Это просто Вьюи блог

вернулась на свой старый блог , к своей родной и странной писанине.

Пообщаемся позже и может ты поймешь;
Что тебе нужно: постель или дружба?
Белье в кружево.
Секс в душе - с размазанной помадой и тушью.
Похотливо и пошло, как ты любишь.

Если бы меня спросили, как я опишу тебя. Я бы сказала, что ты мутант. Прекрасная и грациозная кошка, и вместо хвоста метасома. Странное сочетание, но, для меня оно полностью тебя характеризует.
Ты эмоциональна пассивная. Порой, депрессивная, но думаю, это время такое, если бы все твои желания осуществились, ты бы стала другой, депрессивность, сменилась бы на жизнерадостность, пассивность ушла. Поменялся бы мир вокруг тебя. Мир внутри тебя. Все повернулось бы с ног на голову.
Когда я смотрю на тебя, мне кажется ты ребенок. Ребенок, которого поставили на дорогу судьбы, жизни, будущего, как хочешь, называй, так вот, тебя поставили, но не кто не дал указаний, что делать дальше, и как выжить на этой тропе. Тебя не подтолкнули вперед. Тебя просто оставили. И спустя уже много лет, ты все еще не уверенна на этой дороге. Причин много. Но ты, все равно идешь. И это самое главное. Пусть твои шаги, не уверенны, но они есть. Это лучше, чем ты бы просто стояла. Рано или поздно ты бы увязла. Ветер бы тебя снес. Все. Но ты идешь. Продолжай.
Всегда было интересно, как в таком мутанте, может быть столько всего. Вот я вижу, ты танцуешь под дурацкие песенки, и через минуты, ты сидишь на стуле, с видом старой женщины, которая прожила не легкую жизнь. Это видно в глазах. Я не разделяла твоей мудрости. И вряд ли когда ее пойму. Тут уж, не сложилось.
Как бы ты себя не преподносила, ты слишком ранима. Доверчива. Ревнива. Но, если тебя обидеть, ты никогда не останешься в стороне, ты не вспомнишь заповедь или мораль, ты всегда дашь ответ. Пощечину тому, кто посмел тебя обидеть. Все видят тебя, такой грациозной, изящной, и никто не знает, какой у тебя конец, хранящий два отверстия с ядовитом ядом. Это страшно.
Самое прекрасное, это то, что ты меняешься. И не особо важно, в какую сторону. Сторон много, и плохих не бывает. Ты просто меняешься. И кто они такие, что бы смели осуждать твои перемены. Меняйся, и никогда не останавливайся.

Be whoever you have to be, I won't judge you

Sing whatever you have to sing to get it out and not

Become a recluse about how to come out

I know you never meant to but you do oh but you do

Возможно, он искал доверие? Возможно, понимание? А возможно, он просто любил театр, и все это было сценой его кукольного театра? Возможны и другие варианты…

Для меня он казался властным и недоступным. А, как известно, запретный плод сладок. Он был самым настоящим исчадием ада. Но он был прекрасен. Даже самый ужасный поступок, вызвал у меня приятные чувства. У него был свой изумительный и неповторимый кукольный театр. Он был самым искусным кукловодом. На его сцене, все кружилось, летало. Все было заманчиво. Загадочно. Мне нравилось играть в его театре. Я не знаю, как он мною руководил. Возможно, я в голове я кричала, что бы он дергал меня за веревочки, и он слышал мои мысли. Возможно, я настолько было одурманена, что даже не замечала, как он предел мне эти ниточки. Когда я была наедине с ним, мне казалось, я его знаю. Чувствую. Мне нравились его перемены настроения. Он был моим эталоном бесчувственности, которой я так восхищалась. Я никогда не могла прочитать его мысли. Возможно, я смотрела ни туда, что бы увидеть их. Возможно, я просто не понимала. Всегда, когда я пыталась подобраться за кулисы, и посмотреть, как он живет там, по ту сторону жизни, меня выставляли вон из театра, с ужасной критикой, и без всяких рекомендаций. Я была обречена на роли в этом театре, и всегда возвращалась на одну и туже вакансию. Когда я изучала его тело, каждый сантиметр, мне казалось, вот-вот, я все пойму. Но, как только я добиралась до сердцевины, он снова становился эталоном бесчувственности. И даже это мне нравилось.

Если вы думаете, что сможете поднять занавес его театра, вы либо сумасшедшие, либо самоубийцы.

Я окрестила его королем, с именем (S) aint.

I'll pretend that I want you

For what is on the inside

But when I get inside

I'll just want to get out

So I memorize the words to the porno movies

It's the only thing I want to believe

I memorize the words to the porno movies

This is a new religion to me

В четверг четвертого числа в четыре с четвертью часа лигурийский регулировщик регулировал в Лигурии, но тридцать три корабля лавировали, лавировали, да так и не вылавировали, а потом протокол про протокол протоколом запротоколировал, как интервьюером интервьюируемый лигурийский регулировщик речисто, да не чисто рапортовал, да не дорапортовал дорапортовывал да так зарапортовался про размокропогодившуюся погоду что, дабы инцидент не стал претендентом на судебный прецедент, лигурийский регулировщик акклиматизировался в неконституционном Константинополе, где хохлатые хохотушки хохотом хохотали и кричали турке, который начерно обкурен трубкой: не кури, турка, трубку, купи лучше кипу пик, лучше пик кипу купи, а то придет бомбардир из Бранденбурга — бомбами забомбардирует за то, что некто чернорылый у него полдвора рылом изрыл, вырыл и подрыл; но на самом деле турка не был в деле, да и Клара-к крале в то время кралась к ларю, пока Карл у Клары кораллы крал, за что Клара у Карла украла кларнет, а потом на дворе деготниковой вдовы Варвары два этих вора дрова воровали; но грех — не смех — не уложить в орех: о Кларе с Карлом во мраке все раки шумели в драке, - вот и не до бомбардира ворам было, и не до деготниковой вдовы, и не до деготниковых детей; зато рассердившаяся вдова убрала в сарай дрова: раз дрова, два дрова, три дрова — не вместились все дрова, и два дровосека, два- дровокола- дроворуба для расчувствовавшейся Варвары выдворили дрова вширь двора обратно на дровяной двор, где цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла; цыпленок же цапли цепко цеплялся за цепь; молодец против овец, против молодца сам овца, которой носит Сеня сено в сани, потом везет Сеньку Соньку с Санькой на санках: санки- скок, Сеньку- в бок, Соньку- в лоб, все- в сугроб, а Сашка только шапкой шишки сшиб, затем по шоссе Саша пошел, Саша на шоссе саше нашел; Сонька же — Сашкина подружка шла по шоссе и сосала сушку, да притом у Соньки-вертушки во рту еще и три ватрушки — аккурат в медовик, но ей не до медовика — Сонька и с ватрушками во рту пономаря перепономарит, - перевыпономарит: жужжит, как жужелица, жужжит, да кружится: была у Фрола — Фролу на Лавра наврала, пойдет к Лавру на Фрола Лавру наврет, что — вахмистр с вахмистршей, ротмистр с ротмистршей, что у ужа — ужата, а у ежа- ежата, а у него высокопоставленный гость унес трость, и вскоре опять пять ребят съели пять опят с полчетвертью четверика чечевицы без червоточины, и тысячу шестьсот шестьдесят шесть пирогов с творогом из сыворотки из-под простокваши, - о всем о том около кола колокола звоном раззванивали, да так, что даже Константин — зальцбуржский бесперспективняк из-под бронетранспортера констатировал: как все колокола не переколоколовать, не перевыколоколовать, так и всех скороговорок не перескороговорить, не перевыскороговорить; но попытка — не пытка.

(надо выучить)

'Когда Нарцисс погиб, нимфы леса — дриады — заметили, что пресная вода в ручье сделалась от слез соленой.
— О чем ты плачешь? — спросили у него дриады.
— Я оплакиваю Нарцисса, — отвечал ручей.
— Неудивительно, — сказали дриады. — В конце концов, мы ведь всегда бежали за ним вслед, когда он проходил по лесу, а ты — единственный, кто видел его красоту вблизи.
— А он был красив? — спросил тогда ручей.
— Да кто же лучше тебя может судить об этом? — удивились лесные нимфы. — Не на твоем ли берегу, склонясь не над твоими ли водами, проводил он дни?
Ручей долго молчал и наконец ответил:
— Я плачу по Нарциссу, хотя никогда не понимал, что он — прекрасен.
Я плачу потому, что всякий раз, когда он опускался на мой берег и склонялся над моими водами, в глубине его глаз отражалась моя красота'.

( алхимик )

***

Когда я открыла книгу, и прочитала этот момент, я поняла. что больше читать не хочу. Прошло пару лет, и я все еще не могла читать эту книгу. Прошло еще пару лет, и в поезде я прочитала всю книгу. Но, для меня так и остался лучший момент книги, это пролог. Сама же книга, даже с интересными мыслями, не затмила этот пролог. Странно.