Скажем прямо, счастливо живёт в свете только тот, кто полностью умертвил некоторые стороны своей души. (с) Николя де Шамфор
Является ли отсутствие чувств тоже своего рода чувством? Возможно, для этого есть своё название, ведь люди очень любят вешать ярлыки абсолютно на всё, так проще и глупо их за это осуждать. Если бы на бутылке с ядами не было ярлыков, то история человечества была бы намного веселее. Однако, чувства, хлещущие через край, медленно налаживающие процесс гниения в жилах, они отравляют не менее, чем яды, а то и более. И не было бы мудрым решением аккуратно запечатать некоторые из них и потавить пылиться на самой дальней полке души? Предварительно подписав наглухо закрытые флаконы, разумеется. Ведь люди любят ярлыки.
Вину следовало бы окрестить словом "Талий". Она виртуозно маскируется под необходимость, но со временем недомогание лишь усиливается. Вина — не то, что может испариться, не то, что лечат жаропонижающим. Это чувство подтачивает изнутри, постепенно укладывая на лопатки, на ложе из терновника и сожалений, протягивая костлявой рукой кнут для самобичевания. В этом можно себя упрекнуть. Нужно. Постепенно собственные мысли доводят до безумия, но наложить на себя руки не выйдет, ибо крайне сложно подняться с усеянного шипами ложа прокрастинации. Талий завершил свою работу.
Сочувствие — ртуть. Иной раз его необходимо скрыть как можно глубже и не доставать. Этот летучий металл крайне ядовит: если изо дня в день вдыхать чужие откровения, слёзы и жалобы, то вскоре можно ощутить головную боль и тошноту. Отравленные бесцеремонно пытаются залатать раны, вырывая в "ртутном треморе" куски из других. Человек не Мировой Океан, а скромных размеров кувшин, имеющий закономерность переполняться. И если вовремя не заметить на руках кандалы из блестящей ртути, то только болью в груди и кашлем трагедия не ограничится.
Нельзя ненавидеть ничтожество. Ненависть нужно заслужить. Она аристократична и в этом подобна мышьяку — главному "гостю" вечерних интриг прошлых столетий. Этот яд пропитывает жертву: проникает в кожу, волосы, въедается в костную ткань, становясь неотъемлимой частью организма. Даже случайное упоминание объекта ненависти провоцирует сильный выброс мышьяка в плоть, иной раз доходя до ожогов слизистой собственным криком из молчания и обиды. Встреча и вовсе вызывает неконтролируемые судороги. Разъедающее воздействие ртути так велико, что радость от вероятного возмездия меркнет и кажется делом бессмысленным. Но яд уже не вывести: на смену одному объекту придет другой и так далее. Ненависть нужно заслужить, поэтому я никогда не произносил "ненавижу" относительно человека. "Люблю" — это обыденное, доступное, чем я готов делиться, что лежит на поверхности, но "ненавижу" — сокрытое, оберегаемое, то, чего ещё никто не добился.
Ревность — это прекрасный цветок аконит, пустивший корни подле надгробия безвременно почившей любви. Его годится засушить между страниц былой страсти — ни то, ни другое больше никогда не понадобится. Острое жжение — вот, что ощущается, когда этот яд попадает внутрь. Словно сотни червей прогрызают себе путь и их следы мучительно горят. Не долго. Ревность убивает быстро. Бешенный галоп мыслей и сердца перебивает напряжённое дыхание. Можно рвать когтями горло. Своё или "напарника" — не столь важно, ведь итог один, а аконитовая ревность обожает убивать пáрами. Потеря собственной воли и упадок — достойный результат для достойного человека, решившего выращивать цветы.
Но люди без переживаний никто. Каждому из нас нужна драма, разбитое сердце, скорбь и слёзы, иначе мир постепенно утратит ценность. Если всегда видеть мир под углом оптимизма, то можно весьма быстро обнаружить, что он скучен, а во рту не хватает привкуса горечи.
