Знаешь почему мы не можем быть друзьями? у моих друзей на меня не стоит

А я тут бухаю – длительно, аномально.
Сходить не с ума- до киоска, купить Esse.
Мне надо бы вроде радоваться- нормально
Все у тебя, как бывает всегда в конце.

Но я не из нежных, мнительных адресатов,
И вместо « приснится ль сегодня твоя рука?»
Я просто смотрю за окно и цежу осадок
От самого горького кофе и коньяка.

/Уж не я ли в чужих руках собиралась в паззлы,
Отдавала слова – бросая себя на ветер.
Я умею молчать в ответ на любые фразы,
И- почти не кричать - на чертово call back later./

А мне каждый встречный – почти уже по фигуре,
Еще бы по росту – не вырасту, вот беда.
Романчик едва уместился в миниатюре,
Осталось придумать сиквел про «никогда».

Харкая красным тебе на рубашку- «да, все что не ты- действительно ерунда.»
Самому важному, видимо, не научишь – только б хватило гордости до конца.
Мальчик, который спал на моих волосах, вырос до зверя, которого не приручишь.

Мало уроков? Слушай свое ребро, разве оно поломанное не пело, разве же не учило, что боль - за дело, даже когда скрывается между строк.
Это уже практически не цепляет, если привыкнуть, что боль не в тебе, а вне.
Мозг дважды в сутки дрочит – сам на себя и мальчика, что не видит меня во сне.

Посмотри на него, под тебя заточенного наглеца,
Обвивается кольцами, звать его только «Боже».

После каждого твоего рифмованного словца
Он готов слоями сдирать с тебя эту кожу.

Посмотри на него, харахорится, как петух,
Разбазаривает тебя по своим знакомым.

Весь твой пыл- остыл, всякий разум давно протух,
Не хватает гробА хрустального, чтобы в кому.

Обращаться к нему по отчеству и на Вы,
Вспоминать только всуе, иначе он не действителен.

Он придет, насует под бок тебе ножевых,
Чтобы чуяла, кто тут шавкой, а кто- правителем.

Посмотри на него, похудел, в черт-те-че одет,
Не звонил трое суток, явился- «ну обними меня!»

Посмотри, чтоб запомнить, до самых мельчайших черт,
Чье лицо выбивать на мраморе с твоим именем.

И он ее мучает- расскажи мне, ну расскажи, ерзает на коленях, тихонько курит,
Кто тебя научил всей вот этой лжи, кто вложил в тебя столько дури,
Если такие были- как ты смогла их прожить?
Ну не молчи, покажи себя, покажи!
Она выдыхает ему в лицо старую быль – не помню. Не было никого до тебя, кроме окон этих и комнат, не было никого, кто ломал сустав за суставом, и если еще раз спросишь - сойду с ума, тронемся всем составом.
Врешь ты все, обижается, не могла ты такая быть, я не верю, существовал же на свете кто-то, кто хлопал дверью, кто обивал штукатурку с твоего сердца, на новую – ляпал фрески, выкройки делал с тебя, вот, остались одни обрезки.
И у нее в голове что-то рвется, и даже с треском.

Хорошо-хорошо, говорю, что такая весенняя, что красивая, что крылатая вот такая.
В моем алкоголе пока еще наблюдается первая отрицательная. Поболтаем?
Мне бы теперь сигарет, зверской выдержки- буду паинькой.
А ты говори, загоняй под ногти свое нешлифованное враньё.
Отвечает:
Она у меня такая, непривычно, неприлично, даже подсудно маленькая,
Что мне хочется выйти в окно – за тебя, за себя, и особенно - за нее.

Няньчишься с одиночеством словно с запястьем сломанным.
Раскачиваешься из стороны
В сторону.
Снова входишь в свой дом, прокуренный и пустой.
Это факт-
Я не умею смотреть в глаза и говорить «Постой!..»
what the fuck?..

Универсальное, можно сказать, бесчувствие-
Как ни прикладывай - к месту везде и вовремя.
Бег из любой локации - пусто, пусто мне..
Выберешь небо – занято, в небе вОроны.

Вводишь в себя – практически внутримышечно,
В самое сердце колешь – «умри, умри»
- Если звонок в два ночи срывает крышу мне?
-Ставь переадресацию на «03».

Няньчишься с горем, словно с каким-то вывихом,
Кормишь его, баюкаешь – боль не в счет.
Ну ничего, я избавлюсь, хрипишь на выдохе,
Я его выброшу. Пусть только подрастет.

Где тот брюнет, что спрашивал- “мы поженимся?»
Вырос, наверное, с садика, к черту шалости.
Каждое утро веришь, что все изменится,
Кто-то взял тебя, написал и не сжег
Из жалости.

Не поддавайся. Alles предрешено.
Ты поплывешь направо, другим- левее.
Сниться тебе на Таганке или Бродвее
С Кафкой, Esse, прозрением и глинтвейном,
Утро заставит шире раскрыть окно.

Классика жанра- первая колея
С хрустом ломает хребет и горой металла
Эхо в груди о ребра стучит устало,
Старый каркас поношен, прорех навалом.
Каждое зеркало бьется, когда там я

Волком смотрю и волчком кручусь неустанно,
Не поддавайся. Это совсем не гуд.
Искренность хлещет из горла тугим фонтаном,

Пусть тебя твои гончие берегут.
Я зажимаю руки в кулак в карманах.
К лучшему. По флажкам и вперед?
Могу.

Буду брать у тебя ключи, целовать взасос,
И, как взрослые, мы попробуем строить планы.
Закрывать глаза- и лететь в тебя/под откос,
Чтоб срывало все башни, рвало в темноте стоп-краны.
И, как следствие, я вернусь по частям назад,
Недолюди без половинок, под шкурой- шрамы.

Я верна тебе, слышишь, чертов сто_личный ад?

Выстрели мне в висок, но я люблю тебя!
Ври мне на каждом слове, я буду верить.
Окружай себя дурами, отруби во мне нежное,
Ненавидь меня, безразличностью сдабривай,
Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя!
Я во сне твоим именем стану бредить.
Я отдамся за голос, поддамся на грешное,
За один поцелуй остервенелым собакам скармливай.
Я люблю тебя.
Это вечное чувство, меня разрушающее.
Я даже не стану себя останавливать.
И пускай умру.
Лишь бы ты перед самым последним вздохом
Положила мне руку на голову,
Прикоснулась губами ко лбу,
Посмотрела бы властным взглядом
И сказала, соврав,
Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.