Все началось с шутки. Помню все так, словно это было вчера. Я спросил, на что она способна, чтобы доказать мне свою любовь. Она ответила, что готова абсолютно на все. Я улыбнулся, и она тоже. Безумцы.
Разумеется, тут-то все и пошло вразнос. До этого мы беспрерывно занимались любовью и ни о чем другом не думали. Других доказательств любви нам не требовалось. Это было все равно, что выпить стакан воды — только гораздо приятнее, к тому же эта жажда была неутолима. Стоило ей на меня посмотреть, и я чувствовал, как у меня шевелится в штанах. Она приоткрывала губы; я тут же припадал к ним своими; ее язык облизывал мои десны; у него был вкус клубничного драже; я растопыривал пальцы в ее душистых волосах; она просовывала руку мне под рубашку и гладила мою кожу; наше дыхание учащалось; я расстегивал ее черный кружевной лифчик и освобождал соски; у них был вкус кофейной карамели; ее тело было словно кондитерская; супермаркет; фаст-фуд, в котором мне нравилось не спеша прогуливаться, выбирая между влажными трусиками и грудями (два в одном); стоит только начать целоваться, и уже не остановиться; туда-сюда, туда-сюда; кончая, я кричал ее имя; она — мое.
Точка с запятой — очень эротичная штука.
Мы были просто влюбленной парочкой. Все пошло наперекосяк, только когда мы решили, что любовь нуждается в доказательствах. Как будто просто заниматься ею было недостаточно.
Поначалу все было довольно невинно. Она просила меня на минуту задержать дыхание. Если мне удавалось, значит, я ее люблю. Это было легко. После этого она оставляла меня в покое на несколько дней. Но тут наступал мой черед.
«Если ты меня любишь, подержи палец над свечкой и не убирай, пока не скажу».
Она меня любила, это точно. Мы здорово повеселились, залечивая волдырь на ее указательном пальце. Но мы и не подозревали, что уже сунули этот палец в шестерни адской машины.
Мы начали выдумывать по очереди. Наши фантазии становились все более изощренными. Чтобы доказать ей свою любовь, я должен был в порядке очередности:
— облобызать унитаз;
— выпить ее пи-пи;
— прочитать от корки до корки роман Клер Шазаль;
— снять штаны посреди делового обеда;
— дать ей сто тысяч франков, не получив взамен даже поцелуя;
— безропотно снести от нее пару пощечин на виду у всех в кафе «Марли»;
— десять часов простоять запертым в дворницком шкафчике;
— ходить с прищепками-крокодильчиками на сосках;
— в те вечера, когда к ней на ужин приходят подруги, переодеваться девушкой и прислуживать за столом.
Я же, со своей стороны, чтобы проверить, как сильно она меня любит, заставил ее:
— съесть на улице собачью какашку;
— три дня носить искусственный член в заду и ни разу не сходить по большому;
— досмотреть до конца последний фильм Лелюша;
— без анестезии сделать себе пирсинг клитора;
— пойти со мной на вечеринку и невозмутимо смотреть, как я волочусь за всеми ее подругами подряд;
— отдаться тому псу, чью какашку она съела;
— целый день простоять привязанной к светофору в одном белье;
— в свой день рождения нарядиться собакой и встречать гостей лаем;
— пойти со мной в ресторан «Ре-жин» привязанной на поводке.
Всё: мы вышли на тропу войны. Но это были только цветочки. Поскольку затем по общему согласию было решено, что надо привлекать к нашим доказательствам любви и других людей.
Однажды вечером я отвел ее к друзьям, практиковавшим садизм. Глаза у нее были завязаны, на запястьях — наручники. Перед тем как позвонить в дверь, я напомнил ей правила игры: «Если попросишь перестать, значит, ты меня больше не любишь».
Но она и так все знала наизусть.
Перво-наперво трое моих приятелей ножницами разрезали на ней одежду. Один держал ей руки за спиной, а двое других кромсали платье, лифчик и чулки. Она дрожала от волнения, чувствуя, как холодный металл прикасается к ее коже. Когда она осталась совсем голой, они принялись гладить ее по всему телу: грудь, живот, попку, лохматку, ляжки, потом все трое отымели ее сперва пальцами, а затем и по-настоящему, сперва по отдельности, а затем все вместе (один в рот, другой в щелку, третий в зад: все это у них было отлично организовано). После того как они все дружно вдоволь наразвлекались, настало время перейти к серьезным делам.
Руки ее привязали над головой к вделанному в стену кольцу. Повязку сняли, чтобы она смогла разглядеть кнут, хлыст и многохвостую плетку, затем ноги притянули к стене веревками, а глаза опять завязали. Двадцать минут мы пороли ее вчетвером. По окончании сей процедуры было трудно определить, кто больше устал: жертва, надрывавшаяся в мольбах и криках боли, или измученные палачи, намахавшиеся плетками. Но она выдержала, а значит, любила.
Мы отпраздновали это событие, пометив ее правую ягодицу каленым железом.
Затем настала моя очередь. Раз уж я ее любил, я должен был не моргнув глазом снести все, что угодно. Баш на баш. Она повела меня на обед к какому-то из своих «бывших», то есть к типу, которого я ненавидел. В конце обеда она сказала, обратившись к нему: «Любовь моя, я тебя не забыла. — И, кивнув на меня, продолжала: — Этот слюнтяй никогда не заменит мне того, что мы пережили с тобой вместе. К тому же он такое чмо, что будет смотреть, как мы занимаемся любовью, и даже пальцем не пошевелит».
Я не сдвинулся с места, пока она устраивалась верхом на моем предшественнике и злейшем враге. Она поцеловала его взасос, лаская при этом его член. Он обалдело смотрел на меня. Но поскольку я не реагировал, в конце концов он сдался, и скоро она уже насадила себя на его поршень. Никогда в жизни я еще не испытывал таких страданий. Мне хотелось умереть на месте. Однако я продолжал твердить себе, что эти муки — доказательство моей любви. Когда же они одновременно испытали оргазм, она, истекая потом, в изнеможении обернулась ко мне и попросила меня уйти, потому что им хотелось повторить то же самое, но в одиночестве. Тут я разрыдался от ярости и отчаяния. Я умолял ее: «Сжалься, только не это, скажи лучше, чтоб я отрезал себе палец!»
Она поймала меня на слове. Мой соперник собственноручно оттяпал мне первую фалангу левого мизинца. Это было чудовищно, но оставить их наедине было бы еще ужаснее. К тому же потерять возможность чесать в ухе левой рукой — не такая уж жертва в сравнении с тем, чтобы получить рога от такого подонка.
С этого момента наша любовь стала требовать все новых и новых доказательств.
Я заставил ее без презерватива переспать с одним вич-инфицированным приятелем (это было во время ночной оргии).
Она попросила меня отсосать у ее папаши.
Я отправил ее поработать проституткой на авеню Фош: там ее замели легавые, а потом изнасиловала целая бригада жандармерии вместе с несколькими бомжами, а я даже пальцем не пошевелил — она же сама мне его отрезала. Во время мессы на похоронах моей сестры, с трупом которой мне пришлось до этого перепихнуться, она сунула мне в задницу распятие.
Я у нее на глазах перетрахал всех ее лучших подруг.
Она заставила меня быть свидетелем на ее бракосочетании с сыном богатого биржевого маклера.
Я запер ее голой в погребе, кишащем крысами и пауками-птицеедами.
Чуть не забыл самое омерзительное: она до того дошла в своих извращениях, что заставила меня пообедать тет-а-тет с Романой Боренже.
За один год мы проделали все, решительно ВСЕ. Так что у нас уже почти не осталось никаких идей.
И вот однажды, когда настал мой черед проверить ее чувства, я наконец нашел высшее ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ЛЮБВИ. То, которое раз и навсегда доказывало ее любовь ко мне.
Нет, я ее не убил. Это было бы слишком просто. Я хотел, чтобы она страдала до конца своих дней, каждую секунду доказывая мне свою бесконечную любовь, до гроба.
Поэтому я ее бросил.
И поэтому она никогда меня больше не видела.
С каждым днем мы страдаем все горше. Долгие годы мы проливаем друг о друге слезы. Но она, как и я, знает, что иначе быть не может.
Наше самое прекрасное доказательство любви — вечная разлука.