Toponoma

"Делай карьеру, ведь она никогда утром тебе не скажет что больше тебя не любит.”

знаешь, ведь кто-то видит, как он бреется по утрам,
целует ему висок, родинку,
старый шрам,
просыпается завтра с ним, помнит его вчера
слышит днем его смех, шепот - по вечерам,
знает, как хлопает дверь, капает в ванной кран.

кто-то ведь любит взаимно, пишет ему не зря,
рядом, когда ругают, после - боготворят
толпы жестоких смешных молодых зверят.

думает, как он доехал, как страшно его терять.
как он чихает, пьет кофе, спешит,
со лба отдувает прядь.

если я знаю это - сложнее жить,
спокойнее умирать.

внутри все переворачивается, когда вспоминаешь как было

когда ты ведешь себя так, будто не хочешь разговаривать со мной, я буду разговаривать с тобой в два раза больше.

я хочу чтобы твои
воспоминания обо мне резали
тебе память.

если б это вернуть - поймать бы все в настоящем, очередном неделимом отрезке времени, говорящей опять о любви Всю в пятнышках солнечных зайчиков голую.в разрыве абзаца и простыни.

кардинальные меры
по смене
паролей, фамилии, пола
и места прописки
тоже вряд ли
излечат от боли
и вырвут из этой лжи

пустота как мерило пространства
тишина
которая слушает твои
неспетые блюзы
они застыли в голосах
столетних ослепших игуан проглотивших собственные языки
чтобы ты никогда
никогда их не спела

сколько в тебе тебя? я хочу видеть всех
краем волны рябя
море уходит вверх сколько в тебе меня? я хочу знать в лицо
время на страсть менять
чувства пускать кольцом сколько в тебе причин? чтобы тебя любить
верю не сосчитать
не говори – молчи сколько тебя во мне? нежность сдавила грудь
спутником наших планет
всеозаряющим будь будь синевой глубин
нежным оттенком беж
хочешь идти – беги
хочешь – склоняй падеж имени моего
хочешь – не вслух кричи сколько в тебе его? не говори – молчи.

сложная тема, оставлю загадкой чтоб, отгадавши, мне стало сладко, тепло, хорошо, одним словом – уютно. чтоб бесконечно и чтоб абсолютно. дальше пройдёмся, опишем мании. я обожаю читать об испании, и созерцать фламенко. я люблю спать у стенки.

Время такое - хочется всё записывать;
но ещё больше хочется
всё прожить

отдаляемся.
расстояние точками между общими фразами.
вымаливаю каждое слово теплое.
ты снова ответишь
молчанием на отчаяние.

я становлюсь острее, взрослей и непоэтичней
моя человечья речь сменятся речью птичьей
не хочешь - не понимай.

я с трудом уместила всех ангелов в этот май
мне без них выживать, как падать. да не выжить бы из ума.
корабли полоскались в больных приливах и насмерть бились носами в скалы
спасибо боговым брошенным небесам за то что я тебя отыскала
на этих хромых аккордах. на этих пустых вокзалах.

я не знаю о чем писать, потому что все уже рассказала
кроме тех ощущений, что только в молчанье живы.
вчера дождь барабанил в окна, как марш городских служивых
вчера кофе густой смолою на плиты тек
пьяный ветер худыми своими пальцами не боялся коснуться щек,
бил в лопатки, грозился забрать тебя. я легла за тебя костьми

и вторую неделю пишу больше писем богу,
чем говорю с людьми.

если бы я жила в другой плоскости,
то во мне, возможно, не было бы этой жестокости,
жёсткости,
от которой тебя так воротит,
лихорадит, колотит.
и может, ты бы любил меня больше, чем
принц Уилльям любит свою невесту,
и твоя мама любила брусничный джем.
поставь себя на моё унылое место:
как не утонуть в океане проблем
и не захлебнуться
невыносимой лёгкостью бытия?
как не осунуться,
даже если груз превышает двести
Статуй Свободы, разумеется,
связанных вместе?
может быть, я
перестану вконец надеяться,
что в итоге всё точно изменится
и станет как будто бы лучше?
ненавижу все эти чувства -
ну, знаешь, любовь, надежда на дружбу.
они притупляют сознание,
а оно и без того не в себе ещё со вчерашней ночи.
кто бы, блядь, понял моё состояние!
я электрический ток в миллионы ампер,
я заряженный револьвер,
глядящий тебе прямо в глотку.
чёрт побери, да я с этой любовью теряю сноровку -
вдруг прослезилась.
неужто поторопилась
с выводами и подведением итогов?
мне не помешала бы выдержка, как у йогов,
чтобы трудности обнажались, как проститутки.
осточертели уже эти шутки
моей давно очумевшей от жестокосердия линии
жизни, которая сама себя уничтожает в бессилии,
поедая меня отрывками в двадцать четыре часа.
забавно и грустно:
этому не видно ни края, ни, конечно, конца.
в голове гремят тяжелые риффы гитар -
от них воздух становится вязким.
мой металлический панцырь меня не сдержал.
полопались все завязки.
и наружу мягкотелым моллюском посыпалось
всё что было внутри.
разлилось.
ты теперь можешь видеть меня насквозь
со всеми моими драконами,
горнолыжными склонами,
катушками кинолент.
this could 've been the end,
но лучше бы стало избавлением от прошлого,
грубого, одинокого, пошлого,
которое оставило шрамы
глубиной с Марианскую впадину