Подвал со змеями

Это то, что я хотела бы увидеть перед смертью.

sometimes i’m sad

and then sometimes i remember there is a 10000% chance sam and dean fucked after wendigo
(х)

Пишется мне только об одном, как и всякому человеку, попавшему в плен — с утихшим беспокойством оглядываюсь, скидывая проценты со страха и подливая их маслом в огонь любопытства и воодушевления от смены обстановки. Я более не исключаю наличия свежевыкрашенных в синий бархат шрамов, рассыпанных по всему телу и, особенно, по спине. Разматывая на языке нити ответа Антонена Арто в январском выпуске La Révolution Surréaliste 1925 года, я питаюсь ситуацией, питаюсь образами торчащих отовсюду балок, пыльным воздухом и ароматами, говорящими о наличии пекарни неподалёку. Я, несомненно, иду совершенно в другую сторону. Песочный человек не отстаёт, не смотря на свои натянутые отношения с излишними проявлениями активности, и рассказывает, как останавливался, пересекая Германию, у знакомого-дедушки шестидесяти пяти лет, в плотном костюме и чемоданом, усеянном наклейками из разных стран. Я улыбаюсь, будучи уверена, что у этого старичка незыблемо добрые, знающие толк в рассечении картин глаза. Жуткий поклонник Дали, справляющий день рождения с каталонцем, среди переливов дрожащего хрусталя. Песочный человек, терпкий Ричард, называет имя старичка так, словно делится сокровенным, и описывает плакаты, опоясавшие комнаты пожилого мужчины; минута — и он произносит названия так, словно ведёт устный счёт, замечая и работу Эдварда Мунка и, разумеется, «Тайную вечерю» и «Геополитического ребёнка». Знакомый оценил знания песочного человека, повёл его на прогулку по Берлину, рассказывая о соборах, зданиях, улицах, кварталах. Будь я там, мне бы всюду виделись причудливой формы силуэты, отступающие назад по мере того, как мы продвигаемся вперёд. Он говорил о музыке, о Queen, Pink Floyd, останавливался в барах и пробовал напитки, отполировывавшие мысли изнутри. Сотник одаривал Ричарда тёплыми разговорами, приправленными цитатами и наблюдениями из жизни, и, в конце концов, сказал: «Знай, мой мальчик, жизнь — это не фунт прованского масла. Если ты решил быть с умом, так уясни и то, что будешь ты не принят большинством. Так оно, Чацкий!». Более не я рассказчик, я — проекция, запёкшаяся на солнце. Куча прелестных историй в сундуках лет.

"Please die, I said, so I can write about it."