For Him

Я наконец-то тебя отпустила,
Для этого мне нужен был год.
Я больше не плакала и не скулила,
Просто решила, что ты-не моё.

Похлопай мне, я-разлюбила,
В тебе не вижу теперь ничего,
Что могло меня привести в эйфорию,
Теперь для меня ты, увы, но никто.

Да, соглашусь, я не забыла,
Но теперь мне стало просто легко,
Как будто кто-то невидимый, сильный
Положил свою руку мне на плечо.

Как будто кто-то дал мне подсказку,
Поставил на путь верный, сделал другой
Услышал мольбы, увидел стараданья
И тихо отвёл своей сильной рукой

И лишь в заключение тихо скажу я:
Тебя отпустила, ты стал мне чужой,
Прощай, нелюбимый мужчина,
В моей жизни ты сыграл свою роль

— Эта ночь… Мы о ней мечтали.
Сколько чувств мы скрывали внутри!

— Наши цепи теперь из стали
И стальные на них замки.

— Наши пальцы переплетутся,
Разметается шёлк простыней,
Воедино тела сольются
И ты станешь моей.
Моей.

— Твои губы меня коснутся —
Я сгорю. Но, из пепла восстав,
Я сумею к тебе вернуться
И растаять в твоих руках.

— Нам уже никуда не деться,
Мы в один угодили капкан.

— Сладко так, хорошо, как в детстве…

— Словно впервость немного пьян…

— Локоть к локтю, ладонь к ладони…

— Мы синхронно уносимся вдаль.

Там, где только что были двое —
Шёпот, стон, тени, ночь, январь.

Магнер.

Для меня ты была идеальная.
И, наверное, самая лучшая.
Улыбалась, когда печальная.
И смеялась, меня не слушая.

Для меня ты была чудесная.
Неземное мое божество.
Просто чудо мое небесное.
Ну, за что же мне ты? За что?

Я к тебе мог явиться всегда.
Ты мне чай и"всё хорошо".
И спасибо тебе за года,
Извини, что тогда ушел.

Ты все помнишь мои следы.
Без тебя я не спал, не жил.
Просто я такую, как ты,
Ну, ни капельки не заслужил.

привет. скажи: ты как? в порядке?
ты починил на кухне кран?
ты не забыл свои перчатки?
ты вытер тряпочкой экран?

-привет. я-как всегда. нормально,
экран по-прежнему в пыли.
про кран вопрос не актуальный,
нет денег, месяц на мели.

звонил тебе. сегодня в восемь,
ты сладко, видимо, спала.
а я не сплю ночами вовсе.
работа, графики, дела.

-я отключаю на ночь трубку,
трезвонят, будят все подряд.
и я сломала мясорубку,
и две розетки так искрят.

а помнишь кружку голубую?
разбилась, треснув пополам.
купила лучше, дорогую,
и пью какао по утрам.

-не соблазняй, голодный жутко,
не ел, наверно, сотню дней.
я б мог заехать на минутку,
но ты не любишь звать гостей.

-гостей не жду. готовлю ужин.
и едь быстрей. кипит вода.
тепло оденься, ты простужен.
и оставайся навсегда.

— ты любишь меня? - любила.
- скучаешь по мне? - прошло.
- нельзя ведь забыть? - забыла.
- а плачешь порой? - смешно.

- другого целуешь? - бывает.
- а руки мои… - молчи!
с любовью, как мы, не играют.
не дети, сердца - не мячи.

- я снился? - давно, мгновенно.
- простишь меня? - нет, не могу
- хочешь уйду? - непременно.
- ты лжешь мне сейчас? лгу.

я хотела бы рядом с тобой состариться,
волновать твое сердце и очень нравиться.
есть готовить и рядом греметь посудой,
по-домашнему в фартуке, и разутой.
я хотела бы утром, идя на работу,
заварить тебе чай, накормить бутербродом,
возвращаясь, купить тебе что-нибудь сладкого,
шоколадно-воздушного с мармеладкою.
я хотела б отгадывать вместе кроссворды,
обыграть тебя в нарды, поставить рекорды.
и под ручку ходить по вечернему городу,
целовать и колоться губами об бороду.
я хотела б читать с тобой рядышком книжки,
и, очнувшись, спросить: «ну, и как там делишки?»
и увидев грустинку в глазах, улыбнуться.
и спросить: «ну, ты что?» и рукою коснуться.
я хотела б замерзнуть, промокнуть до нитки,
чтобы ты волновался и звал бы «бандиткой».
согревал бы мне руки и тело дыханьем,
«будь здорова!» — шептал бы мне между чиханьем.

ты ж хотел, чтобы всё закончилось, что ж, любуйся
на моё спокойствие. / – внешне/ (внутри – попозже)
я тебе обещаю, слышишь, ты не волнуйся –
и за что на свете больше не потревожу…

ни один больше повод, слышишь, не станет веским,
(лучше буду молчать, разрываясь внутри от злости)
чтобы номер набрать твой / отправить ли смс-ку,
или, Боже меня упаси, вдруг сорваться в гости.

этой чёртовой силы хватит держать лицо и
улыбаться тебе, и дрожащие прятать руки.
даже, если в бокале шампанское, виски с колой –
о тебе ни слова, слышишь, ни даже звука.

и молчать, что помню /Боже, такое помню…/
обсуждать, что завал на работе, дурак начальник.
не дай Бог только мне увидеть знакомый номер
в смс-ке входящей: «я дома. я ставлю чайник.»…

А он в нее — c головою, как в омут.

Зацеловал на сердце все ее трещины.

Он никогда не отдаст никому другому

Свою бесконечно любимую женщину

пап, я знаю,
как ты любишь весну и песни Виктора Цоя
ты обещал, что когда-нибудь,
мы послушаем шум морского прибоя.
пап, на самом деле, я люблю, когда дома мы двое
и нас никто не беспокоит.
можно болтать о мелочах, пить чай,
и спорить, что будет на ужин,
а еще ты похож на воробушка,
когда болен или простужен.
пап, ты прости, что я так редко тебе говорю,
папочка, я безумно, безумно тебя люблю.

Все началось с шутки. Помню все так, словно это было вчера. Я спросил, на что она способна, чтобы доказать мне свою любовь. Она ответила, что готова абсолютно на все. Я улыбнулся, и она тоже. Безумцы.
Разумеется, тут-то все и пошло вразнос. До этого мы беспрерывно занимались любовью и ни о чем другом не думали. Других доказательств любви нам не требовалось. Это было все равно, что выпить стакан воды — только гораздо приятнее, к тому же эта жажда была неутолима. Стоило ей на меня посмотреть, и я чувствовал, как у меня шевелится в штанах. Она приоткрывала губы; я тут же припадал к ним своими; ее язык облизывал мои десны; у него был вкус клубничного драже; я растопыривал пальцы в ее душистых волосах; она просовывала руку мне под рубашку и гладила мою кожу; наше дыхание учащалось; я расстегивал ее черный кружевной лифчик и освобождал соски; у них был вкус кофейной карамели; ее тело было словно кондитерская; супермаркет; фаст-фуд, в котором мне нравилось не спеша прогуливаться, выбирая между влажными трусиками и грудями (два в одном); стоит только начать целоваться, и уже не остановиться; туда-сюда, туда-сюда; кончая, я кричал ее имя; она — мое.
Точка с запятой — очень эротичная штука.
Мы были просто влюбленной парочкой. Все пошло наперекосяк, только когда мы решили, что любовь нуждается в доказательствах. Как будто просто заниматься ею было недостаточно.
Поначалу все было довольно невинно. Она просила меня на минуту задержать дыхание. Если мне удавалось, значит, я ее люблю. Это было легко. После этого она оставляла меня в покое на несколько дней. Но тут наступал мой черед.
«Если ты меня любишь, подержи палец над свечкой и не убирай, пока не скажу».
Она меня любила, это точно. Мы здорово повеселились, залечивая волдырь на ее указательном пальце. Но мы и не подозревали, что уже сунули этот палец в шестерни адской машины.
Мы начали выдумывать по очереди. Наши фантазии становились все более изощренными. Чтобы доказать ей свою любовь, я должен был в порядке очередности:
— облобызать унитаз;
— выпить ее пи-пи;
— прочитать от корки до корки роман Клер Шазаль;
— снять штаны посреди делового обеда;
— дать ей сто тысяч франков, не получив взамен даже поцелуя;
— безропотно снести от нее пару пощечин на виду у всех в кафе «Марли»;
— десять часов простоять запертым в дворницком шкафчике;
— ходить с прищепками-крокодильчиками на сосках;
— в те вечера, когда к ней на ужин приходят подруги, переодеваться девушкой и прислуживать за столом.
Я же, со своей стороны, чтобы проверить, как сильно она меня любит, заставил ее:
— съесть на улице собачью какашку;
— три дня носить искусственный член в заду и ни разу не сходить по большому;
— досмотреть до конца последний фильм Лелюша;
— без анестезии сделать себе пирсинг клитора;
— пойти со мной на вечеринку и невозмутимо смотреть, как я волочусь за всеми ее подругами подряд;
— отдаться тому псу, чью какашку она съела;
— целый день простоять привязанной к светофору в одном белье;
— в свой день рождения нарядиться собакой и встречать гостей лаем;
— пойти со мной в ресторан «Ре-жин» привязанной на поводке.
Всё: мы вышли на тропу войны. Но это были только цветочки. Поскольку затем по общему согласию было решено, что надо привлекать к нашим доказательствам любви и других людей.
Однажды вечером я отвел ее к друзьям, практиковавшим садизм. Глаза у нее были завязаны, на запястьях — наручники. Перед тем как позвонить в дверь, я напомнил ей правила игры: «Если попросишь перестать, значит, ты меня больше не любишь».
Но она и так все знала наизусть.
Перво-наперво трое моих приятелей ножницами разрезали на ней одежду. Один держал ей руки за спиной, а двое других кромсали платье, лифчик и чулки. Она дрожала от волнения, чувствуя, как холодный металл прикасается к ее коже. Когда она осталась совсем голой, они принялись гладить ее по всему телу: грудь, живот, попку, лохматку, ляжки, потом все трое отымели ее сперва пальцами, а затем и по-настоящему, сперва по отдельности, а затем все вместе (один в рот, другой в щелку, третий в зад: все это у них было отлично организовано). После того как они все дружно вдоволь наразвлекались, настало время перейти к серьезным делам.
Руки ее привязали над головой к вделанному в стену кольцу. Повязку сняли, чтобы она смогла разглядеть кнут, хлыст и многохвостую плетку, затем ноги притянули к стене веревками, а глаза опять завязали. Двадцать минут мы пороли ее вчетвером. По окончании сей процедуры было трудно определить, кто больше устал: жертва, надрывавшаяся в мольбах и криках боли, или измученные палачи, намахавшиеся плетками. Но она выдержала, а значит, любила.
Мы отпраздновали это событие, пометив ее правую ягодицу каленым железом.
Затем настала моя очередь. Раз уж я ее любил, я должен был не моргнув глазом снести все, что угодно. Баш на баш. Она повела меня на обед к какому-то из своих «бывших», то есть к типу, которого я ненавидел. В конце обеда она сказала, обратившись к нему: «Любовь моя, я тебя не забыла. — И, кивнув на меня, продолжала: — Этот слюнтяй никогда не заменит мне того, что мы пережили с тобой вместе. К тому же он такое чмо, что будет смотреть, как мы занимаемся любовью, и даже пальцем не пошевелит».
Я не сдвинулся с места, пока она устраивалась верхом на моем предшественнике и злейшем враге. Она поцеловала его взасос, лаская при этом его член. Он обалдело смотрел на меня. Но поскольку я не реагировал, в конце концов он сдался, и скоро она уже насадила себя на его поршень. Никогда в жизни я еще не испытывал таких страданий. Мне хотелось умереть на месте. Однако я продолжал твердить себе, что эти муки — доказательство моей любви. Когда же они одновременно испытали оргазм, она, истекая потом, в изнеможении обернулась ко мне и попросила меня уйти, потому что им хотелось повторить то же самое, но в одиночестве. Тут я разрыдался от ярости и отчаяния. Я умолял ее: «Сжалься, только не это, скажи лучше, чтоб я отрезал себе палец!»
Она поймала меня на слове. Мой соперник собственноручно оттяпал мне первую фалангу левого мизинца. Это было чудовищно, но оставить их наедине было бы еще ужаснее. К тому же потерять возможность чесать в ухе левой рукой — не такая уж жертва в сравнении с тем, чтобы получить рога от такого подонка.
С этого момента наша любовь стала требовать все новых и новых доказательств.
Я заставил ее без презерватива переспать с одним вич-инфицированным приятелем (это было во время ночной оргии).
Она попросила меня отсосать у ее папаши.
Я отправил ее поработать проституткой на авеню Фош: там ее замели легавые, а потом изнасиловала целая бригада жандармерии вместе с несколькими бомжами, а я даже пальцем не пошевелил — она же сама мне его отрезала. Во время мессы на похоронах моей сестры, с трупом которой мне пришлось до этого перепихнуться, она сунула мне в задницу распятие.
Я у нее на глазах перетрахал всех ее лучших подруг.
Она заставила меня быть свидетелем на ее бракосочетании с сыном богатого биржевого маклера.
Я запер ее голой в погребе, кишащем крысами и пауками-птицеедами.
Чуть не забыл самое омерзительное: она до того дошла в своих извращениях, что заставила меня пообедать тет-а-тет с Романой Боренже.
За один год мы проделали все, решительно ВСЕ. Так что у нас уже почти не осталось никаких идей.
И вот однажды, когда настал мой черед проверить ее чувства, я наконец нашел высшее ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ЛЮБВИ. То, которое раз и навсегда доказывало ее любовь ко мне.
Нет, я ее не убил. Это было бы слишком просто. Я хотел, чтобы она страдала до конца своих дней, каждую секунду доказывая мне свою бесконечную любовь, до гроба.
Поэтому я ее бросил.
И поэтому она никогда меня больше не видела.
С каждым днем мы страдаем все горше. Долгие годы мы проливаем друг о друге слезы. Но она, как и я, знает, что иначе быть не может.
Наше самое прекрасное доказательство любви — вечная разлука.

"полюбить человека, отвечающего тебе взаимностью, — это само по себе чудо. но ещё лучше, ещё важнее найти в нём родственную душу. по-настоящему родственная душа — это тот, кто понимает тебя, как никто другой, любит, как никто другой, кто всегда рядом, что бы ни случилось.

Cесилия Ахерн "P.S. Я люблю тебя"”

"каким бы он не был.
дураком.
распиздяем.
как его еще назовете?
мне без разницы.
потому что он такой какого я и хотела.”

И твоя новая девушка будет
совсем хорошей.
Не будет кричать.
Или нервничать.
Будет не пошлой.
Но даже она тебе.
Не поможет забыть прошлое.
Я в твоей памяти навсегда - что
то большее.

интересно, сколько осталось ждать,
чтоб отгремело бешеное, успокоилось да срослось.
чтобы закончились все обреченные
" а чем она лучше меня", "пошло бы всё к черту "
и "да, наверное лучше врозь".
ты же знаешь, что не бывает сказок
с действительно хорошим концом,
держи подбородок выше,
выпрями спину и просто будь молодцом.

я её спрашиваю, что же её так в нём влечёт,
она молчит, слегка оголяя плечо,
а на плече багровеет засос.

мне в нём нравится, знаешь…
то, как он рубит сразу с плеча,
нравится, что я с ним пленительна и горяча,
нравится его профиль и идеальный нос,
мне нравится быть с ним вместе..

- но вы же врозь ?

вздыхает, закрыв лицо ладонями и молчит.
последние поцелуи жгут, словно пламя огня.
я не выдерживаю и спрашиваю

- ну…он хотя бы любит ?

она улыбается и говорит:
" любит. конечно любит. но не меня."