если есть хоть капля надежды, что все можно исправить, я останусь.я буду штопать – шилом и дратвой или бисерной иглой и собственными волосами, как раньше зашивали колготки.я буду клеить чем придется – хоть двусторонним скотчем, хоть смолой, хоть «моментом». да я просто согласна складывать кусочки и держать их – часами, сутками, – а вдруг прирастут.я буду соединять огнем, холодом и железом, до тех пор, пока надежды не останется.потому что боюсь не использовать все шансы, боюсь этого, догоняющего через годы, сознания: я не сделала все, что могла.понять однажды, что если бы в «тот» момент я заплакала, промолчала, закатила истерику, солгала, закрыла глаза – не важно что, – то все бы наладилось…поэтому я лгу, плачу и закрываю глаза до последнего, пока мерцает возможность.
но однажды, когда все рассыпается, когда не видишь того, что хочется, – ни в очках, ни прищурившись, ни искоса, ни в самом кривом зеркале.когда ну все уже, все, хоть себе не ври, дура.

тогда я ухожу.не гордо так, картинно, налегке, а угрюмо собираю манатки, всё своё, чтобы не было поводов вернуться, и безобразно уползаю.фотографий всегда оказывается больше, чем вещей и они невыносимо тяжелы – но своё не бросают.оставить нельзя, хотя и не от врага уходишь, но точно так же нельзя оставить навсегда ребёнка самой лучшей бабушке.это моя плоть, мои воспоминания, другим они ни к чему.
да, и вот со всем этим барахлом я ухожу, горестно подвывая, в тайне рассчитывая, что меня догонят и дадут всё, что хотела, уже на моих условиях (но я в любом случае не вернусь, это не шантаж, а попытка перейти в новое качество). но ни разу такого не случалось.одуматься и жить по-старому – предлагали, а вот нового – никогда.потому что есть какой-то предел, после которого жизни нет, ни птичек, ни рыбок, ни цветов, ни амёб, одна только пустая земля.