызывающе красивым отцом семейства; в пустой квартире, пропахшей котом и краской так, что аж ест глаза, в пять утра, бессонной, злой, третьи сутки не способной заставить себя работать, а работы как назло вагон; на подоконнике в кухне, днем, в дождь, сгрызающей ногти до младенческого, розового мясяца.

вместо воды наливали ром. говорили руками, молчали ртом, оставляли главное на потом, и когда сорвался последний стон, то уснули - вповалку, вдесятером. перемеряли походя сотни луж, отвернусь и хочется лишь кричать, вместо вишни - кислая алыча, или вместо глинтвейна - пунш. я ждала и верила - не солжешь, ты смотрел и думал - она моя, на поверку вышло - вагон вранья, вот обмылки, ветошь тряпьем-тряпья, но теперь то что ж. если вместо рома в реке вода, вместо веры в сердце - увы, тряпье, хоть и мягко падать - но не-ку-да, только с губ срывается - не моё. если вместо нежности только злость, и усталость спорщиков ни о чем. ты уже не станешь моим врачом, что сломалось, видишь же, не срослось. просто мы солгали однажды и ложь смешала карты нам от души… а теперь что хочешь - хоть пой, пляши, нам выходит море из нелюбви. нам выходит битое - так! - стекло, чуть нажмешь, раскрошишь - и руки в кровь, мы когда-то выбрали нелюбовь, ну и вот что сталось. а что могло?
Марта Яковлева

Нравятся мне полупрозрачные девочки с сонными глазами, спутанными волосами и с полным отсутствием косметики. Пахнет от таких девочек чаем и яблоками, кроме которых они, кажется, ничего и не едят. Бледные, заправляют тоненькими пальчиками волосы за ушко, стоят у прилавка с конфетами, и губы пересохли, и в глазах - детская жадность. Но - раз за разом - только сигареты, вода, кофе, пара яблок. Майки-алкоголички болтаются там, где умные девушки выращивают грудь, коленки и плечи - идеально острые, как и язычок, всегда готовый ответить на предложение поесть. Девочки, у которых кружится голова при виде лестницы, девочки, перешедшие в двумерное пространство. Я могу говорить о вас вечно.

— Милая, все готово, иди покушай! - он заботливо развернул кружку с молоком ручкой влево - его любимая была левшой, а кроме того, очень нежной и красивой девушкой.
Она бесшумно вошла в кухню, села на стул рядом с ним, подвернув под себя босую ступню, и придвинула поближе тарелку с еще теплым печеньем.
- М-м-м, корица, как вкусно! Ты просто чудо, - она с довольным видом слизнула с губ крошки и повернулась поцеловать, но не дотянулась, и просто потерлась носом о его голое плечо. - А ты чего не ешь?
- Да я не голоден, для тебя старался, моя хорошая, - поглаживая ее по коленке, он чувствовал себя счастливым и целым, какое-то легкое чувство наполняло его изнутри. - Ты кушай, кушай. Знаешь, сегодня на работе такой смешной случай был! Мы идем с Петровичем по коридору…

Кошка лежала на батарее и смотрела, полуприкрыв глаза, как ее хозяин разговаривает с пустым стулом и гладит обшарпанную ножку стола.
Ее усы дергались, когда человек смеялся.
(с)

Я с ней два года ходил в садик, целых полгода учился в первом классе,
и вот однажды она мне заявила: "Мы с тобой разные человеки".
Ты представляешь, я хуже, чем умер.
Аркадий, 2 кл

иногда я звоню тебе и ты там никак не подходишь,
и тогда я волнуюсь: а вдруг ты совсем потерялся?
вдруг ты нашел себе что-то и переводишь
теперь свои рельсы внутрь чужого пространства?
вдруг не узнаешь теперь, если меня увидишь,
пройдешь эдак мимо, не оставляя уже ни шанса,
сказать тебе - эй, я звонила, говорят, ты уехал в питер…? -
ну или хотя бы просто по-дружески попрощаться.
иногда я звоню тебе, но никто не снимает трубку
и это даже ужаснее, чем "абонент недоступен":
я думаю, вдруг ты встретил ее и сейчас задираешь юбку,
гладишь по бедрам и думаешь - "вот же суки,
черт ли их дернул звонить в это самое время,
когда я так прекрасно и так окончательно занят? "
я жду шесть гудков, отключаюсь, вытаскиваю батарею
из телефона и думаю - ну ладно, может быть у него экзамен,
переговоры, вызвал начальник и снова утюжит уши -
мол, жду три плана к чертвертому мая…
мои тоска и тревога стихают, становятся глуше,
и я говорю - конечно, я все понимаю…
иногда я звоню тебе, а там… да, железная леди.
говорит - ты вне доступа, говорит - позвоните позже,
а я отвечаю - что вы хотели этим
сказать? когда я его чувствую кожей…
и я знаю, вряд ли когда-нибудь будет позже
и я знаю, что вряд ли когда-нибудь будет можно
и я знаю, что нет никого, никого дороже.

иногда я звоню тебе.
да, иногда звоню.
(с) Марта Яковлева

болею, плачу, пытаюсь закрыть гештальты
боюсь как смерти, так впрочем и жизни тоже
меня швыряет от нежности к злому "шваль ты "
я чувствую тебя даже в душе водой по коже

прощаю, мысленно тоже прошу прощенья
прошу - отпусти меня, мне иначе не выжить
вокруг - заборы, потоки и наводненья
все, что могло бы разделить нас и ближе

не подпустить тебя. слышишь, хватит
мне без тебя лучше, мне только надо
удержаться в этом. не выскользнуть как из платья
хожу на бесчисленные променады

учу бесчисленные стихи - чтоб заполнить разум,
мучаю память иероглифами - авось затихнет
ты, если можешь, уйди пожалуйста сразу
мне очень больно и бесконечно дико

что мы могли быть вместе.
(с) Марта Яковлева

Он любил тебя на старой кровати бруклинского мотеля
Сжимал маленькие худые ручки, еще сотню дней и неделю
Твои губы с ярко-красной помадой бродили по старому телу,
Ты смеялась и щелкала языком, румянила щеки подобные мелу
Американские звезды, комиксы, леденцы и жевачки клубничные,
Пол-стакана мороженого, походы в кино, кока-кола, улыбки милые,
Сшитая не то из похоти не то из конфетного смеха, Ло, Ло-ли-точ-ка,
Где же твоя мама, нимфеточка. где же твое детство, моя милочка?
Плачешь ночью в подушку где-то в Небраске, или под городом Феникс,
Твой любовник насытившись спит и не чует что ты уже еле дышишь,
Потом снова старый седан, Аризона - твои волосы выжжены солнцем,
Ты вся выжжена - но смеешься, глупая, и внутри все: "ох, мамочка, больно! "
Белые носочки, запястья сладкие, тенис, журналы, сироп вишневый и лето,
Слишком нежные ласки отца, подташнивает, не смеется больше его нимфетка
Девочка молится, девочка плачет, девочка просит: 'не надо больше, меня так мало "
Ты умираешь, Ло? Ло, Лолита, ах прости меня! но от нее уже ничего не
осталось.

дорогая, прошу, прекрати молоть эту чушь!
я давно не люблю тебя и, тем более, не хочу.
конечно, если завоешь, закорчишься, то примчусь,
но потакать ни одной из твоих причуд я не собираюсь.вешай трубку. пока. пока."

она вытерла слезы, почти до краев бокал
налила и в окошко уставилась - в облака,
за стеклом висящие, как рекламный плакат

рая, где нет ни мужчин, ни криков, ни крови, ни
суеты этой муторной, бешеной беготни;
где другое вино - всего лишь каплю глотни -
перестанут: душа метаться, а сердце гнить

в ожиданьи "а вдруг он позвонит еще!?
то, что я ему наговорила сейчас - не в счёт.
ведь он же все понимает и знает! черт! "
большая ладонь легла на ее плечо,

затылок погладила властно. "который час?" -
она спросила робко, как у врача
обычно спрашивают (перед тем как начать рычать
от страха) диагноз.

разве я враг тебе, чтоб молчать со мной, как динамик в пустом аэропорту.
целовать на прощанье так, что упрямый привкус свинца во рту.
под рубашкой деревенеть рукой, за которую я берусь, где-то у плеча.
смотреть мне в глаза, как в дыру от пули, отверстие для ключа.

мой свет, с каких пор у тебя повадочки палача.