Это просто Вьюи блог

в мои пятнадцать музыка была основным показателем сектопринадлежности. это не было чувством стадности или желанием относиться к определенной группе, это было некое собственное мироустройство. кто что слушает, кто так и живет. а вам задают вопросы наподобии "а ты какую музыку слушаешь?". первый раз этот вопрос мне задал Миша, на главной площади нашего города. он смотрел на меня большими глазищами своими и ждал ответа, а я не знала, что ответить. миша попросил мой плеер и мне стало стыдно, что я не оправдываю своих же критериев. я пришла домой поздно вечером и почистила инсайд своего мп3шника. с того дня я очень трепетно отношусь к музыке.

вчера волею судеб (как и обычно впрочем), я оказалась в одной большой интеллегентной квартире на Чернышевской. до этого, придя домой, раздевшись и принявшись учить ОРГ, раздался настойчивый звонок, вполне себе настойчивый звонок, человека, который никогда не звонит настойчиво. голос в телефоне сказал, чтобы я немедленно собиралась, потому что надо ехать знакомиться. мы поехали.

в 21:40 28 марта мне захотелось написать пост - я же талантливая, черт подери, и душа же есть у меня, и сердце даже может быть, кровь и плоть тоже наверняка. через месяц мне 19, это же почти 20, у меня пустой год, прожитый без искры, без огня, без моря, без рима и стокгольма. профэшновый, проигранный, пропитый, проспатый, протанцованный чертов год. с мальчиками в прихожей и девочками на кухне.
всё это называется простой ебатней, аморфным, скайповым, латентным, сублимационным, недолюбленным, недотраханным. всё вокруг такое недо - недоделанное, недождавшееся, недодавшееся.

я провожу слишком много времени перед шкафом в судорожных попытках собраться и всё равно в результате выхожу из дома в хуйне. да, простите, я в хуйне, хуйня во мне, есть в этом скрытый смысл. когда же и главное как всё это кончится.

проляпс митрального клапана, полиноз, дистания, открытое овальное окно и прочие гадости, прописанные в моей медицинской карточке - ерундовые глупости по отношению к настоящей моей болезни. болезнь красоты, болезнь красотой. болезнь эту сложно назвать физиологической, психической скорее. лихорадка тонких запястий, одиночества, запутанных волос и любви. узкокостные красавицы, все из себя меланхоличные, с душой на замке, дорогим бельем и влажными глазами всегда несчастливы. моё понимание себя никогда не будило этого чувства. все незнакомые глаза, глядящие с интересом, завистью, обожанием или презрением - чужие глаза.
а пока что у меня море идей, книга «тернистый путь красоты», запах цветов, подаренных Кириллом, на всю комнату, перемешанных с запахом масляных красок

Только когда во вторник вечером на кухне подруги, где приятно пахнет малиновым вареньем, я вижу своё отражение в зеркалах – хрупкой девочки, затягиващейся, утягивающейся, с бокалом и в белой маечке, мне действительно непонятно, как и почему, почти незнакомые люди могут называть меня наглой. А лучший друг – расточительной. И звонок мамы. Ах, мама, береги себя, как же я тебя люблю.
Я не знаю кто я, и что делает меня счастливой. Я знаю, что на кухне, на кухонном столе, под кухонным столом происходят все чудеса этого мира. Помнишь? Это дико короткий глоток эфира в затхлой повседневности. Любовь ли это – я не знаю. Страсть ли это – страсть наверняка и на века. Я в сотый раз понимаю, как из-за любви рушатся империи

Разделись год назад, прямо на кухне, стояли голые, с ободранной кожей, думала умру от твоего – люблю, возвращайся. Закончил пачку, проклятая кухня, и даже не хочется плакать. Когда рвала сухожилия и уезжала, не думала, что навсегда, а теперь точно навсегда, ты мой двухлетний против нового четырехмесячного, и так жаль, что не могу вернуться, помочь, что предаю ради эфемерного, несуществующего, ради того, кто вряд ли любит, но как обнимает, боже.

Единственное, что поднимает мне настроение, когда я лежу дома, уставившись в потолок, и мечтаю, чтобы рядом был хоть кто-нибудь, с кем можно было бы поговорить, это то, что никто из вас, идиотов, не понимает, какие вы, блин, счастливые.