À REBOURS

Февраль, родной, любимый, как я ждала этого. Я думаю о весне, весной такое розовое небо, о свежести, я плачу, я выгляжу глупо, боже, как этого не хватало. Ты поёшь, ты улыбаешься, щуришься, смеёшься, смеёшься, смеёшься, я хочу тебя, подойди, здесь, где угодно, я хочу рассмотреть тебя, я хочу пить, нет не вина, воды, воды, подойди ближе, я прижимаюсь к твоей щеке, ты такой бледный, ты такой красивый, мне это нужно, мне не нужен никто, но мне нужно, мне отчаянно нужно быть чьей-то.

я спешу передать эту мысль гонцу.

ни за что не завидуй такому венцу:

я всё так же стремлюсь к твоему лицу,

как моя жизнь - к концу.

он бесстрастно, развратно

смотрит в сердце, брызжет

ресницами. ищет признаки

Смерти на лицах

и обводит огненным контуром.

он сам - Её верноподанный,

он единственный, кто Ей снится.

эти лица, проснувшись рядом

с ним, игнорируют яд и

целуют его, улыбаются,

вторят горячему голосу.

проглотив поцелуи сладкие,

закрывают глаза, зарываются

в его волосы мягкие, яркие,

до безумья прекрасные волосы.

желудок делает сальто.

молчать - уже неприлично.

знобит. как канонична

моя влюблённость! ортодоксальна.

послушай, как поёт

переполненное сердце моё.

передёргивает сердце моё:

всё вокруг кажется пресным.

мне не найти себе места,

мне бы слиться с твоей лестью,

стать бы песней, которую вместе

поют, оглашают хором.

но вот ты отводишь взор от

моих ног, и находишь повод

покончить с мучительным холодом

с помощью разговора.

тот вечер в незнакомом городе, когда ты отдаёшься знакомому чувству

How I miss Sarajevo.

до ужаса прост пейзаж искомый:

на стыдливом багрянце кровель

заходящее солнце рисует знакомый

профиль.

море - сливается с небом - сливается с золотом,

месяц скрутило в тугой изподвинный рог.

день зарывает свою поседевшую голову

в песок.

тень от руки моего случайного гостя -

неясная диагональ измятой постели-

пусть остаётся здесь влоть до

апреля.

весенние вечера обыкновенно бывают тихи,

и мы стихнем в них. молчание в этом месте

проникновеннее, чем любые стихи

и песни.

нет, меня не настигнет печальный звук песен его.

я убегаю пролётами тёмных лестниц,

я делаю вид, что мне очень весело,

мне ещё никогда не было так

весело.

нет, меня не накроет холод солёных поцелуев его.

мне незачем грезить лунным ночным безумием,

я лечу со стремительностью пули от

этого страшного, душного, тесного

улея.

нет, меня не очарует изящество жестов его.

я слишком долго душила собственных бесов,

а в нём же нет света божественного,

в нём, увы, нет ничего

божественного.

"свежесть
нежностью
довела нас до дрожи.

до рассвета друг друга любя мы клялись позабыть,
отчего без следа все развеяны грёзы:
бёдра дешёвые, хитрые, пошлые, пылкие;

идиотски бесценные
волосы."

"Ее бедра коснулся я, и улыбнулась смерть"

подушка. горсти графита над

твоей головою.

вдыхаю - шагаю в ад

босою ногою.

я погружаюсь. вниз

по спирали падения.

я повторяю до ис-

ступления

имя, что пронесу

сквозь. сберегу вне.

словно забитый гвоздь

вместо ножа в спине.

я просыпаюсь в утренней

темноте. тени портьер.

сердце твердит в безумии:

"мон шер. мон шер. мон шер."

в городе, где видишь сны о чужом счастье,

противен любой звук. особенно голос

того, кто слизывал бархат платья

с кожи когда-то, не вытерпев, через голову.

в городе, где дышишь не воздухом, а, скорее, камнем,

бессмысленен каждый шаг. особенно против ветра.

улицы развязны и безымянны

в городе вертикалей и интровертов.

эти строчки, написанные на мятой салфетке,

подхватит ветер и унесёт в самом грустном танце.

я запираю изнутри золотую клетку.

я не даю себе ни единого шанса.

Death to the ladies first,

Then the gentlemen

если это последний год,

то вот

букет свежесрезанных нот.

пальцем коснись,

проведи сверху вниз.

или наоборот.

играй мелодию наших дней,

смелей,

клавиш и струн не жалей.

у ног императора

мы - гладиаторы,

и мир весь нам - Колизей.

и если это последний бой,

то пой,

дирижируемый звездой.

пройди все дороги,

лишь бы ноги

не приводили домой.

и пока воздух густ,

не смыкай уст, а

слагай гимны людским безумствам.

забудь про прелюдии.

а музыкой будет

громкий костей хруст.

мой милый любитель поэзии,

пританцовывающий на лезвии,

с глазами, в которых - Азия,

с улыбкой всегда нетрезвой,

в твоих руках моё будущее.

пусть губ, никогда не целующих,

коснутся слова трепещущие,

страсти стихия бушующая.

и станет свидетелем город

наших тихих ночных разговоров,

когда слова, поднимаясь в воздух,

складываются в соборы.

ты взлетаешь на ласковых кольцах дыма,

я тону, задыхаясь в твоих объятьях.

я жива. у этого есть причина:

я когда-то была воплощением счастья.

чуть не плача, целуешь крылья лопаток,

оставляя следы горячее воска.

о, ты -древнейшая из загадок,

да, ты - пересказанный сон босха.

я прошу, научи меня своей страсти,

забери меня в плен своей красоты.

моё сердце, тело, всё - в твоей власти,

отними, полюби, воскреси, воскреси.

в комнате тихо

в комнате дышат стихи.

комната дышит стихией.

разворачивай свои карты,

делись своими маршрутами.

всё равно ведь встретимся. а уж по ту (там

не страшно)

или по эту сторону - не важно.

мы будем обезображены,

но мы будем образны,

и мы будем сладострастны.

мы встретимся в конце трассы.

мы встретимся в потоке воздуха.

мы встретимся.

ты море.

и я люблю тебя.

я хочу захлебнуться твоим всплеском

и обнять твой берег.

ты собор.

и я люблю тебя.

я хочу поцеловать твой свод

и уснуть на твоём алтаре.

ты моя комната.

но вместо стен - деревья.

бесконечные деревья.

и вместо потолка - небо.

мы лежим на полу рядом.

ты играешь на губной гармошке,

но я слышу музыку органа.

боже, поставь меня рядом с ним,

чтобы ночи тушить о его плечи,

чтобы страх больше запить было нечем,

кроме терпкого горя с его губ.

боже, прошу, положи меня подле

берегов его диких неистовых рек,

жар золотых опущенных век

дни напролёт целовать позволь мне.

пусть вкус его поцелуев пряный

душит мне шею, как ядом - змея.

боже, это мои мысли пьяные,

а

не

я.

чернота ночи страшна зимой.

её страшней - чернота глаз.

на дне стакана бордовый бемоль

понижает мой тон в десятки раз.

на другой стороне стола - явь.

хоть и кажется всё дурным сном.

как добрался он до меня? вплавь?

или демон принёс под седым крылом?

скатерть невыносимо чиста.

острота его плеч ещё белее.

он твердит, что не доживёт до ста,

возомнив себя повтореньем грея.

он твердит, что всё изменил сон.

что любовь - это сотканный вздохами дым.

я смотрю на него. мне кажется, он

и вправду будет всегда молодым.