Le petit prince

Пускай вершат над ней обряд, поют за упокой,
О самой царственной скорбят, о юности такой.

Утром у меня был такой отрешенный взгляд и такое мертвенное лицо, что те, кого я встречал, возможно, меня не могли увидеть.

Детство — это не с рождения до зрелости. Вырастет ребёнок и оставит детские забавы. Детство — это королевство, где никто не умирает.

Маленькая девочка Джелиза-Роза никогда не ходила в школу – ее единственными “уроками” было приготовление утренней дозы для родителей. Но скучать маленькой девочке некогда – ведь на ферме столько всего интересного! Можно охотиться на мерзких белок, можно исследовать внутренности перевернутого школьного автобуса, можно забираться на пыльный загадочный чердак в компании лучших подружек – голов от кукол Барби, у каждой из которых свой голос и свой характер. А что это за странная женщина рвет траву по ту сторону железнодорожного полотна? Не иначе, она – привидение.

— Вы хотите сделать вскрытие Люси?!
— О нет, я лишь хочу отрубить ей голову и вырезать сердце.

Гэртон Эрншо совершал в полголоса свое утреннее молебствие, состоявшее в том, что он посылал к черту каждую вещь, попадавшуюся ему под руку.

— Она мертва!
— Мертва? О, ради таких моментов стоит жить!

— Куда вы дели мою жену?
— Она умерла, сэр. Ее отвезли в морг.
— Морг! Она будет в ярости.

— Какой пудрой пользуется твоя мама?
— Сахарной.
— А какой пудрой она пудрит лицо?
— Сахарной. А дядя Фестер пользуетя консервирующим спреем.
— Ты хочешь сказать дезодорирующим?
— Нет, консервирующим.
— Чтобы быть юным?
— Дабы быть.

— Сжечь ведьму!
— Но она же такая красивая?!
— Хорошо. Но потом сжечь!

Не я ли говорил, что у мертвых всегда в запасе сюрприз? Они такие добрые, эти покойники.

Одна покупательница очень хорошо сказала сегодня утром о португальском матросском сундучке XVII века: «Какой красивый! Похож на гробик!» И купила его.

Я думала, что можно излучать ненависть или смерть. Как я ошиблась! Ну да, я ведь и впрямь верила, что существует «Ненависть», которая нисходит на людей и возвышает их над собой. А на самом деле это я сама — я ненавижу, я люблю. Но ведь каждое я — это всегда одно и то же, некое месиво, и оно тянется, тянется; и все так похожи, что просто диву даешься, зачем это люди придумали имена и какие-то различия.

Сердце у меня превратилось в комок тонких резинок, которые рвались одна за другой.

Палач говорил, что нельзя отрубить голову, если, кроме головы, ничего больше нет; он такого никогда не делал и делать не собирается; стар он для этого, вот что!